Ночь над водой - Кен Фоллетт

— Я сначала поплыву в Лиссабон. Деньги в португальский банк уже переведены, номер в отеле заказан.

— Ну ты и бестия! — воскликнул отец в сердцах. Слова прозвучали громко, мужчина за соседним столиком даже оглянулся.

А сестра продолжала, все так же спокойно.

— Так вот, из Португалии я отправлюсь в Германию.

— Ясно. Что потом? — спросила мать.

— Мамочка, ты же знаешь, в Берлине у меня друзья.

Мать вздохнула.

— Боже, ты, кажется, все просчитала. — Она выглядела очень печальной, и Маргарет поняла: мама почти смирилась с тем, что Элизабет их покинет.

— Нет, не все! — взревел отец. — У меня тоже в Берлине есть друзья. — Несколько человек за соседними столиками обернулись.

— Тихо, дорогой. Мы тебя прекрасно слышим. — Мать занервничала.

Отец немного сбавил тон.

— Я попрошу своих друзей немедленно отправить тебя обратно, как только ты пересечешь германскую границу.

Маргарет так испугалась, что даже всплеснула руками. Точно, отец вполне может это сделать, тогда никто ничем не поможет. Неужели попытка побега у Элси закончится тем, что какой-нибудь неприметный человечек из паспортного контроля отрицательно махнет головой и закроет ей въезд в страну.

— Они не сделают этого, папа.

— Посмотрим, — ответил отец, но Маргарет показалось, что в его голосе нет прежней уверенности.

— Наоборот, они будут приветствовать мой приезд. — Элизабет говорила медленно, и это придавало ее словам еще больше убедительности.

— Они объявят всему миру, что я сбежала из Англии только с одной целью — сражаться вместе с наци, — точно так же, как английские газеты раздувают каждый случай бегства немецкого еврея.

— Надеюсь, они не станут ничего выяснять насчет бабули Фишбейн, — отреагировал Перси.

Элизабет была готова к любому удару со стороны отца, но ехидная шутка брата достигла своей цели, прошив ее броню.

— Заткнись, негодный мальчишка, тебе же сказали! — Она не выдержала и разрыдалась.

Официант опять убрал тарелки с нетронутой едой. Он принес им котлеты из ягнятины с овощами, налил вина. Мать отпила глоток — явный признак того, что она расстроена.

Отец приступил к еде, яростно орудуя ножом и вилкой и с остервенением пережевывая мясо. Маргарет внимательно изучала его лицо и с удивлением обнаружила на нем отчетливые следы замешательства под маской ярости и раздражения. Странно видеть его растерянным, обычно, с каждой семейной схваткой он становился только надменнее и высокомернее. Продолжая наблюдать за его лицом, она внезапно поняла, что весь отцовский мир представлений и надежд сейчас рушится. Война означала конец его надеждам. Он хотел, чтобы под его руководством британцы сделали фашизм своим знаменем, но вместо этого они объявили войну нацистам и их идеям, а отца выслали из страны.

Сказать по правде, его лозунги отвергли еще в середине тридцатых, но до последнего времени он предпочитал этого не замечать, надеясь, что в трудное время о нем вспомнят и к нему обратятся. Наверное, поэтому он и стал таким несносным — из-за того, что пребывал в мире иллюзий. Его мечта превратилась в маниакальную идею, уверенность сменилась чрезмерной самонадеянностью. Мечтая стать английским диктатором, он превратился в настоящего семейного тирана, запугивая своих детей. Но отец больше не может игнорировать очевидное. Они покидают родной дом и вряд ли когда-нибудь смогут вернуться.

И вот в такой момент, когда все его политические амбиции и мечты, по сути, обратились в прах, он столкнулся с бунтом со стороны собственных детей. В самом деле, Перси притворяется, что он еврей, Маргарет просто пыталась сбежать. Сейчас его предает последнее чадо, на которое он где-то даже рассчитывал, — Элизабет.

Маргарет всегда думала, что больше всего на свете ей хочется увидеть поражение отца, понаблюдать за его фиаско. Сейчас она была не уверена. Она привыкла бороться с его деспотизмом, но неизвестность еще хуже, она пугает. Вот так, видимо, и народ, свергая монархию, с тревогой думает о будущем.

Она попыталась что-нибудь съесть, но не смогла проглотить ни куска. Размазав помидор по тарелке, Маргарет отложила вилку в сторону.

— Элси, а может, у тебя парень в Берлине?

— Нет.

