Шок от падения - Натан Файлер

— Ты меня не помнишь, — сказал я. Дыхание у меня сбивалось, я с трудом мог говорить. — Это было давно. Я следил за тобой. Я видел, как ты хоронила свою куклу. Я был на похоронах. И после.

И потом.

И потом.

Из ниоткуда донесся плач.

Так мне показалось.

Но это лишь значит, что он был неожиданным. Что застал меня врасплох. На самом деле ничто не приходит ниоткуда. Этот плач жил во мне много лет. Я никогда не выпускал его наружу. Но, вообще-то, я не знаю. Никто не учит нас таким вещам. Я помню, как очень давно, полжизни тому назад, мы ехали домой из «Оушн Коув». Мама с папой тихо плакали под звуки радио, но мои глаза оставались сухими. Я просто не мог плакать. Да и потом тоже.

Слез не было, когда я закончил игру «Марио 64» в режиме одного игрока, а вторая контрольная панель валялась рядом, на свободном сиденье, замотанная проводами.

Слез не было и потом, когда мы с мамой пошли в супермаркет. Я снова позволил себе забыть и взял с полки коробку с клубничным печеньем, которое нравилось Саймону, но больше в нашей семье никто его не любил. Потом, когда я вспомнил, мне пришлось ставить коробку обратно на полку и при этом озираться по сторонам, чтобы мама не заметила. Иначе это вылилось бы в дополнительные походы по врачам и долгое молчание за кухонным столом. Плакать по этому поводу я не стал.

Были и другие моменты, когда я позволял себе забыть. Каждое утро, просыпаясь в постели, я какое-то время верил, что все в порядке, все нормально, пока, как удар в живот, не приходило осознание, что все плохо.

И еще были разговоры взрослых, которые замолкали в ту самую минуту, когда я входил в комнату. Все думали, что, если бы не я, если бы не мои дурацкие шутки, он был бы сейчас жив, и все гнали от себя эти мысли.

И это длится с тех пор, как я впервые закрыл глаза и начал считать до ста, с тех пор, как я открыл их, собираясь сжульничать.

Нет, плач пришел не из ниоткуда, но он застал меня врасплох. Слезы капали быстрее, чем я успевал вытирать их.

— Прости меня, Саймон. Пожалуйста, прости. Ну пожалуйста.

Аннабель могла оставить меня там. Я бы не обиделся. Ведь я испугал ее, а теперь она могла беспрепятственно уйти. Убежать от психа. Но она осталась.

— Тише, тише, успокойся.

Я почувствовал мягкое прикосновение ее руки и услышал шепот:

— Все будет хорошо.

— Прости меня.

Тише, тише. Все будет хорошо.

Прощание навсегда

Доктор Клемент встал, протягивая руку. Он ухватил меня за пальцы, и невозможно было ответить ему твердым пожатием.

— Рад видеть тебя, Мэтт. Ричард, Сьюзен, присаживайтесь.

— Не хотите ли чаю? — предложила Клэр-или-Энна.

— Спасибо, все хорошо, — ответила мама своим вялым тоном, так что всем сразу стало понятно, что ничего хорошего она тут не видит. Она беспокоилась из-за этого собеседования гораздо больше меня.

Мама приехала в отделение на час раньше, сжимая в руках пакет с аккуратно сложенными черными брюками, свежей белой рубашкой и начищенными до блеска школьными ботинками. Она налила мне воды в ванну и добавила туда пены. Я почистил зубы и побрился в первый раз почти за месяц. Папа приехал после работы за несколько минут до начала. Мы обменялись нашим особым рукопожатием. Он сказал, что я выгляжу очень элегантно.

— Отлично, — сказал доктор Клемент, — давайте для начала я всех представлю.

Их было до фига. Мы обходили комнату, и каждый из них называл свое имя и должность.

Я никого не запомнил.

Когда медбрат-практикант пришел за мной, он объяснил, что собралось множество народу, и персонал Центра психического здоровья тоже пригласили. Он сказал, что это очень хорошо. Они помогут подготовить меня к выписке из больницы. Он попросил у меня разрешения остаться, потому что для него это может быть очень полезно с образовательной точки зрения. Я ответил, что его образование кажется мне очень важным, но забыл добавить в голос сарказма. Он поблагодарил, добавив, что мне не стоит волноваться из-за такого количества незнакомых людей, потому что я тут самый главный. Когда настал мой черед представить себя, я сказал:

— Мэтью Хомс, э-э, пациент.

Доктор Клеменс внимательно посмотрел на меня поверх очков и только потом позволил себе хмыкнуть.

— Хорошо. Мы здесь собрались, чтобы обсудить, где и как Мэтью будет проходить лечение дальше, и наметить кое-какие перспективы на будущее. А что ты сам думаешь, Мэтт?

