Почему и я христианин - Сергей Желудков

Мы НИЧЕГО НЕ ЗНАЕМ о посмертном существовании. Смотря на смерть отсюда, из здешней жизни, мы испытываем ужас. "Воистину страшно есть смертное таинство"… (стихира). "Ныне житейское лукавое разрушается торжеством суеты: дух бо оскудел от селения (лишился обитания), брение очернися (прах почернел), сосуд раздрася (сосуд разбился), безгласен, нечувствен, мертвен, недвижим" (стихира). Таинство смерти разрушает здешнюю жизнь и этим делает ее бесконечно значительной. Только здесь, в этом преходящем царстве суеты, человек БЫЛ СВОБОДЕН в своем отношении к Богу, в своем выборе добра или зла, в своем строительстве личной истории, — и эта возможность, возможность ТАКОЙ СВОБОДЫ никогда уже НЕ ПОВТОРИТСЯ… Сосуд разбился. И вместе с ужасом телесного распада, вместе с сознанием этой неповторимости свободной жизни — в таинстве смерти с великою силой мучительно переживается реальность нашей ЛЮБВИ." Смерть есть не только предельное зло, в смерти есть и свет. Есть откровение любви в смерти. Только в смерти есть предельное обострение любви. Любовь делается особенно жгучей и обращенной к Вечности. Духовное общение не только продолжается, оно делается особенно сильным и напряженным, оно даже сильнее, чем при жизни" (Н. А. Бердяев). В смерти есть откровение любви — и в любви есть откровение Божественной жизни. Надгробное рыдание творяще песнь (претворяя в песнь): АЛЛИЛУЙЯ… Само на"дгробное рыдание наше претворяется в святую хвалу. Слава Богу, что человек в своей земной жизни, в красоте своей личности "заработал" себе такую скорбь — такую ЛЮБОВЬ. И есть тут еще более глубокое, невыразимое уже никакими словами переживание, когда в величии нашей человеческой скорби мы приобщаемся к величию Божественной жизни… Кажется, именно это обозначается в одном месте похоронного марша Шопена. Вероятно, кому‑то хотя бы отчасти доступно и то, что написал Философ о духовном общении после смерти. Это не видения или голоса, а нечто несравненно более глубокое, — когда после кончины близкого человека мы чувствуем, что душа, личность его не "исчезла", а напротив — как‑то ЧУДНО ПРИБЛИЗИЛАСЬ… И есть у нас такие дорогие близкие люди, которые, слава Богу, еще живут с нами на этом свете и о которых мы и подумать не смеем, чтобы душа такого человека могла когда‑то "уничтожиться". Тут и разум подсказывает: ведь не материальные же клетки сотворили прекрасную ЛИЧНОСТЬ, и не может она из‑за разрушения материальных клеток "уничтожиться". НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!

Но вот, с другой стороны, многих из нас подавляет эта столь распространенная теперь, можно сказать, всеобщая убежденность, записанная еще в Библии:

"…Участь сынов человеческих и участь животных — одна; как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом".

(кн. Эклесиаст, гл.3). Умирают собака, корова, дельфин, которые были так нам близки, так нас "понимали", которых мы так ЛЮБИЛИ — но мы не сомневаемся, что уничтожились "личности" этих животных; чем же лучше их человек? Для мужицкого нигилизма соображение это непобедимо. Против человеческого бессмертия говорит как будто и то распадение личности при жизни тела, которое мы наблюдаем у сумасшедших или при глубоком склерозе… В личное бессмертие не верил Эйнштейн:

"… Я не хочу и не могу также представить себе человека, остающегося в живых после телесной смерти — что за слабые души у тех, кто питает из эгоизма или смешного страха подобные надежды"

(цит. из кн. Б. Г. Кузнецова "Эйнштейн", М.1967, стр.63). Но сам Эйнштейн, его обаятельная личность есть живое опровержение такого взгляда. Будущая жизнь есть требование ЛЮБВИ, а не эгоизма или страха. Напротив, многие люди чуткой совести могли бы сказать, что страшатся не столько смерти, как именно бессмертия, жизни после смерти… И, переходя к более поверхностной сфере научного знания, к той ее области, которой не придал почему‑то должного значения покойный Эйнштейн — надо непременно заметить, что ведь уже собрано очень много проверенных фактов, свидетельствующих о возможности нематериального сознания, о призраках и голосах, о телекинезе, — о несомненном наличии какого‑то "ТАМ"… И в нашей житейской практике бывают факты воздействия усопших на наше сознание посредством вещих снов, невыразимого личного присутствия в критических обстоятельствах жизни. Никогда не забуду свидетельства одной выдающейся женщины. Она ехала в поезде, лежала на полке — и вдруг со всей остротой материнской, физической близости ощутила присутствие своего покойного мальчика. И тут же послышался шум, в вагон вошли, раздался голос: "Такая‑то здесь?" — это было приглашение к величайшему испытанию ее жизни… А сколько рассказов, как к больному перед кончиной "приходит" умерший ранее близкий человек, чтобы помочь перейти границу

… неведомой страныОткуда ни единыйНе возвращался путник.

