Почему и я христианин - Сергей Желудков

"ввел понятие "анонимные христиане". Это люди, которые, хоть и не верят в Иисуса Христа и не придерживаются принципов, провозглашаемых Церквью, по своему поведению являются часто лучшими католиками, чем те, кто числится таковыми по метрике. Характерно, что как Иоанн ХХIII, так и кардиналы Депфнер и Кениг защищали Ранера от критики интегристов".

Церковь — ТЕЛО ХРИСТОВО. Этот апостольский символ не совпадает с "церковными" границами Церкви. Догмат о Церкви давно уже превратился в проблему. Нельзя думать, что Вечный Человек — только с нами, в наших церковных привинциях. "Дана Мне всякая Власть на небе и на земле". Все лучшее во всеобщей человечности, все истинно духовное, направленное к Богу — принадлежит Христу. Не может быть человеческой святости вне Духа Святаго, вне Христа. Все люди доброй воли, верующие и не верующие в Божественность Христа, принадлежат Христу. Ему приобщаются в таинствах добросовестной жизни, входят в мистическое ТЕЛО ХРИСТОВО. "Там. где любовь Божия, там Иисус Христос; а где Иисус Христос, там и Церковь с Ним" (Лякордер). Сегодня можно говорить об "анонимных христианах", о "Церкви доброй воли". Эта идея — ценное приобретение в современном кризисе церковного учительства, надо принять этот парадокс христианской мысли. Некоторую аналогию можно усмотреть в том, как живые клетки человеческого тела могут и не знать главы человека, всего человека… Воздадим должное церковным организациям — их спасительным таинствам, древним обрядам, духовному руководству. И все же Церковь Христова — это не просто сумма провинциальных христианских церквей. Большой вопрос — достигнут ли они когда‑нибудь формального единства. Еще более сомнительно, по всей вероятности вообще невозможно объединение всех религий. Но есть третье единство, которое существует реально, сегодня. Это не унификация верований, а несравненно более глубокое и существенное ЕДИНСТВО ДУХА. Однажды ученики Христовы исповедали величайшую веру, но получили упрек от Учителя: "НЕ ЗНАЕТЕ, КАКОГО ВЫ ДУХА" (по Луке, гл.9). И для нас теперь существенно важно не формальное единство верований, а КАКОГО МЫ ДУХА. Есть Дух милосердия, правды, свободы — это Дух Святый, Дух Христов. И есть дух ненависти, лжи, насилия — это дух Диавола. По этим признакам разделяется все в нашем мире: это и есть настоящая граница Церкви Христовой.

Граница, которая проходит как между людьми, так и "внутри" каждого человека. В главной молитве Восточного чина Исповеди говорится: "… Примири и соедини его святей Твоей Церкви". Когда человек сознательно грешит — он "выходит" из Церкви и "возвращается" в нее покаянием… Таково проникновенное толкование А. С. Хомякова. Не может быть логического "определения" Церкви Христовой, это Реальность мифическая, сверхразумная. В наибольшем же приближении можно говорить о Церкви людей доброй воли, как о видимом Теле Христовом. В такой приближенной идее Церкви — фактическая универсальность христианства. Это христианство не только вероисповеданий, это христианство духа и действий. Все, что было и будет доброго в истории человечества — все это было и будет делом Церкви Христовой. Судьба же простирается за историю — в Вечность.

… Исповедую едино Крещение

во оставление грехов.

И этот догмат давно уже превратился в проблему. Наше слово "Крещение" соответствует греческому слову "погружение". Вот как звучало для христианин первых веков апостольское наставление о Крещении:

"… Мы умерли для греха: как же нам (продолжать) жить в нем? неужели вы не знаете, что все мы, погрузившиеся во (имя) Христа Иисуса, в смерть Его погрузились? Итак, мы погреблись с Ним погружением в смерть, дабы, как Христос восстал из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни" (к Римлянам, гл.6). ТОГДА святое Крещение бывало действительно "во оставление грехов" — не только со стороны Бога, но и со стороны человека. Крещение было не только видимым символом, но и действительным таинством духовного возрождения: это было "не плотской нечистоты омытие, но обещание Богу доброй совести" (1 послание Петра, гл.3). Это было очень трудно — УМЕРЕТЬ для греха, ХОДИТЬ в обновленной жизни, ИСПОЛНИТЬ обещание доброй совести… Святого Крещения в этом смысле "боялись" откладывали его иногда до предсмертной болезни.

