Большая семья - Филипп Иванович Наседкин

неугомонная Таня. Он почти чувствовал ее тонкие руки на своей шее, слышал ее жаркий шопот, когда она прощалась с ним последний раз.

В расщелине бурых взлохмаченных облаков, стремительно мчавшихся на запад, выглянуло солнце. С минуту оно смотрело на мир бледным, будто утомленным взглядом, потом, точно испугавшись чего-то увиденного на земле, снова спряталось за тучу. И почти тотчас на серый пепел упали капли дождя — зазвенели на ржавых, скореженных железных листах, зашуршали в сыпучей золе. Арсей и Михаил пошли в парк. Они свернули на узкую аллею. На выжженных, плешинах пробивалась свежая травка. Умытые и напоенные дождем тоненькие стебельки овсяницы жадно тянулись к свету; ничто не могло остановить животворной и могучей силы природы.

Парк примыкал к речке. По берегу росли старые вербы. Река выглядела темной, неприветливой и, как сварливая старуха, ворчала в раздробленных сваях разрушенного моста.

Арсей и Михаил остановились под вербой, закурили. У берега, привязанная за куст лозы, качалась на неспокойной воде лодка.

— Тяжелые мысли иногда лезут в голову, — сказал Арсей, глядя на ту сторону, где в беспорядке торчали невзрачные, вымоченные дождем курени и землянки. — Сколько стоит эта тяжелая, кровопролитная война нашему мирному народу! Что бы мы успели за это время сделать?

Он мельком взглянул на товарища. Туманов с наслаждением затягивался папиросой. Прячась от дождя, он плечом прислонился к толстой вербе, поднял воротник кожаной тужурки.

— Фашистов мы фактически победили, — продолжал Арсей. — Очередь за Берлином, а это уж все! Близок час народного счастья. Но сколько жертв! Сколько жертв!

Он помолчал, как будто бы собираясь с мыслями, и продолжал:

— Вот взять хотя бы меня. У меня пропал брат, сестру немцы зверски убили, сам я не один раз был на волосок от смерти. А таких, как я, много. Немцы уничтожили сотни тысяч наших людей, оставили много сирот и вдов. Кто заменит сиротам отцов и матерей, женам — мужей, матерям — сыновей?

Худое лицо Арсея было сумрачным, глухой голос прерывался. Михаил внимательно смотрел на друга. Крестьянский парень, жадно впитавший в себя все хорошее, передовое, что дали нашему народу коммунистическая партия и советская власть, — этот крестьянский парень там, в дремучих русских лесах, в тяжелой и часто неравной схватке с жестоким врагом никогда не отступал и не колебался. Он верил в свои силы, в силы своих товарищей, верил так же твердо и решительно, как твердо и решительно верил в окончательную победу своей родины. И всегда, даже в самые мрачные дни, энергия его была неиссякаемой, а вера в победу — непреклонной. Здесь же, в родном краю, на пепелище сожженного, разграбленного, разрушенного очага Туманов впервые увидел на лице своего друга печаль. Должно быть, здесь, в Зеленой Балке, Арсей отчетливее понял, какое зло родной земле нанесли немецкие изверги.

— Ты расстроен, — Туманов обнял Арсея, — и взволнован… Скажи мне, что с тобой? Что у тебя на душе?

— Камень… Тяжелый камень, Миша…

Арсей рассказал Туманову о разговоре с Куторгой, признался в своих чувствах к Ульяне.

— Задача трудная, — сказал Михаил после длительного раздумья. — Прямо не знаю, что и посоветовать… Есть один выход… Но я не очень-то уверен, что он подойдет.

— Какой выход? — спросил Арсей.

Туманов и на этот раз не сразу ответил. Он точно боялся сказать неосторожное слово.

— Выход такой, — найти себе девушку, ни с кем не связанную и никому не обязанную. А таких много у вас — хороших, чудесных девушек…

Арсею показалось, что Михаил так и не понял его.

— Хорошо, Миша, — сказал Арсей. — За совет спасибо… Я подумаю.

Дождь усилился. Река покрылась мелкой рябью, вспыхнула множеством белых пузырьков. Арсей взял Михаила под руку.

— Поехали, Миша, — сказал он. — У нас еще много дел. А прежде надо посмотреть, как люди копают под яровые. Ты еще не видел этого «достижения» техники земледелия?

15

На копке земли работали почти все жители Зеленой Балки — от ребятишек до седоволосых стариков. Дождь сделал землю вязкой, липкой. Но люди не прекратили работы. И дождь, точно решив, что ему не переспорить людей, вдруг оборвался, тучи тяжелой громадой упали за темный молчаливый лес.

Марья Акимовна Медведева, бригадир первой полеводческой бригады, встретила Арсея и Михаила на участке ребячьей группы Прохора Обухова.

— Что с ними поделаешь? — пожаловалась она председателю колхоза, показав на Прохора. — Прямо неугомонные. Не желаем, говорят, врассыпную, и — все тут! Подавай им отдельный участок.

Арсей поздоровался с Прохором.

— Как дела, товарищ Обухов?

— Все в порядке, товарищ председатель! — Прохор был польщен тем, что Арсей обратился к нему, как к взрослому. — Ребята на своих местах. Лицом в грязь не ударим.

— Молодцы! — похвалил Арсей. — Передай друзьям благодарность правления колхоза.

— Есть передать благодарность, товарищ председатель! — покраснев, ответил Прохор. — Рады стараться!

Марья Акимовна шла рядом с Арсеем.

— Звенья организовали, — рассказывала она. — Мне Ульяна передала твое распоряжение. Мы с ней все вместе делали — распределили людей, звеньевых назначили.

Она была озабочена. Это не ускользнуло от Арсея.

— Что, не ладится что-нибудь? — спросил он, стараясь вызвать женщину на откровенность.

— Нет, ничего, норма только велика, Арсей Васильич. Люди-то исхудалые, да и харчишки слабенькие. А земля вон какая вязкая, с кореньями. Трудновато работать. Люди надрываются… — Она вытерла обветренные, потрескавшиеся губы уголком головного платка, смущенно заглянула в лицо Арсею. — Трудно работать, Арсей Васильич. Сбавить бы норму-то. Я уже говорила Иван Иванычу…

— Что ж он?

— Слушать не хочет. Говорит, и так запаздываем. А люди, говорит, не пропадут. Жилы, говорит, у них крепкие, выдержат, говорит.

— А ты думаешь, не выдержат?

Марья Акимовна покачала головой:

— Ох, боюсь, Арсей Васильич!.. Земля больно крепкая, пырьем поросла.

Они помолчали. Рыхлый, свежевыкопанный чернозем, как творог, рассыпался. Ноги оставляли в нем глубокие следы.