Очень образованные и серьезные люди бывают убеждены в реальности спиритизма. Правда, почему‑то в спиритических сеансах "духи" отвечают всякую чепуху, столь не соответствующую величию Вечности. Спириты объясняют это тем, что отвечает не душа, а ее "астральный труп" — блуждающие остатки всякой психической дряни… Почему же не отвечает душа? Догадываются, что душа "уходит дальше" — в следующий план существования, уже недоступный никакому нашему спиритизму. Можно догадываться и о другой, самой важной причине: умершим "не позволено" говорить с нами. В евангельской притче грешник во аде умолял праведника послать к родственникам свидетеля, предупредить, чтобы и они не попали в это место мучения — и получил отказ (по Луке, гл.16). Умершим не дано возможности свидетельствовать нам о себе именно потому, что нарушение ТАЙНЫ нарушило бы нашу СВОБОДУ — духовно убило бы нас, еще живущих на этом свете… Только по этому принципу можно объяснить и тот полный мрак сознания, кроме которого ничего, ничего не могут "вспомнить" люди, "воскрешенные" из состояния клинической смерти. Для неверующего это — прямое и достаточное доказательство смерти души; но верующий может рассудить, что смерть, из которой возможно возвращение к здешней жизни, есть только именно клиническая, "не настоящая" смерть… Замечательны слова, которые произнес Христос перед воскрешением дочери Иаира: "не умерла, а спит" (по Марку, гл.5). И перед воскрешением Лазаря: " уснул, но Я иду разбудить его" (по Иоанну, гл.11).

Отношение к смерти иногда хорошо выражается в надписях на могилах, иногда это просто удивительное непонимание того, что произошло (вроде того, что покойный имел такой‑то чин или был "хороший спортсмен"). Иногда — возвещаемая прохожему правда о неотвратимости смерти: "Я был как ты — ты будешь как я"… Иногда это выражение ЛЮБВИ, мимо которого нельзя пройти равнодушно:

"… Когда ж настанет это время,Когда ты будешь вновь со мной!Скорей бы сбросить жизни бремя -Скорей бы встретиться c тобой."Покойся, прах неоцененныйВ стенах обители святой.Приидет час благословенный -И мы увидимся с тобой.

И опять — острое сомнение: да не сказочны ли, не игрушечны ли эти надежды на ЛИЧНУЮ ВСТРЕЧУ в невообразимо огромной, непостижимой Вечности?.. На это очень просто отвечал в одной проповеди священник о. Родион Путятин:

"… Связанных союзом любви не разлучит Бог, Который есть беспредельная Любовь. Слово Божие ничему нас так не учит, как взаимной любви, вечной любви учит нас. Почему же ты думаешь, что, научая здесь нас любить друг друга, Бог будет по смерти нас разлучать, отделять друг от друга, разрывать всякие наши узы?" .

...Такова наша СВОБОДА, так сменяются соображения "за и против" личного бессмертия. В свое время (отвечая на анкету знаменитого физика Томсона) Д. И. Менделеев написал, что научные доказательства "за и против" равно невозможны. Все решается верою в БОГА. "Святый Бессмертный, помилуй нас"… Святый и Бессмертный БОГ — в этом вся наша надежда. "Мое бессмертие уже потому необходимо, что БОГ не захочет сделать неправды и погасить огонь раз навсегда возгоревшейся к НЕМУ любви в моем сердце. И что дороже любви? Любовь выше бытия, любовь венец бытия, и как же возможно, чтобы бытие было ей неподклонно? Если я полюбил ЕГО, и обрадовался любви моей — возможно ли, чтобы Он позасил меня и радость мою и обратил нас в нуль? Если есть БОГ, то и я бессмертен!" (Достоевский). Если есть БОГ, то Царство Его не может быть царством смерти или безличного бессмертия, в котором исчезает неповторимая любящая и любимая личность. "Бог не есть Бог мертвых, но Бог живых" (по Марку, гл.12). СВЯТ ГОСПОДЬ, БОГ НАШ — и Он "может сделать несравненно больше всего, чего мы просим, или о чем помышляем" (к Ефесянам, гл.II). "Если Сыном своим не поскупился, но предал Его за всех нас — то как с Ним не дарует нам и всего?" (к Римлянам, гл.8). "Бог воскресил Господа — воскресит и нас силою Своею" (к Коринфянам 1, гл.6). Воскресение мертвых — символ реальнейшей, ЛИЧНОЙ жизни будущего века.