Не помню всех выражений, в которых святитель Григорий Нисский (IVв.) отрицал магическую силу Крещения — писал, что если оно принимается без сознательного намерения на деле обновить свою жизнь, то (далее дословно) "вода остается водой"… Однако еще в апостольской древности наметился уже тип Крещения, который можно назвать именно магическим. Сохранилось свидетельство апостола Павла, что в его время в Коринфе совершалось Крещение "за мертвых" — вероятно, за родных и друзей, умерших в язычестве. И апостол не осуждал этой практики — напротив, он ссылался на нее для подтверждения веры в Воскресение. "Иначе, что делают крестящие за мертвых? Если мертвые совсем не воскресают, то для чего и крестятся за мертвых? (к Коринфянам 1, гл.15). Это было заместительство любящей веры: усопшие язычники могли бы сказать в Вечности: наши родные ЗА НАС принимают святое Крещение…Трогательный обычай этот исчез, но затем постепенно распространилась другая форма любящего заместительства — Крещение младенцев по вере родителей. Святитель Григорий Богослов (IVв.) советовал крестить детей в случаях смертной опасности. "Ибо лучше без сознания освятиться"… (слово 40). А блаженный Августин (Vв.) прямо угрожал, что умерших без Крещения младенцев ожидают адские муки. Могла ли вынести такую тревогу любящая вера? К этому присоединилась еще и крепкая вера в здравоохранительную силу Крещения, а также естественное чувство органической общности христианской семьи, в которой некрещеный младенец оказывался бы чужеродным телом… Очень скоро Крещение младенцев утвердилось повсеместно. Не знаю, какое влияние имели тут еще и дохристианские обычаи. Наш Катехизис простодушно приравнивает Крещение младенцев к иудейскому обрезанию.

В наших особых условиях Крещение младенцев представляется со стороны как старинный бытовой обряд темного значения, церковно весьма непрезентабельный — и нередко при участии даже неверующих в качестве "крестных"…Правда, во всяком таком Крещении всегда невидимо присутствует чья‑то смиренная любящая вера. Но если дальше последует антирелигиозное воспитание ребенка. то какой в этом Крещении смысл? "Баптисты" видят в нашем Крещении младенцев только суеверие — примерно такое же, как причащение мертвецов в древней Руси. Вместо Крещения младенцев у "баптистов" — христианское воспитание, подготовка к будущему сознательному Крещению. Антирелигиозники в одном обследовании верно заметили контраст: некрещеные дети "баптистов" веруют в Бога, а крещеные дети христиан православных ничего о религии не знают, а то и вовсе безбожники.

Кто прав?.. Вот пример, когда все правы по–своему. "Прав тот, кто искренен" (Чехов, Записная книжка). В обратной форме это соответствует апостольскому слову: "А все, что не по вере — грех" (к Римлянам, гл.14). Когда умирает некрещеный ребенок, то бывают мучения совести, которых не могут успокоить никакие рациональные соображения. Как жаль. что в Церкви не известна чья‑то чудная молитва по этому поводу: "… Окрести их, Боже, в мере щедрот Твоих".

… Чаем (ожидаем с надеждой)

Воскресения мертвых

и жизни будущего века.

АМИНЬ.

Полезно рассмотреть сначала толкование догмата, которое дает Катехизис. Воскресение — это "действие всемогущества Божия, по которому все тела умерших человеков, соединясь опять с их душами, оживут и будут духовны и бессмертны".

Первое соображение, которое тут возникает: но у нас ведь нет отдельных физических тел, у нас ОБЩЕЕ ТЕЛО, круговорот вещества, откуда мы позаимствовали и куда возвратим наши тела. Если бы совершилось Воскресение по Катехизису — все мы, однажды пожившие на земле, оказались бы многократно состоящими друг из друга!.. Впрочем, Катехизис называет дальше воскресшиематериальные тела "духовными", разумея это едва ли не в форме материальности газообразной. Впрочем, и это теряет значение, когда мы далее узнаем, что речь идет о том, что совершится после космической катастрофы, когда "сей тленный мир преобразится в нетленный" — и совершится это "посредством огня". Таким образом, как и Второе Пришествие, Воскресение мертвых есть символ, который нельзя истолковать ни в каких наших физических представлениях.

Жизнь будущего века по Катехизису начинается с того, что в ожидании Воскресения души праведников находятся "во свете, покое и предначатии вечного блаженства; а души грешных в противоположном сему состоянии". Разве в будущем веке есть время?.. Затем по Катехизису Воскресение, Суд — и история мира заканчивается разделением его на два вечных царства: в одном — Бог, ангелы и праведники в вечном блаженстве, в другом — Диавол, бесы и грешники в вечных мучениях. И это второе царство зла пребывает как бы наравне с Богом, во веки веков!.. Такова картина, которую Катехизис составляет их текстов Евангелий и апостольских посланий — из символов духовной жизни, понятых в качестве прямой информации о будущей судьбе человечества. Хор радости и хор рыданий, Космос, окончательно разделенный между Богом и Дьяволом… НЕУДАЧА. Но ведь не об этом говорит апостольское слово: "БУДЕТ БОГ ВСЯЧЕСКАЯ ВО ВСЕХ" (к Коринфянам 1, гл.15). Однако Катехизис относит это пророчество только к блаженству праведных. Это будет блаженство телесное и будут разные разряды блаженства… И никакого милосердия к тем, кто страдает во аде: напротив, схоластики во главе с прославленным Фомой Аквинатом додумались, что блаженство святых и будет состоять в частности именно в созерцании наших страданий. Жизнь будущего века, как она изображена в катехизисе, не соответствует идее Святости Божией и не может быть предметом христианской надежды.