Пьесы - Владимир Голышев

Пушкин отрывается от текста и почти с ужасом смотрит на Гоголя. Тот продолжает сиять.

Гоголь: Там дальше еще лучше будет. Приношение, так сказать, на алтарь…

Пушкин вновь прячет глаза в гоголевский тест.

Пушкин: "…Это тот ясный мир, который так дышит чертами, знакомыми одним древним, в котором природа выражается так же живо, как в струе какой-нибудь серебряной реки, в котором быстро и ярко мелькают ослепительные плечи, или белые руки, или алебастровая шея, обсыпанная ночью темных кудрей, или прозрачные гроздия винограда, или мирты…"

Гоголь (перебивает): Я, было, начертал "лавры", но после сыскал растение, деликатность которого…

Пушкин, не обращая внимания на гоголевский лепет, дочитывает последний абзац статьи.

Пушкин: "…Увы! это неотразимая истина: что чем более поэт становится поэтом, чем более изображает он чувства, знакомые одним поэтам, тем заметней уменьшается круг обступившей его толпы и наконец так становится тесен, что он может перечесть по пальцам всех своих истинных ценителей".

Дочитав статью, Пушкин бросает журнал на письменный стол, тяжело опускается в кресло и в глубокой задумчивости треплет бакенбарды. Гоголь замер в ожидании пушкинского вердикта.

Пушкин (сдержано): Вы в статье своей меня, вроде как, похвалить намеревались… на правах, так сказать, "истинного ценителя"?

Гоголь (уточняет): Воскурить фимиам пред алтарём божества, поклонение коему…

Пушкин (перебивает): Любезный Николай Васильевич, как бы вам сказать… "Фимиам", как Вы изволили выразиться – это не вполне критика. Несколько иной жанр… Может быть вам стоит глубже изучить предмет? Скажем, перечитайте и приведите в систему все, что было написано до сей поры. (увлеченно) Если будете прилежны, дело может увенчаться фундаментальным трудом. Назовем его "История русской критики"…

Гоголь (хмуро): Хворый я. Здоровья слабого. Боюсь, закончить не успею, коли возьмусь…

Пушкин: (насмешливо): Тем более, нельзя мешкать. Завтра же приступайте!

В дверь решительно входит пушкинская жена в бальном наряде.

Наталья Николаевна: Изволь распорядиться начет платья. (осеклась) Ой, у тебя посетитель.

Пушкин (мягко): Не тревожься, душа моя. Мы уже заканчиваем. Вели мундир готовить.

Наталья Николаевна (сдержанно): Прошу тебя, поторопись. Государь, ты знаешь, неумолим…

Гоголь (выпаливает): Позвольте выразить всецелое восхищение Надежда Николаевна. Весьма рад знакомству.

Пушкинская жена бросает в сторону Гоголя холодный надменный взгляд, сухо кивает и удаляется, раздраженно шурша юбками.

Пушкин: Наталья.

Гоголь: Виноват.

Пушкин: Мою жену зовут Наталья Николаевна, а вы сказали "Надежда".

Гоголь бормочет что-то нечленораздельно-извинительное и смущенно умолкает. Пушкин – в глубокой задумчивости. Пауза.

Знаете, у Вас некоторые вещицы весьма смешны. Там где Иван Никифорович поссорился с этим… (щелкает пальцами) как его? Весьма оригинально. И вообще, когда вы берете на себя труд придирчивой отделки, заметно лучше становится. Плавность появляется, слог выправляется. Только герои у Вас – какие-то (подбирает слова) слепки гипсовые. Будто у них душу вынули и… Мертвые какие-то души. Вурдалачьи.

Пауза.

И дотошное выписывание мелких завитков не выручает. Фантасмагоричность иных сюжетов развлекает, да. Но пищи – ни уму, ни сердцу – не дает. Вроде, и смешно, и занимательно. А кончишь – тоска. "До чего ж, думаешь, грустна и безотрадна Россия у автора". А ведь она не такова…

Пауза.

Может Вам крупное что начать? Затвориться в келью. Перечитывать написанное и править нещадно, покуда не заблестит… А то, боюсь, заласкают вас скорые на суд хулители порядков наших. Им всякое зубоскальство по сердцу.

Смотрит на часы. Встает.

Ну-с. Не смею задерживать. Супружеский долг велит при дворе блистать.

Встает и идет к двери. Не дойдя, оборачивается.

(с усмешкой) Иной раз добром поминаю ту холеру. (мечтательно) На чудесную осень меня карантин обрёк! Все обязательства упразднились – ни помех, ни препон. Герои обступили меня. У каждого свой норов, свой гонор, своя манера. Только записывать успевай…

В дверном проеме появляется слуга с камер-юнкерским мундиром в руках.

