Жажда бессмертия (СИ) - Львова Мира

— Карл Борисович, вы что, тоже уходите? — удивился Костя.

— Рабочий день закончился, — усмехнулся он. — Хватит перерабатывать.

Они зашли в лифт, последним протиснулся Сева, который, заметив профессора, сразу отвернулся.

Карл Борисович попрощался с Костей и зашагал к парковке.

— Ты меня прости, но я и тебя продам, — сказал он и завел двигатель. — Мне деньги нужны.

Он остановил машину возле гостиницы и, забрав ключ у администратора, поспешил к номеру.

Как только профессор открыл дверь, услышал спокойный голос Амона:

— О чем ты, Вера?

— Джон переместился с перочинным ножом. Почему? У меня на шее висела иконка Божьей Матери, но, когда я попала сюда, ее со мной не оказалось.

— И у нас также, — подтвердил незнакомый женский голос. — У меня на пальце было обручальное кольцо, а у девочек пропали сережки. Правда, они были простые, не из золота. Но все равно им очень жалко.

Амон подозвал Джона и спросил:

— Ты держал в руке этот нож?

— Нет, Амон. Он был в мешочке, который я привязал к руке. Это на случай, если я не убьюсь.

Послышался испуганный вздох.

— Не говори так, Джон. Это ужасно.

— Виола, успокойся. В конце концов, мы все здесь хотели смерти. Я боялся, что выживу и останусь немощным калекой до старости.

Все замолчали. Профессор быстро разделся и подсел к радиоприемнику. Вдруг снова заговорил Амон:

— Джон, ты сказал, что положил нож в мешок. Опиши его.

— Ну-у, я его взял с бабушкиного чердака. Думаю, раньше в нем хранили монеты.

— Из чего он сделан? Хлопок?

— Нет-нет, из кожи. Кожаный мешочек с тонкими кожаными завязками. Материал очень мягкий. Не знаю, то ли от времени, то ли от того, что им часто пользовались.

— Может, в этом дело? В коже? — задумчиво произнес Амон. — Мы все попали сюда голые. Никто не смог принести с собой даже спичку. Хотя некоторые остались в ботниках. А Джон, спасибо ему, переместился с ножом.

— Жаль только, что металл плохой. За тридцать семь лет он стерся наполовину. Пройдет еще несколько десятков, и он совсем исчезнет.

«Кожа — это надо запомнить», — подумал профессор и весь обратился в слух.

— Поэтому Реган смог Баффи с собой взять, — продолжал Амон.

— Да, — Карл Борисович узнал Регана. — Знал бы, что так получится, то еще и кота бы с собой взял.

— А я бабушку. Родители погибли, когда мне было пятнадцать. С тех пор я жил с бабушкой, — сказал Джон. — Я бы очень хотел, чтобы она была здесь, со мной. Она, в отличие от меня, заслужила жить в этом месте.

— Кстати-кстати, — торопливо сказала Вера. — Помните, я предлагала придумать название нашей деревеньке? У кого-нибудь есть предложения? Только не надо повторяться и озвучивать земные названия. Напрягитесь и придумайте что-нибудь оригинальное.

Со всех сторон посыпались предложения. Карл Борисович уменьшил звук и задумался:

«Они говорят «взял бы с собой». Значит, не отравились и не повесились. Тогда, что?».

— Хунцунь! — выкрикнул Чан.

— Хуньцунь? — насмешливо переспросила Вера. — Звучит, как ругательство.

— Неправильно, первая Н — твердая. Хунцунь — это моя родная деревня. Я там с детства не был. Она мне снится иногда.

— Не-ет, так не пойдет. Договорились же: только новое название.

— Понятно… По моим подсчетам, скоро полгода, как я здесь. Скучаю по дому, по родителям. Я жалею, что так поступил.

Карл Борисович до этого вполуха слушающий их разговор, отложил бутерброд и, затаив дыхание, увеличил громкость.

— Они, наверное, ищут меня, если, как вы сказали, тела не осталось.

— Чан, мы так только предполагаем, — с сочувствием ответила Вера. — А почему ты это сделал?

Чан ответил не сразу. Все это время профессор стоял в напряжении, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть разговор, который, как ему казалось, может пролить свет на загадку, мучившую его уже несколько месяцев.

