Шок от падения - Натан Файлер

Она знала, что такое горе. В этом-то все и дело. Но я только сейчас догадался, когда написал. Она знала, что такое горе, и поэтому жалела других.

— У нее не было имени, — сказала Аннабель.

Мы прошлись вдоль берега и обратно, к разбросанным по пляжу маленьким домикам. А потом сидели рядом на перевернутой деревянной лодке.

— Это была не самая любимая кукла. Я каждый раз называла ее по-новому. Но когда ты видел ее похороны, ее звали Мамуля.

Она это запомнила. Потому что их всех так звали.

Если бы я считал до ста за день до того, я бы увидел, как она хоронит в грязи Барби, а еще раньше — Малыша Ферби или плюшевого кролика. И всех их звали Мамуля.

— О, господи! — воскликнула Аннабель. Она закрыла лицо руками, хотя в темноте и не было видно, что она покраснела. — И как я выглядела со стороны?

Единственное отличие от похорон, которое я заметил, — это вещь, которую она оставила себе.

— Пальто?

— Вообще-то, это было платье.

Она достала из кармана кусочек желтой материи, но не дала мне в руки. Это странно. Ведь она не боялась сидеть со мной на берегу среди ночи. Но она как-то по-особому держала его, зажав в маленьком кулачке. Я понял, что мне не предлагают еще раз потрогать.

— Мы шили его вместе, — сказала она. — Это было платье, но мама разрешила мне сделать пару лишних швов, и получилось скорее пальто, ты прав.

Это пальто стало ее любимой игрушкой. Друзья дразнили ее, потому что она никогда с ним не расставалась. Так она сама мне сказала. Оно вытерлось в тех местах, где Аннабель теребила его руками, когда читала или смотрела телевизор. Оно грязное. Скорее коричневое, чем желтое. И даже немного пованивает. Она громко рассмеялась, когда это сказала, и добавила, что ни разу в жизни не постирала его в стиральной машине: боялась, что оно распадется на кусочки.

И после этого оно как будто стало более реальным. Ну, вроде как оно уже не могло быть лоскутным одеялом Саймона, потому что у него была своя собственная история. Потому что оно принадлежало Аннабель.

— Я бы не стала хранить его все это время, — сказала она, внезапно посерьезнев и глядя прямо на меня. — Но после того, что случилось, оно приобрело для меня особое значение. И в каком-то смысле из-за тебя.

Доктор Клемент с виноватым видом посмотрел на моего отца. Тот медленно кивнул.

— Давайте сделаем по-другому, — продолжил доктор Клемент. — Я хочу задать тебе трудный вопрос.

Инстинктивно я взял маму за руку. Не потому, что я нуждался в утешении, напротив, я хотел успокоить ее. Вот примерный план лечения: в детстве я убил родного брата и теперь должен убить его снова. Меня пичкают лекарствами, чтобы отравить его, а потом задают вопросы, чтобы удостовериться, что он мертв.

Доктор Клемент понизил голос.

— Скажи, — предложил он. — Саймон сейчас здесь, с нами, в этой комнате? Он по-прежнему разговаривает с тобой?

Дверь распахнулась, и в комнату влетел студент-практикант, расплескивая чай.

— Ох! Держи, Мэтт. Прости, что так долго.

— Спасибо.

— У нас кончился сахар. Пришлось идти в кладовку.

— Ничего страшного, Тим, — негромко произнесла Клэр-или-Энна, сделав ему знак садиться.

И тут все снова посмотрели на меня. Я, должно быть, ответил слишком тихо, потому что доктор Клемент сказал, что просит прощения, но не мог бы я говорить чуть громче.

Кто-то нажал кнопку электрического вентилятора, и жужжащие лопасти остановились.

Она имела в виду не нашу детскую ссору.

Не то что я толкнул ее в грязь, когда она устраивала кукольные похороны, пытаясь проститься навсегда.

Нет, этого она не помнила, она имела в виду совсем другое. Она забыла маленького мальчика, подсматривавшего за ней, или как она кричала на меня, что я все испортил.

И если вам трудно в это поверить, представьте себя в восемь или девять лет. Много ли у вас сохранилось воспоминаний с той поры? Или только фрагменты, отдельные картины, запахи, впечатления? Странные разговоры и места. В детстве мы не выбираем, что останется с нами. Да и потом тоже.

Этого она не запомнила. Но зато у нее сохранились воспоминания о том, что случилось до и после. Так мы собираем по кусочкам наше прошлое. Это похоже на пазл, где нескольких элементов не хватает. Но все равно можно угадать, что должно быть на пустых местах.

Аннабель помнила, как ее кукла вернулась из могилы.

