Покров для архиепископа - Питер Тремейн

Питер Тремейн

«Покров для архиепископа»

Питеру Хейнингу, помогавшему с именами, и Майку Эшли; первым «новообращенным» сестры Фидельмы

«Справедливость, утверждаю я, это то, что пригодно сильнейшему».

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Действие этой книги происходит в Риме летом 664 года нашей эры.

Читателям, не знакомым с особенностями так называемых «Темных Веков», следует иметь в виду, что традиционное требование безбрачия (целибата), предъявляемое к священникам и монахам, изначально не было повсеместным ни в Римской католической церкви, ни в том, что мы теперь называем кельтской Церковью. Наряду с аскезой отшельников, отрицавших плотскую любовь и целиком посвятившими себя Богу, существовали браки между служителями церкви, которая таковые осудила на Никейском соборе в 325 году, но не запретила. Концепция безбрачия в Римской церкви восходит к практикам языческих жриц Весты и Дианы. В пятом веке Рим запрещает клирикам начиная с аббата (настоятеля монастыря) и епископа плотскую жизнь с их женами, а позднее и самый брак. Обычному духовенству брак не рекомендовался, но и не запрещался. Фактически только при Папе Льве IX (1049–1054) в рамках церковных реформ впервые предпринимается попытка ввести целибат для всего западного священства.

Что касается восточной, православной Церкви, то там священники ниже настоятеля монастыря или епископа сохранили право вступать в брак по сегодняшний день.

Осуждение «греха плоти» оставалось чуждым кельтской Церкви еще долгое время после того, как мнение Рима на сей счет стало догмой. Монахи обоего пола населяли аббатства и монастыри, известные как conhospitae, или совместные дома, где мужчины и женщины жили вместе и воспитывали своих детей в служении Христу. Об этом важно не забывать, чтобы понять некоторые моменты в предлагаемом повествовании.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Стояла ароматная и душная ночь, какая бывает только летом в Риме. Тенистый двор Латеранского дворца был наполнен пряным запахом трав, растущих на ухоженных клумбах вдоль стен; в неподвижном воздухе висела густая, тяжелая, бьющая в голову смесь резкого запаха розмарина и пряного базилика. Молодой караульный из дворцовой стражи поднял руку и вытер капельки пота со лба под бронзовым забралом шлема. Было очень жарко, но он помнил, что плотный шерстяной плащ на его плечах еще порадует его через несколько часов, когда тепло резко сменится предрассветной прохладой.

Неподалеку в церкви Святого Иоанна колокол пробил один раз — время полунощной молитвы к Богородице. Молодой стражник пробормотал положенные слова: «Angelus Domini nuntiavit Mariae… Ангел Господень возвестил Марии…» Он произносил молитву машинально, не вникая в смысл слов. Быть может, если бы его ум был более занят молитвой, он бы не услышал шума.

Сквозь колокольный звон и шум фонтана, бившего посреди двора, донесся посторонний звук — шорох подошв по каменным плитам. Юный стражник нахмурился и повернул голову, пытаясь понять, откуда он исходит.

Он был уверен, что из окутанной тенью дальней части двора слышатся тяжелые шаги.

— Кто здесь? — крикнул он.

Ответа не последовало.

Караульный вынул из кожаных ножен короткий меч — гладиус с широким лезвием; когда-то таким мечом славные легионы Рима подчиняли воле императора бесчисленные народы и племена. От этой мысли, не имевшей никакого отношения к делу, он снова нахмурился. В данный момент этот короткий меч должен был защищать покой дворца Епископа Римского — Святого Отца Вселенской церкви Христовой — Sacroscancta Laternensis ecclesia, omnium urbis et orbis ecclesiarum mater et capit.

— Кто там? Покажись! — снова крикнул он, повысив голос.

Вновь никакого ответа… Но вдруг послышалось торопливое шарканье. Кто-то вышел из окутанного мраком двора и побежал вниз по проулку. Проклиная про себя темноту, стражник устремился к выходу из двора. Во мраке он различил сутулую фигуру, быстро удаляющуюся по переулку.

— Стой! — крикнул стражник так громко, как только мог.

Человек бросился бежать, стуча плоскими кожаными подошвами по камню.

Караульный, забыв о подобающей солидности, тоже побежал. Он был молод и проворен, однако преследуемый оказался быстрей, и, когда стражник оказался в конце улицы, незнакомца простыл и след. Улица вела в еще один двор, более просторный и к тому же хорошо освещенный факелами, что было неудивительно — этот двор окружали покои управляющих папского дворца. Из меньшего же двора можно было попасть лишь в спальные покои гостей.