Маргарет верила сестре, но все равно, вопрос не был случайным. Она знала, что образ Великой Германии имел для сестры не только идеологический аспект. Элизабет приходила в полный восторг при виде высоких арийцев, подтянутых блондинов-военных, говорящих по-немецки. Они маршировали по экранам кинотеатров в отутюженной форме и блестящих сапогах. Конечно, в сытом лондонском аристократическом обществе Элизабет не на что рассчитывать. Она всегда останется здесь обычной простоватой девушкой из довольно странной семьи. Но в Берлине все будет по-другому. Там она произведет фурор. Дочь английского аристократа, отец — один из первых британских фашистов, чужестранка, которой пришлись по вкусу нацистские идеи. Бегство из враждебной страны в самом начале войны сделает ее популярной, ее будут буквально носить на руках. Возможно, она полюбит какого-нибудь молодого офицера или молодого партийного деятеля, они поженятся, нарожают детей, которые будут говорить по-немецки.

— То, что ты собираешься сделать, дорогая, очень опасно, — заметила мать. — Пойми, мы с отцом волнуемся только о твоем благополучии.

Маргарет подумала: а так ли это на самом деле? Мама, несомненно, беспокоится. Но отец? Его же волнует только любое проявление неповиновения. Хотя, возможно, под маской гнева скрывается остаток чувства к родной дочери, ведь не всегда же он был таким. Маргарет вспомнила те редкие моменты, когда он бывал добрым и веселым. Как давно это было! От таких мыслей она загрустила.

— Знаю, что опасно. Но в этой войне на карту поставлено мое будущее. Я не хочу, чтобы миром правили ростовщики-евреи и грязные замшелые коммунисты.

— Глупость! — выпалила Маргарет, не сдержавшись, но никто ее не слушал.

— Тогда поедем с нами. Америка — хорошая страна.

— Как ты можешь так говорить? На Уолл-Стрит ведь правят одни евреи!

— Поверь, это преувеличение, — ответила мама, стараясь не смотреть на отца. — Конечно, в американском бизнесе есть евреи и всякие сомнительные личности, но порядочных людей там куда больше. Вспомни, твой собственный дедушка был владельцем банка.

— Невероятно, мы поднялись от уличных точильщиков до банкиров, причем всего за два поколения, — съехидничал Перси. Но на него даже не обратили внимания.

— Дорогая, мне близки твои идеи, ты знаешь, но верить — еще не значит, что нужно сражаться и гибнуть. Никакая идея не стоит этого.

Маргарет была потрясена. Мать утверждает, что нацистская идея не стоит того, чтобы за нее умирали, а ведь для отца такое заявление кощунственно. Никогда раньше мама не позволяла себе ничего подобного. Казалось, Элизабет тоже удивлена. Обе сестры взглянули на отца. Он немного покраснел, что-то недовольно ворча себе под нос, и все, никакого взрыва не последовало. Вот это и было самое странное.

Подали кофе. Маргарет выглянула в окно, поезд подъезжал к окраинам Саутгемптона. Через несколько минут они будут на вокзале. Неужели у Элизабет получится?

Поезд замедлил ход.

Элизабет обратилась к официанту.

— Я выхожу на вокзале. Вы не могли бы принести мои вещи из соседнего вагона?

— Конечно, мадмуазель.

Разные маленькие строения из красного кирпича проплывали за окнами, похожие на стройные шеренги солдат. Маргарет наблюдала за отцом. Он молчал, но лицо напоминало воздушный шар, который вот-вот лопнет. Мать положила руку ему на колено.

— Пожалуйста, дорогой, давай обойдемся без скандала, мы не одни.

Отец не отвечал.

Поезд подошел к вокзалу.

Элизабет, сидевшая у окна, встала. Она встретилась взглядом с сестрой. Маргарет и Перси привстали, чтобы пропустить ее к выходу. Потом опять сели.

Отец грозно поднялся.

Окружающие пассажиры, почувствовав напряжение, уставились в маленькое расписание, висевшее в коридоре. Поезд остановился. Отец и дочь стояли в проходе, глядя друг на друга.

И опять Маргарет удивилась, как правильно сестра выбрала момент. При людях отец вряд ли прибегнет к силе. Если даже попытается, ему помешают пассажиры. И все-таки она боялась.

Лицо отца пылало, глаза вылезали из орбит, он тяжело, шумно дышал. Элизабет явно трясло, но губы были плотно сжаты.

— Если ты сейчас сойдешь с поезда, не смей больше никогда показываться мне на глаза! — сказал отец.

— Папа, не надо! — крикнула Маргарет, но было уже поздно, сказанного не воротишь.

Мать начала всхлипывать. Элизабет стойко перенесла удар.

— Тогда прощай, — выдавила она.

Маргарет встала, обняла сестру.

— Удачи тебе, — прошептала она ой на ухо.