Золотой Рассвет - Ната Чернышева

Ярко и отчетливо вспыхнул в памяти недавний кошмарный сон.

…Двое на пляже… Предательство любимой… Глаз урагана, багровое солнце, гневно взирающий на обреченный город сквозь толщу несущейся к берегу сокрушительной волны-цунами…

Придя в себя, обнаружил он, что лежит на деревянной лавке в помещении, очень похожем на монастырскую келью. Во всяком случае, именно так мальчик и представлял себе эти келии — голые каменные стены, узкое вертикальное окно, грубые деревянные стол, два стула и лавка, она же постель, на которой Фредди и лежал… жилище аскета, отрекшегося от мирской суеты.

Фредди сел, недоуменно оглядываясь. И увидел рядом с собой человека… монаха? Или кто он там был? Первый ранг и третья категория целителя.

— Патриарх Тихон, — назвался священнослужитель, голос у него оказался глубоким и звучным, как колокол. — Можешь звать меня именно так.

— Простите, — смущенно сказал Фредди. — Я… Я кажется сознание там потерял…

— Милостью Господа нашего дано было тебе во время службы видение, — проговорил патриарх. — Что ты видел, мальчик?

— Я… — Фредди помолчал, пытаясь собрать все свои мысли в кучку. Патриарх не торопил его. — Да я случайно, в общем, зашел. Не знаю уж, что накатило на меня… Я видел предательство. И небо в огне. Глупо, да? И цунами, — он поежился, вспоминая. — Мин-лиа сэлиданум говорит, что это последствия комы, все эти ужасные сны. Она дает мне успокоительное.

— Бывает, сны предостерегают нас, — задумчиво проговорил патриарх. — Вот и Пилату перед казнью говорила жена его: отпусти Сего человека, ныне я во сне много пострадала за Него…

— Он послушал? — заинтересованно спросил Фредди.

Нет, конечно. Иначе б нас здесь не было.

Патриарх поднялся — легко и энергично, как юноша, но ничего юношеского не было в его взгляде — спокойном, властном, сочувственном.

— Ой, — спохватился Фредди, тоже вскакивая. — Мне ж бежать надо! Еще Яна Ольгердовича искать… Простите, что помешал вам…

— Не сотвори себе кумира, мальчик, — сказал патриарх на прощание.

Фредди остановился на пороге, удивленно глядя на священника.

— А это как? — спросил он наконец первое, что пришло в голову, видя, что сам Тихон больше говорить не собирался.

— Все, что ты поставишь выше Бога в сердце твоем, будет отнято у тебя и разрушено, — пояснил патриарх. — Поклонение кумиру же, будь то материальные ценности или живой человек, есть попытка земное поставить выше Божественного. И когда кумир твой поведет себя не так, как тебе хочется или как ты ожидаешь от него, ты начнешь презирать его, осуждать и ненавидеть. И сие сонмище злых страстей совсем отвратит тебя от Бога и ввергнет в ад диавольский душу твою.

— Не верю я в вашего Бога! — хмуро отвечал Фредди, смущенный словами патриарха. — Уж простите… И в церкви оказался случайно! Просто мимо шел…

— Просто так в храм не приходят, — покачал головой патриарх. — Это — знак того, что ты на верном пути. Но ты еще не готов, мальчик. Ступай с миром.

Очутившись на улице, Фредди обалдело подумал, что совсем не запомнил лица патриарха. Голос помнил и взгляд тоже… А лицо — хоть убей.

Решительно выкинув из головы случившееся в церкви, Фредди побрел в сторону больничных корпусов.

Надо было найти Яна Ольгердовича, отдать ему диск.

Шел дождь — мелкий и противный, как и все затяжные дожди осенью. Фредди завернул к небольшой беседке, окруженной обширнейшей лужей: там кто-то был, и голоса показались знакомыми.

Вскоре Фредди понял, что не ошибся.

В беседке прятались от дождя, разговаривая друг с другом, Ян Ольгердович и Лэркен Тойвальшен.

Фредди устроился под деревянным козырьком у входа, решив не мешать, а просто подождать, покуда они выйдут оттуда.

Сам того не желая, мальчик хорошо слышал каждое слово.

— Приношу свои соболезнования, — говорил Ян Ольгердович, — по поводу погибшего транспортника…

— Хватит держать меня за дурочку, Ян профессор! — резко, зло перебила его Лэркен Тойвальшен. — Я все понимаю! Но принять ту легкость, с какой вы на пару с Ассирэн лиданум распоряжаетесь жизнями детей моего клана не могу и не хочу!

— Мне очень жаль, — спокойно говорил Ольмезовский. — Но, подумайте сами, разве был у нас иной выбор?

— Если вы не нашли иного выхода, то это еще не значит, что его не было! Может, для вас полмиллиона детей и женщин мало что значит, но для меня это далеко не так! Тойвальшенов всего сто десять миллионов! И половина из нас — с красной линией в генкарте! В таких условиях жизнь каждого ребенка бесценна, а вы не придумали ничего более умного, кроме как уничтожить таким трудом полученные достижения! Лучшую часть клана! Его будущее!

— А мне разве легко? — рассердился Ольмезовский. — Я, если хотите знать, рискую не только перспективами "Клонэйда" как крупнейшей компании в области биоинженерных услуг. Если доверие к нам окажется подорвано, мы лишимся всех активов! Всей научной базы! О клиентуре я вообще уже молчу! Кроме всего этого, рискую я еще собственным душевным здоровьем, потому что изгнание из инфосферы для перворангового — это гибель! А мне жить на свете еще не надоело.

— Вот с того и начинали бы! Вы боитесь за собственную шкуру!

— Конечно, боюсь! Шкура-то у меня одна. Не казенная! А за расу свою, за человечество, я переживаю тоже. Не меньше, чем вы — за свой клан!

— Как бы там ни было, — нервно сказала Лэркен барлума, — не желаю я больше участвовать в вашем с Ассирэн лиданум авантюризме! Мириться с такими вот чудовищными последствиями ваших… ошибок не желаю!

— И что же вы предлагаете? — с ядовитой иронией поинтересовался Ольмезовский.

— Аннулировать наш договор! Весь этот План ваш похерить к чертям собачьим! Хватит с меня, довольно!

— Ни о каком аннулировании не может быть и речи! — заявил Ольмезовский. — В своем ли вы уме? Я работал, как проклятый, три десятка лет, и знал зачем! Я никому не позволю превращать труды всей моей жизни в дерьмо! Ни вам, барлума, ни кому-либо другому!

— Но а'дмори абанош! Он подозревает нас в сговоре! Обвинение в намеренном биологическом загрязнении генома расы — прекрасный повод для военной агрессии по отношению к моему клану! Вы что, думаете, вам позволят остаться в стороне? Ничего подобного! Вас уничтожат тоже, вместе с нами. Всю расу! Чтоб никто больше не смог воспользоваться вашими уникальными биоинженерными технологиями.