Шарлотта Морель - Мария Лоди

Ход мыслей Дагеррана прервало неожиданное появление в кафе нового посетителя. Это был Рошфор.

Он быстро подошел к ним и нервно пожал руку Нуару и Дагеррану. Затем он направился в заднюю часть зала. Нуар засмеялся.

— Он отправился к парикмахеру, — сказал он, — нет смысла его сейчас беспокоить. Он всегда в плохом настроении, когда бреется.

Парикмахер Пеппо радостно приветствовал своего нового клиента, кланяясь и потирая руки. Он выдвинул вперед стул, и Рошфор сел.

У него была странная внешность. Из-за худобы он казался намного выше, чем был на самом деле; движения его были неловкими и угловатыми. Его вытянутое длинное лицо походило на клоунскую маску с тонкими, плотно сжатыми губами и глубоко посаженными черными глазами, спрятанными под нависшими бровями. Крупный нос торчал над тонкими усиками, а высокий выдающийся лоб был наполовину скрыт челкой вьющихся черных волос, по бокам спадавшими вниз.

Это было странное, немного театральное лицо. На нем было трудно прочитать какие-либо мысли или чувства. Но глаза с искоркой были способны моментально загораться гневом, что говорило о нем, как об опасном противнике. Никто не видел, чтобы он когда-нибудь страдал, а сам он умел наносить беспощадные удары.

Происходя из аристократической семьи, он никогда не добавлял перед своей фамилией частичку «де» и называл себя просто Рошфор.

Анри Рошфор провел счастливое детство, живя с родителями в парижском районе Сен-Дени. Его отец был приветливым господином, всю свою жизнь сохранявшим старорежимные манеры. Он оставался умеренным роялистом в изменившемся и непонятном для него мире, не питавшим никаких иллюзий относительно монархии. На склоне лет он обратил свой взор к театру и стал писать водевили и комедии.

Возможно, на Анри повлияла захватывающая закулисная жизнь парижских театров, где он провел значительную часть своего детства, а может, добрый юмор, которым был пропитан квартал Парижа, где он родился. Он был знаком со всеми местными владельцами маленьких магазинчиков, с портными и ростовщиками. В молодые годы Анри отличался своей наблюдательностью и острым языком. Он был знаком со знаменитыми артистами и чувствовал себя как дома в любой части огромного города.

После большого перерыва в образовании Анри нанялся клерком в «Отель-Де-Виль». На этой должности он провел несколько наискучнейших лет, находя развлечение только в бесконечных административных нелепостях. От скуки он начал писать, и только непрестанные уговоры друзей заставили его серьезно взяться за перо.

Его заметки начали появляться в сатирической газете «Ле Шаривари», а позже и в «Фигаро». Он оказался хорошим писателем. Читателям нравился его черный юмор, и мало-помалу Рошфор стал самым опасным врагом имперского режима. Это был не человек, а сущий дьявол. Он вслух издевался над такими вещами, о которых люди осмеливались говорить лишь шепотом. Он вскрывал любые язвы общества, пользуясь своим пером, как скальпелем. Всегда готовый к сражению, он открыто выступал против всяких ложных ценностей и авторитетов.

Рошфор вздохнул и отдался в руки парикмахера. Но все время, когда острая бритва уверенно скользила по его худому лицу, руки журналиста нервно стучали по подлокотникам кресла, выдавая его нервозность, спрятанную под весьма флегматичной внешностью.

Между тем маленькое кафе наполнялось людьми. Шустрый официант, балансируя подносом, приносил кружки с пивом и маленькие рюмки с вином. Люди кучками сидели на старых скамейках в клубах сигарного и трубочного дыма. Постояльцы толпились у стойки. Среди обычных посетителей-журналистов можно было встретить любителей поздней выпивки, владельцев местных магазинов, танцоров из Оперы и мальчишек-разносчиков, державших пачки газет под мышкой.

Затем, раздвигая посетителей локтями, в кафе вошли уличные музыканты. Их было двое: мужчина, изображавший целый оркестр, и его жена со шляпой в руке, обходившая посетителей кафе.

— Выставьте этих комедиантов на улицу, — сказал кто-то.

— Не надо, пропустите их! Не раздавите инструменты. Давай, маэстро, играй!

— Кто-нибудь, прочистите ему уши, — послышался сердитый голос.

Музыкант двигался взад-вперед в толпе и, тяжело отдуваясь, старался изо всех сил. Однако хозяин кафе, небольшой плотный мужчина, который целыми днями наблюдал за происходящим из дальнего угла своего заведения, теперь вышел вперед и грубо вытолкал музыканта за дверь.

— Иди играй где-нибудь в другом месте. Я не люблю попрошаек.

Музыкант споткнулся и, загремев всеми своими инструментами, чуть не упал. Бедная перепуганная жена бросилась помогать мужу.

— Проваливайте, — крикнул хозяин кафе. — Если хотите продемонстрировать свои таланты, отправляйтесь лучше в Оперу!

Владелец заведения стоял в дверях. Его поведение вызвало у клиентов бурную реакцию. Некоторые набросились на него с руганью, и ему пришлось извиняться. Другие же, наоборот, в знак одобрения стали аплодировать ему.

— За кого же ты себя принимаешь, мой высокочтимый и всемогущий друг? — послышался молодой саркастичный голос из глубины помещения. — Вот что происходит во Франции сегодня! Каждый считает себя вправе шпынять своего соседа. Надеюсь, господин, вы не гордитесь своим поступком?

— Браво! — послышался голос.

— Блестящая демонстрация политических взглядов. Разрешите пожать вашу мужественную руку!

Послышался смех, и люди, человек шесть, стали собираться вокруг произнесшего эти слова светловолосого молодого человека, который стоял у стойки возле двери. Остальные присоединились к Виктору Нуару и Дагеррану, стоявшим на другом конце зала.

Хозяин кафе с тревогой наблюдал за обеими группами. Но в этот момент в зале появился Рошфор, закончивший бритье в соседней парикмахерской.

— А вот и святой Антоний собственной персоной, покровитель бедняков, — ухмыльнулся светловолосый. — Наше почтение, господа, месье де Рошфору, человеку с челкой, нашему национальному шуту, а в последнее время и депутату!

Пятеро журналистов захихикали. Они не были постоянными посетителями кафе. Молодые люди принадлежали к другой партии и зашли сюда случайно, но теперь они почувствовали запах скандала, который может быть использован для их будущих заметок.

Рошфор неподвижно стоял, некоторое время молча разглядывая своих противников. Он был свежевыбрит, как всегда бледный, лишь темные глаза сверкали из-под нависших бровей. Его губы были плотно сжаты. Настоящий рыцарь эпохи крестовых походов.

Неожиданно один из журналистов схватил газету, которую кто-то из посетителей оставил на стойке бара. Это был утренний выпуск собственной газеты Рошфора «Марсельеза». Молодой человек бросил ее на пол и небрежно вытер об нее ноги.