Смерть беспозвоночным - Иоанна Хмелевская

— Нет, так что можешь ее сразу исключить.

— Она любила их? Я имею в виду убитых.

— А это исключи еще быстрее.

— Но ты сказала — она красивая. А это те же деньги. Ведь или наличные, или расплата натурой: красивая баба из мужика что хочешь сделает. Впрочем, и смазливый мужик из бабы запросто веревки вьет… Хотя бывают и исключения, равноправие им мозги перемешало…

Я деликатно позволила себе заметить, что Мартуся — не мужик, но Лялька уже разогналась:

— Хотя голубые отпадают, разве что один ради другого пожертвует собой, но тут я пас, слишком мало встречала педиков, да и те были тихие. Так что в данном случае мог какой‑то мужик постараться ради нее. Но тогда выходит, что все они ей очертели до такой степени, что он из любви их всех мочил по очереди? Или воспользовался случаем и прикончил того, который только нацеливался на нее, чтобы ей сделать приятное? А попутно оказывал услуги Эве Марш, просто случайно, или действовал по вдохновению, не говоря уже о ясновидении? Тогда, выходит, он их обеих любил? Ой, я, кажется, случайно сбилась с темы…

— Может, только немножко. Ты собиралась мне рассказать об Эве.

— Ну да, конечно. И тут у меня всякие сомнения… знаешь, когда она мне об этом говорила, у нее тряслись руки и даже зубы стучали — так она напугана! Может, сейчас уже меньше, но когда со мной говорила — боялась жутко, себя не помнила от страха — уж в этом я уверена. И пыталась мне все сразу объяснить, так что я не очень‑то поняла. У нее к тому времени уже завелся один приходящий: она сказала, что ни с одним мужчиной теперь не будет связываться серьезно, предпочитает свободу — это как раз я в состоянии понять — ну и этот ее приходящий хахаль посоветовал ей уехать. И даже заставил ее это сделать. Она сама призналась, что у нее ненормальное состояние, а это создает в доме такую атмосферу, что выдержать трудно. Почти такое же, как тогда, перед ее бегством из Польши — вытерпеть невозможно, и она того и гляди опять впадет в депрессию или какое‑нибудь нервное расстройство. Ну и уехала, хотя ей вовсе не хотелось опять уезжать из Польши, а теперь вдруг узнает, что там мор на режиссеров и как‑то ее касается, но не уверена, может, все преувеличено. Вот и велела мне все досконально разузнать, вернее, просто просила со слезами на глазах: хочу, говорит, наконец, знать, нет ли случайно в этом и моей вины и стоит ли ей испытывать угрызения совести, потому как ей очень неприятно, что ее так обрадовал последний труп, как‑то это негуманно… И не из‑за нее ли вообще пошла такая резня? А я тебе признаюсь, хотя я не очень была уверена, однако подозревала тебя. Но раз ты уверяешь, что не ты убийца, я тебе верю. Тогда расскажи мне все, ведь ты наверняка что‑то об этом знаешь, поделись со мной, чтобы я тоже знала и могла Эву успокоить, ведь жалко ее! Ладно, сейчас, ты минутку подожди, так получилось — ты попала в цвет. Сначала скажи, почему она бросила писать? Ты догадалась?

— А мне и догадываться не было необходимости, она сама призналась, что после какого‑то сценария ее так придавило — сил не было! И выходило, что тут руку приложил третий покойник, теперь опять же догадываюсь — вместе с четвертым, два года она потеряла, ей требовалось прийти в себя после двух экранизаций ее книг, вконец испоганенных, а когда она рассказывала, как ее, недотепу, обошли по всем статьям, — даже мне плохо делалось. Но потом опять взялась за перо, готовы почти две книги, одна целиком, а другую немного дописать осталось, но теперь она уже никому не верит и не знает, где издать. Ее новый хахаль, кажется юрист, советует создать собственное издательство, и она склоняется к этой идее, они даже предприняли некоторые шаги, но тут у вас началась эта кошмарная неразбериха, и она вынуждена была уехать. Ты как думаешь, она в чем‑то права в своих опасениях?

— Я же говорила тебе, — с упреком начала я. — И нечему удивляться, отстреливают кровососущих беспозвоночных. Вот только еще не известно, кто этим занимается. Во всяком случае, мне неизвестно. Даже пусть последнего беспозвоночного прикончила Мартуся… Но, знаешь, боюсь, менты действительно могли бы своих покойников как‑то увязывать с Эвой Марш. Между нами: я именно на нее думала. Какое счастье, что она к этому времени уехала из страны!

— Да, вовремя слиняла.

— А свидетели найдутся?

— Какие свидетели?

— Ну, которые смогут подтвердить, что все это время она где‑то там, за рубежом, ошивалась? Могла ведь вскочить в самолет, слетать сюда, прикончить паршивца и быстренько обратно. Ведь скорее долететь из Парижа до Варшавы, чем доехать на машине до Варшавы из Кракова. Каждую минуту потребуется доказывать. Я могу тебе назвать нужные даты и время, запишешь, пусть она там сориентируется и подумает о надежном алиби. Ты сможешь с ней связаться?