Поскольку я тут был самый главный, все смотрели на меня. Трудно собраться с мыслями, когда к тебе обращено столько лиц.

— Если можно, я бы выпил чашку чая. У меня во рту пересохло.

Я начал подниматься, но доктор Клемент подал мне знак, чтобы я оставался на месте, он сам все сделает. При этом он посмотрел на медбрата-практиканта, ожидая, как мне показалось, что тот предложит свои услуги. Тот сразу вызвался, и мистер Клемент сказал:

— Спасибо, Тим, надеюсь, тебя не затруднит.

— Нет, нет, все нормально. Тебе сколько сахара, Мэтт?

— Три кусочка, пожалуйста.

Мама бросила на меня неодобрительный взгляд, и я сказал:

— Или два. В общем, неважно. Я и сам могу, если…

— Нет-нет, я сейчас.

Он выскочил из комнаты.

Стоящий в углу электрический вентилятор колыхал страницы моей истории болезни. Папа ерзал на стуле, кто-то боролся с зевотой, дама у окна проверила сообщения на мобильном, а потом уронила его в сумочку с цветочным рисунком.

На низеньком столе посередине комнаты стояла коробка салфеток и какое-то растение с обвисшими листьями в горшке. Рядом лежала груда листовок с описанием различных психических заболеваний. Вероятно, я слишком долго разглядывал все эти вещи и слишком долго о них думал.

— Продолжай, — сказал доктор Клемент. В его голосе слышалось легкое раздражение. — Своими словами.

— Может, подождем…

Он сидел, балансируя на задних ножках стула и держась руками за край стола. Ему не надо было надевать школьные ботинки, чтобы выглядеть презентабельно.

— Ничего страшного. Я уверен, Тим не обидится. Давайте начнем. Так что ты сам чувствуешь?

Когда я вернулся из «Оушн Коув», меня поместили в палату интенсивной терапии, сказав, что это для моей же пользы. Так мне будет спокойнее. В палате интенсивной терапии двери постоянно заперты, медсестры сидят за ударопрочным стеклом, а есть приходится пластиковыми ножами и вилками. Мне повысили дозу лекарств, и медсестры наблюдали за тем, как я их принимаю, а потом заставляли меня рассказывать им про мои сны, настроение, погоду и климат — и так до тех пор, пока не были уверены, что таблетки полностью рассосались. Наверное, примерно в это время кто-то впервые упомянул, что можно вместо таблеток делать уколы. Вероятно, они хотели меня морально подготовить, но это прозвучало скорее как угроза.

Большую часть времени я проводил в постели или курил за решеткой в бетонной клетке, всегда в присутствии медсестры. У меня было много времени на размышления, и когда я не думал о Саймоне, я чаще всего вспоминал Аннабель.

— Чай на фоне моря?

— Что?

— Я хочу пить. Можешь выпить вместе со мной. Я ведь могу тебе доверять?

Дождь уже не лил, а висел в воздухе мелкой пылью, отливая серебром в лунном свете. Не знаю, как долго я плакал, но теперь уже перестал. Я чувствовал себя опустошенным и странно спокойным. Аннабель по-прежнему стояла рядом со мной и внимательно на меня смотрела.

Она достала из сумки металлический термос с небольшой вмятиной около донышка. Немного повозившись, отвинтила крышку. Термос крякнул, и в холодный ночной воздух вырвалась струя пара. Это было довольно странно, или, скорее, недостаточно странно. Я из тех, кто придает много значения всякой ерунде, пытаясь во всем найти скрытый смысл. Вы, вероятно, это уже поняли. Я не нарочно, просто не могу удержаться. Мне во всем мерещатся символы. Волшебство. Тайные знаки. Но какой скрытый смысл может быть в термосе? В слегка помятом термосе с довольно туго открывающейся крышкой. На свете нет ничего более заурядного.

Это происходило на самом деле.

— А хочешь, вернемся обратно в кемпинг? Поешь теплого супа. Высушим твою одежду. Ты совсем промок.

— Э-э…

— Но тогда придется познакомить тебя с моим отцом. Он, наверное, станет спрашивать, что ты делал рядом с вагончиками. Не то чтобы это было важно, но он обязательно спросит. Вообще-то, ты вторгся на чужую территорию, ты знаешь?

— Я прошу прощения. Я не хотел… Я думал…

Она слегка улыбнулась.

— За кого ты меня принимаешь? Мне не надо ничего объяснять. Я просто хочу обрисовать возможности, вот и все. Потому что я не могу уйти и оставить тебя здесь. Это не вариант. Я не дам тебе…

Она остановилась.

Я знаю, что она хотела сказать. Она покачала головой внутри капюшона.