Два сфинкса - Вера Крыжановская

Не отдавая себе отчета в том, что он делает, Рамери взбежал по ступенькам террасы, упал на колени перед молодой женщиной и, отняв ее руки, закрывавшие смоченное слезами лицо, пробормотал:

– Валерия!

Молодая женщина быстро выпрямилась. Когда она встретила полный любви взгляд Рамери, выражение непередаваемого счастья, удивления и любви отразилось на ее лице. Если у молодого человека и было еще сомнение, то эта минута вполне подтвердила его надежды.

В эту минуту слабость молодой женщины быстро сменилась гневом и негодованием. Валерия встала и оттолкнув молодого египтянина, сурово спросила его:

– Что тебе нужно от меня, скульптор? Как смеешь ты беспокоить меня?

Рамери понял, почему молодая женщина вместо того, чтобы дружески и фамильярно назвать его по имени, назвала «скульптором». Это его нисколько не обидело, так как он понимал раздражение, вызванное женской ревностью и досадой, что она выдала себя. Этот тон и эти слова должны были разочаровать и оттолкнуть его.

– О чем ты плачешь, Валерия? – повторил он, вставая.

– Это тебя не касается! Мне нет надобности отдавать тебе отчет в моих радостях и огорчениях.

– Ты не хочешь поверить их даже другу?

– У меня нет друзей, да я и не желаю иметь их, как бы моя жизнь ни была лишена любви, – с горечью ответила молодая женщина. – А теперь ступай прочь! Я хочу идти, – с повелительным жестом прибавила она, причем бархатные глаза ее вспыхнули мрачным огнем.

Рамери молча прислонился к стене, давая проход молодой женщине. Когда стройная фигура исчезла во мраке галереи, он вернулся в свою комнату тем же путем, каким и вышел, самодовольно пробормотав:

– Я терпелив, Валерия! Теперь я знаю, что настанет час, когда ты признаешься, что любишь меня.

Валерия провела мучительную, бессонную ночь. На следующий день она объявила себя больной и не выходила из комнаты. Самые противоречивые чувства боролись в ней. Она чувствовала себя невыразимо несчастной и была страшно недовольна сама собой.

Когда наступил вечер, болезненное состояние Валерии достигло своего апогея. Уединение и глубокая тишина в комнате казались ей невыносимыми. Галл обедал у проконсула и, по всей вероятности, вернется не рано; Эриксо же и Рамери, без сомнения, где–нибудь по–вчерашнему нежно беседуют. Одна мысль видеть их была ей противна, а потому она и решила пройти к Лелии. В последнее время отношения патрицианки к девушке сделались очень близкими. Ясное спокойствие молодой христианки благотворно действовало на взволнованную душу Валерии. Валерия знала, что Лелия долго бодрствовала и молилась; тем не менее, опасаясь, как бы та не легла спать, она поспешно вышла из комнаты и направилась к молодой девушке. Проходя мимо небольшой комнаты, смежной с триклиниумом и служившей библиотекой, Валерия услышала, как Эриксо кричала раздраженным голосом:

– Оставь меня, Галл. Я уже говорила тебе, что люблю Рамери и взаимно любима им.

– Ты позабудешь ничтожного скульптора! Полюби меня, Эриксо, и я клянусь тебе…

Валерия подошла к двери. Нервно дрожащей рукой она немного откинула портьеру и заглянула внутрь комнаты.

Эриксо стояла около этажерки, заваленной свитками и табличками; перед ней, с раскрасневшимся лицом, стоял на коленях Галл и пытался обнять ее. Молодая девушка сурово отталкивала его.

– Ах! Брось свои обещания! – нетерпеливо перебила Галла Эриксо в ту минуту, когда патрицианка раздвинула портьеру. – Я заснула рабыней мага; теперь же я свободна. Что же можешь ты дать мне – ты, женатый патриций? Чем могу я быть для тебя? Оставь же меня в покое и люби – как это и должно – свою благородную и прекрасную супругу.

– Ты, Эриксо, будешь моей женой! Я разведусь с Валерией, которую нисколько не люблю. Я не могу любить эту женщину, всегда мягкую, надоедливую, без малейшего огня и страсти, которая подобно мраморной статуе, председательствует в моем доме. Я сделаю из тебя патрицианку! Я сложу к твоим ногам все наслаждения богатства! Не найдется такого праздника, банкета, драгоценности, которых я не предложил бы тебе, чтобы развлечь тебя.

Эриксо громко рассмеялась.

– Нашел чем соблазнять меня! Если бы я захотела, я могла бы жить, в доме Асгарты и располагать всеми сокровищами мага. Но я оттолкнула бы все, если бы должна была ради этого пожертвовать любовью Рамери. Пойми, Галл: я не люблю и не желаю тебя!

Не слушая дальше, Валерия вышла, как тень. Грудь ее была стеснена, и какое–то странное, болезненное чувство давило ее сердце. Что Галл не любил ее – это было для нее совершенно безразлично: она тоже не любила мужа; но она никак не думала, что муж к ней так равнодушен и что она до такой степени лишняя для него, что он хочет избавиться от нее. Молодой женщине казалось, что перед ней раскинулась безграничная пустота. И к чему она боролась сама с собой? Тот, кто внушил ей преступное чувство, тоже не любит ее. Что будет с ней в этой пустыне, без всякой цели в жизни, без любви и даже без дружбы, которая могла бы поддержать ее?

Валерия машинально продолжала идти вперед, так же машинально открыла дверь и вошла в комнату Лелии. Молодая девушка читала при свете лампы, сидя у маленького столика. Увидя расстроенную и бледную, как смерть, Валерию, остановившуюся с неподвижным взором, Лелия быстро подбежала к ней, обняла и отвела к ложу.

– Что с тобой, Валерия? – спросила она, садясь рядом с ней. – Я вижу, что тебя что–то очень огорчило. Не расскажешь ли ты мне, в чем дело? Может быть, Господь вразумит меня, как утешить тебя.

– О! Я так несчастна! – пробормотала Валерия, обвивая руками шею Лелии и заливаясь слезами.

Молодая девушка вздохнула.

– Это мучения света, в котором ты живешь, подобно змее, давят тебя и вонзают в твою душу свой отравленный клинок. Бедная моя! Ты тщетно ищешь того, чего нельзя найти среди людей: земного счастья. Если бы ты искала небесных радостей – они даровали бы тебе душевное спокойствие; мир же дает только разочарования, страдания, разбитые надежды и жажду наслаждений. Он, подобно мрачному часовому, заграждает путь к небу. Видишь ли, Валерия, люди, жаждущие только богатства и удовлетворения своего тщеславия и своих животных инстинктов, блуждают во тьме. Они, как слепые, проходят мимо настоящей жизни – жизни духа. Но будь откровенна! Открой мне, не краснея, свое сердце и свои раны, так как я люблю тебя всей душой и жажду облегчить твое горе.

– Будешь ли ты в состоянии понять меня, Лелия? Ты так молода и так чиста! Ты никогда не любила земной любовью, воспламеняющей сердце и чувства – тихо сказала Валерия. – Поймешь ли ты такую любовь, которую ты, при твоей невинности, должна считать нечистою? Я же вдвойне нечиста, так как испытываю такое страстное чувство не к мужу моему, но к постороннему человеку, любящему, к тому же, другую женщину. И вот, несмотря на все это, я продолжаю любить его, ревность терзает мое сердце, и я чувствую, что земля расступается под моими ногами.