— Да, по телефону…

— А где она вообще живет? Если не на Винни–Пуха, тогда где проживает этот ее хахаль и, наконец, как его зовут?

— О боже… Понятия не имею. Зовут Хенриком, а вот фамилии не знаю, она в разговоре ни разу не назвала его по фамилии, а я не поинтересовалась. Да сама сообрази, сколько мне на нее осталось времени! Презентация моя закончилась почти в полночь, а рано утром мне надо было поспеть на самолет. У вас же такая заварилась каша — сразу не разберешься. И если тебе кажется, что я рассказываю о наших делах скомканно, то можешь представить, как она мне все это передавала! Мы с ней так условились: как только вернусь, сразу же встречаемся, — а возвращаюсь я завтра, — вот завтра же вечером встречаюсь с ней, а когда смогу отдохнуть — одному богу известно.

— Ты просто ненормальная, можно ли жить в таком темпе! Я о твоей работе говорю, а не о наших событиях: эта резня — явление исключительное, мы не всегда так обращаемся с нашими режиссерами и сценаристами.

— Приходится пользоваться конъюнктурой, — поучительно заметила Лялька, и я не сразу поняла, что говорит она не о наших режиссерах, а о своей работе. — Туг уже пенсия маячит на горизонте, вот и хватаешься за все, что подвернется. У нас, дизайнеров, жуткая конкуренция! Хотя не хвалясь скажу, что я вообще‑то ушлая… Так вот, все в жуткой спешке, и не удивительно, что я где‑то прошляпила, хотя Эва говорила, где он проживает. Знаю только, что не в центре, а где‑то на окраинах Варшавы, и там тоже всякого хватает, поэтому она решила оттуда переехать. И вообще, квартирный вопрос скоро сведет ее в могилу — она сама жаловалась.

— Скажи, я правильно поняла, что Эва стала скрываться из‑за проклятых экранизаций ее книг, именно они ее доконали?

Лишь спустя какое‑то время Лялька сумела членораздельно произнести:

— Выбирай слова, ты же писательница! Не экранизация, а компрометация, вроде звучит похоже, но совершенно разные понятия! Услышав слово «экранизация», Эва почти теряет сознание и за сердце хватается. Ей, бедняге, пришлось стать свидетельницей такой сценки: как‑то в книжном магазине одна из покупательниц взяла в руки Эвину книгу, собираясь ее купить, а ее спутница на весь магазин воскликнула: «Я смотрела фильм по этой книге, и если ее книга такая же, как фильм, так лучше повеситься, чем читать такую дрянь!» И задом к продавщице повернулась. И Эва тоже, чтобы та ее случайно не узнала.

Только тут я с ужасом убедилась, насколько же прав Адам Островский — испоганенная экранизация и в самом деле мощная антиреклама. Вот такие они, эти журналисты! Нет чтобы рассказать человеку о том, какой информацией располагают, — они, напротив, тщательно ее скрывают, и человек выглядит дурак–дураком!..

Лялька продолжала:

— А сценарий… о, именно к сценарию этот Поруч…

— Поренч!

— Хорошо, Поренч, постараюсь запомнить… К сценарию и приклеился этот подонок! И говорит, что скатилась на самое дно и еще ниже…

— Это Поренч так говорит?!

— Нет, Эва. Он говорит, что без него она уже ничто — кончилась, полный тухляк…

У меня потемнело в глазах, и я захлебнулась глотком вина.

— Свинья он, паскуда, мразь подзаборная!

Предусмотрительно отставив от губ свой бокал с вином, Лялька энергично закивала головой, соглашаясь с моим мнением о Поренче.

— Целиком и полностью согласна с тобой! Ну, а она, получив такую клизму, уже не принималась в расчет: камеры, монтаж, распределение ролей — все обходилось без ее участия, всем распоряжался Поренч. Потом она, увидев содеянное, впала в бешенство и устроила Поренчу страшнейший облом, а он — ничего, не отцепился от нее, присосался как пиявка… Вот, пожалуйста, клинический пример кровососущих беспозвоночных! Она его гонит, а он жизнь ей отравляет, ведь живет…

— Жил! Это уже в прошедшем времени.

— Ну и слава богу, передай от меня сердечную благодарность этой Мартусе… Жил в том же доме, что и она, дверь в дверь, потому она и скрывалась у хахаля. А тут еще чертово издательство, где ее обвели вокруг пальца самым бессовестным образом и поставили перед дилеммой — одно из двух: или она расторгнет договор, и тогда судебный процесс, или ее следующая книга для них. Срок действия договора закончился в мае, так что она разделалась с издательством… Слушай, я не уверена, все ли верно передаю тебе так, как она мне рассказала, я могла чего‑то в ваших издательских делах не понять…