Слуга: Прикажете препроводить гостя?

Пушкин поворачивается к нему и молча кивает, не выходя из глубокой задумчивости.

Пушкин: И возвращайся скорей. Облачать меня будем. (усмехается) Как архиерея на Пасху.

Затемнение.

Сцена вторая.

Сад во дворе губернаторского дома. Белая увитая плющом беседка. Посыпанные гравием дорожки. Криспин прогуливается в компании губернаторши и Ирины. На Криспине та же одежда, только вместо рваной рубашки белоснежная новая. Беседа – самая непринужденная.

Губернаторша: Как вам показался владыка НафанАил? (иронично) После вашего диспута по церковным догматам он охладел к десерту, чего за ним прежде не водилось.

Ирина: И в молитве послеобеденной запнулся.

Криспин (игриво): Но я ж вовремя поднёс маститому архиерею верное окончание, чем, надеюсь, заслужил себе хотя бы отчасти прощение.

Все смеются.

Губернаторша: По правде сказать, он у нас первый в губернии вольнодумец.

Ирина: И завзятый театрал.

Губернаторша: Признайтесь, и Вы не чужды Мельпомене?

Ирина заграждает ему уста.

Ирина: Ни слова! Сейчас угадаю ваше амплуа.

Отходит. Окидывает его фигуру придирчивым взглядом.

(губернаторше) Ну, мама, это же типичный плут! Слуга двух господ или, что-то в этом роде.

Губернаторша (соглашается): И грим не нужен. Плутишку проучили, но он не унывает и готовит новые проказы.

Касается его разбитой губы рукой в перчатке.

Какая у вас нежная кожа. Румянец? Вы смущены? Вот уж не думала, что такого фантастического господина может вогнать в краску стареющая провинциальная кокетка.

Криспин (с трудом сохраняя непринужденность): Не смею спорить. Только истинная кокетка способна так несправедливо себя аттестовать, дабы принудить усталого путника к невольному признанию.

Целует ее пальцы. Она задерживает свою руку в его руке чуть дольше необходимого.

Губернаторша (тихо): Не сейчас.

Ирина (иронично): Ого! Пустынножитель-то наш – дамский угодник!

Губернаторша (рассеяно): Иринушка, я насчет ужина не распорядилась. Пошли Мавру в колониальную лавку. (Криспину) Что бы вы желали иметь на столе?

Криспин (протестует): Нет, нет, нет. Увольте! Нынче я – верный поедатель блюд отечества моего. Хватит с меня антилопьих отбивных под муравьиным соусом!

Губернаторша (дочери, нетерпеливо): Ну, вели ей купить что-нибудь (запнается) В общем, что сама знаешь. Всецело полагаюсь на тебя.

Они заговорщицки переглядываются. Ирина целует мать и поворачивается к Криспину.

Ирина (Криспину, иронично): Не страшитесь, пустынножитель. Ради Вас я пощажу антилоп. (матери) Тростниковый сахар к чаю, да толченый кокос на присыпку. Довольно будет?

Губернаторша: Умница! Беги к Мавре.

Ирина "отдает честь", прыскает и убегает. Криспин и губернаторша подходят к беседке, заходят внутрь и присаживаются на скамейку.

Криспин (игриво): За неимением достойного священнослужителя и сотрапезника, принуждён исповедаться виновнице моего конфуза. Обстоятельства многомятежной жизни не позволили мне наслаждаться дамским обществом в миг, когда природой положен начаток первого бурления… (запинается)

Губернаторша смотрит на него долгим внимательным оценивающим взглядом. Без тени улыбки.

Признание, которым я имел неловкость себя обязать…

Губернаторша (перебивает): Как вы находите Ирину?

Криспин обескуражен.

Мы с дочерью очень близки. Не по-родственному – как это бывает между матерью и ее дитя. Иным образом. Глядя на нее, я словно возвращаюсь к тем своим годам, когда, прилежно воспитанная отцовской библиотекой, грезила о какой-то совсем другой, необыкновенной жизни, полной удивительных происшествий, встреч, переживаний. Когда, вставая со своей постели, трепещешь, не ведая, чем огорошит тебя начавшийся день, и заранее принимаешь все, что б он тебе не послал… Знаете, я ведь богата. Родители – виднейшие землевладельцы губернии. Во младенчестве моем ко Господу отошли. Я – единственная наследница. Часть капитала… значительная часть… составит приданое Ирины.