— Это случилось через две недели…

Аннабель вдруг остановилась. Она сказала, что холодно сидеть на берегу. Что я промок до нитки, может, лучше пойти переодеться в сухое?

— Мне не холодно, — ответил я. — А ты замерзла?

Она покачала головой.

— Нет. Об этом трудно говорить. Я не хочу тебя расстраивать. Давай лучше поговорим о чем-нибудь еще. Может, тебе лучше вернуться домой?

Я не сказал ей, что сейчас мой дом — психиатрическая больница. Но еще до конца вечера я ей в этом признаюсь. Еще до того, как окажусь в автобусе с теплой курткой, яблоком, батончиком «Сникерс» и бутербродом с сыром. Еще раньше я расскажу ей все.

— Это произошло через две недели после несчастного случая с твоим…

Саймон ничего не сказал. Но он внимательно слушал. Он был в полосе прибоя. В мельчайшей зыби. Он заставлял гальку блестеть под луной.

— Это так называется?

— В каком смысле?

— Это был несчастный случай?

— Конечно. Что же еще? А ты винишь себя?

— Иногда. Особенно в последнее время.

— Ну, ты не один. Мой папа тоже себя винил. Он так и не прибил там планку, хотя собирался. И табличку тоже не поставил. Он был слишком поглощен своим горем. Но это не его вина, что так получилось.

Так сказал полицейский в очках с пушистыми рыжими усами, который допрашивал меня. Он принес назад куклу, положив ее в коричневый бумажный пакет. Этот полицейский был старым другом их семьи. Точнее сказать, другом ее матери. Они вместе учились в колледже. Он присутствовал на свадьбе. И на похоронах. Он знал, как тяжело отцу Аннабель, что он очень переживает и слишком много пьет. И искал разные поводы, чтобы заглядывать к ним время от времени. Отец Аннабель никогда сам не попросил бы о помощи.

В точности как я.

Поэтому, когда следствие пришло к выводу, что причиной смерти Саймона Хомса стал несчастный случай, этот друг семьи искал повод, чтобы зайти, и таким поводом стала маленькая тряпичная кукла, найденная на месте происшествия. Та самая, которую я подложил брату под голову, чтобы ему было удобнее.

Наверное, это была не самая удачная мысль. Определенно.

Полицейский не подумал, что Аннабель может зайти поздороваться. Ему не пришло в голову, что ее уже не укладывают спать в девять часов. И не заставляют принимать ванну. И не читают на ночь сказку. Он вообще ни о чем таком не думал. Но иногда все звезды во вселенной сходятся, чтобы случилось что-то хорошее.

— Я просто окаменела, — сказала Аннабель.

Она как бы заново переживала те события. Она смотрела вперед, в огромное черное море, но в том месте ее сознания, где формируются образы, она стояла в маленькой приемной. Ее отец и дядя Майк, полицейский, о чем-то разговаривали. Тихий, неловкий разговор, с длинными тяжелыми паузами. И вдруг со стойки неловко свесилась рука, наклонилась голова, и на нее посмотрела ее мертвая кукла.

— О, господи! — воскликнула она. — Зачем он ее притащил? Думал, что отец ее постирает и отдаст мне? На, держи, Белла-Бу, королева зомби! Вот твоя кукла, она вернулась. Ее принес дядя Майк. Между прочим, он нашел ее под трупом маленького мальчика! Пипец! Ладно, ты прости, Мэтт.

— Все нормально, — сказал я совершенно искренне. — Тебе не за что извиняться, Аннабель.

Мы сидели, повернувшись друг к другу, глядя прямо в глаза. Наши колени почти соприкасались. Иногда она протягивала руку и брала у меня сигарету, а потом возвращала обратно. Один раз мы даже обнялись. Но это совсем не то, о чем вы подумали. Если я сказал, что она красивая, то это вовсе не значит, что я на что-то намекаю. Честно говоря, я не уверен, что я на такое способен. Но мы смотрели друг на друга, и нас ничто не разделяло. Не было волнения или страха, не мучили мысли о том, что стоит говорить, а что — нет.

Но не думайте, что между нами было что-то такое.

Если вы хотели почитать про это, то выбрали не ту книгу.

— Нет, его здесь нет, — сказал я. — Саймон не разговаривает со мной. Он умер много лет назад.

Мама сжала в руках край скатерти, свисавший со стола.

Доктор Клемент прочистил горло.

— Мне кажется, дело идет на поправку.

— Меня отпустят домой?

— Как я уже сказал, дело идет на поправку, но нужно время. Лучше не спешить. Для начала мы попробуем отпускать тебя из больницы ненадолго. Начнем с одного вечера. Сейчас тебе рано жить одному, но…

— Он мог бы жить с нами, — вмешалась мама. — Мы за ним присмотрим.