Молодой стражник остановился и, прищурившись, оглядел прямоугольное пространство двора. У дальней стены, около входа в одно из главных зданий, стояли на страже два его товарища. Если позвать их на помощь, можно спугнуть преследуемого. Сжав губы, он продолжил осмотр. Но больше никого видно не было. Караульный уже собрался пойти через двор и спросить товарищей, не заходил ли кто сюда из переулка, как вдруг слева послышался негромкий звук.

Он повернулся, вглядываясь в темноту.

У одной из дверей темнела фигура.

— Назови свое имя! — резко воскликнул он.

Человек выпрямился, сделал несколько шагов вперед, но ничего не сказал.

— Подойди и назови свое имя! — рявкнул стражник с мечом наизготовку.

— Именем Господа, — прозвучал хриплый и вкрадчивый голос, — сперва ты назови свое!

Удивленный, молодой человек сказал:

— Я Лициний, тессерарий дворцовой стражи. А теперь ты представься! — Произнося свое только что полученное звание, Лициний не мог сдержать гордости. В императорской армии Древнего Рима тессерарием назывался человек, который ежедневно получал от своего генерала тессеру — записку с паролем дня. В дворцовой же страже это звание носил дежурный офицер.

— Я — брат Аон Дуйне, — произнес человек, шепеляво, как говорят чужеземцы, и шагнул вперед, так что при свете фонаря можно было увидеть его лицо. Лициний заметил, что незнакомец был полноват и говорил отдуваясь, как бывает при болезнях дыхания или после скорого бега.

Лициний с подозрением оглядел монаха и дал знак подойти ближе, так чтобы фонарь осветил его полностью. У брата Аона Дуйне оказалось круглое, как луна, лицо и необычная тонзура, на ирландский манер: спереди голова была выбрита по линии от уха до уха, а сзади волосы оставались длинными.

— Брат… Айн-Дина? — Он попытался повторить имя, которое назвал ирландец.

Тот, улыбнувшись, кивнул.

— Что ты здесь делаешь в такое время? — спросил юноша.

Немолодой полноватый монах развел руками.

— Я здесь работаю, тессерарий, — кивнул он на здание позади себя.

— Ты был там, в маленьком дворе? — спросил Лициний, указав коротким мечом в переулок.

Луноликий монах удивленно моргнул и посмотрел на него с недоумением.

— Почему я должен был там быть?

Лициний раздраженно вздохнул.

— Потому что буквально только что я гнался за кем-то по этому переулку. Ты хочешь сказать, что это был не ты?

Монах энергично замотал головой.

— Я все это время был у своего пюпитра и только сейчас покинул келью. И как только я вышел за порог, ты заговорил со мной.

Лициний убрал меч в ножны и в растерянности провел рукой по лбу.

— И ты никого не видел? Никто здесь не пробегал?

Монах снова уверенно замотал головой.

— До того, как пришел ты и велел мне назвать свое имя, никого не было.

— Тогда прости меня, брат, и возвратись к своему труду.

Толстый монах на мгновение задержался, чтобы поклониться в знак благодарности, и устремился прочь, стуча подошвами сандалий, через двор и дальше, сквозь арку, в город.

Один из стражников у главных ворот, декурион, подошел посмотреть, что случилось.

— А, это ты, Лициний. Что происходит?

Лициний досадливо поморщился.

— Кто-то шастал там в малом дворе, Марк. Я кинулся за ним и пригнал его сюда, но он, похоже, выкрутился.

— А зачем было за кем-то гнаться, Лициний? — Декурион по имени Марк хихикнул. — Что худого в том, что кто-то зашел в малый двор в этот час, как, впрочем, и в любое другое время?

Лициний мрачно посмотрел на товарища. Все досадно и некстати, а свежее повышение в особенности.

— Как — что худого? Там же domus hospitale, палаты гостей. А у Его Святейшества сейчас почтенные гости — епископы и настоятель из далеких саксонских королевств. Их мне приказано охранять с особым рвением, ведь говорят, что у саксов есть в Риме враги. Мне велели допрашивать каждого, кто будет вести себя подозрительно поблизости от покоев.

Второй стражник фыркнул.

— Хм, а я думал, саксы все еще язычники. — Помолчав, он указал в том направлении, куда скрылся монах: — А кого ты только что допрашивал? Это был не он? Не тот самый подозрительный тип?