— Я не знаю… Наверное, от одиночества. Я просто залез на крышу дома, в котором снимал квартиру, и посмотрел вниз. Был туман, поэтому ничего не было видно: ни машин, ни людей. И было тихо. Очень тихо. Мне стало страшно, только когда я полетел вниз. А потом я проснулся здесь.

— Тебе повезло упасть в нужный день. Теперь ты с нами. Кому-то покажется бессмертие пресным, но не мне. Я наслаждаюсь каждый днем.

Тут Вера переключилась на Рави и его игру в «Слова», а Чан тихо сказал:

— Я не упал. Я спрыгнул.

«Он спрыгну, — Карл Борисович прижал руку ко рту. — В нужный день. Полгода назад».

Он вскочил и спотыкаясь выбежал из номера.

— Календарь! У вас есть календарь! — издали крикнул он администратору.

Опешившая девушка ткнула пальцем в настенный календарь с милыми котятами.

— Та-ак, апрель, — Карл Борисович вытер пот со лба и начал нервно приглаживать вихор на затылке. — А что у нас в апреле?

— Пасха, — подсказала девушка-администратор и подошла к нему. — В апреле Пасху отмечаем. Один из моих любимых праздников. Куличи, яйца и все такое.

— Точно! — расплылся в улыбке он. — Это большой церковный праздник. А какого числа?

— Нет определенного числа. Каждый год по-новому.

— Как это?

— Так и есть. В этом году отмечали двадцать третьего числа, в прошлом первого мая.

Карл Борисович недоуменно переводил взгляд с календаря на девушку и обратно.

«Не получается. Это не может быть плавающий день. Нужен конкретный».

— А в следующем году какого числа будет?

— Не знаю. Обычно по отрывному календарю смотрю. На будущий год календаря пока нет, — пожала она плечами и вернулась за свой стол.

Карл Борисович поплелся обратно в номер. Из динамика слышались неторопливые разговоры. Он доел бутерброд и включил магнитофон, который целый день записывал звуки параллельного мира. Чтобы не тратить время, профессор перематывал, изредка останавливая. В основном они обсуждали, как использовать в хозяйстве найденные Оливером длинные крепкие корни какого-то растения.

Он дослушал до конца, поставил новую кассету для записи и лег в кровать.

«Они сбросились, все сходится. Реган взял с собой пса, Виола — детей, Рави, живущий в горах, упал случайно. Осталось выяснить, что это за день такой. С Пасхой, интересная версия, но это не определенный день, а плавающий из года в год. Мне это не нравится. Завтра схожу в библиотеку».

Тем временем, люди начали желать друг другу доброй ночи и вскоре наступила тишина.

«Так, время десять. Время дня и ночи у нас сходятся. Тем лучше, буду включать запись только когда ухожу на работу. Машеньке сегодня не звонил. Как она там? Завтра после работы заеду в гости».

Карл Борисович не заметил, как уснул. Приснилась ему Мария, здоровая и веселая. Они шли, утопая в полевых цветах, и крепко держались за руки.

***

Карл Борисович вылез из машины и, подняв воротник плаща, быстро зашагал к проходной. Перед ним шли двое и тихо переговаривались.

— Сева, — узнал он одного. — Здравствуй!

Тот нехотя остановился, натянул искусственную улыбку и ответил:

— Здравствуйте, Карл Борисович.

— Что-то ты не в духе вчера был. Не заболел?

— Нет, — буркнул Сева. — А вы точно здоровы? Или вас на время из психушки выпустили?

Карл Борисович засмеялся и забежал вперед. Охранник вместо приветствия указал куда-то за спину. Профессор повернулся и увидел Светлану, виновато глядящую на него.

— Привет, Карлуша, — тихо сказала она. — Как ты? Как самочувствие?

— Здравствуй, Светочка. Чувствую себя хорошо. Вот, на работу вышел. Ты как?

Она подошла вплотную и взяла его за руку.

— Хочу с тобой поговорить. Пойдем к тебе в кабинет, а то здесь народу много.

Карл Борисович мягко высвободил свою руку и кивнул:

— Хорошо. Пойдем.

Он взял ключ, и они молча зашагали к лифту.

В кабинете было холодно, профессор забыл вчера закрыть форточку.

— Присаживайся, — кивнул он на стул и опустился в кресло. — Слушаю тебя. Мне через десять минут надо быть на планерке, поэтому поторопись.