Круглый год. Детская жизнь по календарю - Марина Костюхина

были готовы отказаться от пасхальных каникул и выйти в праздничные дни на учебу (их «неразумные» родители в это время праздновали Пасху).

Тема ленинской календарной реформы, обернувшейся для населения «раздвоением календаря», получила отражение в ранней советской литературе и журнальной публицистике для детей. Приверженность старому календарю маркировала отрицательного персонажа как противника новой власти или несознательного элемента, но сама история изображалась с элементами комической путаницы. То, что для взрослых казалось календарным кошмаром, дети и подростки воспринимают как позитивное обновление жизни. В рассказе Льва Кассиля «Раздвоение календаря» факт календарной реформы представлен как история с элементами игры и переодевания[222]:

Хорошо помню тот день 1918 года, когда рано утром ко мне прибежал мой одноклассник и приятель Гришка Федоров и первым сообщил, что товарищ Ленин объявил декрет о новом календаре. Мы с этого дня стали жить по новому стилю, сразу перескочив вперед на тринадцать дней. Так как и время тогда по всей Советской России перевели на два часа вперед, то многие у нас в городке еще долго путались в днях и часах. То и дело слышалось: «Значит, я буду в два часа по новому времени, 12 числа по старому стилю…»

Согласно сюжету, белогвардейский офицер собирался отпраздновать Новый год по старому стилю в освобожденной от большевиков Москве, а революционно настроенные подростки тайком отмечают наступление Нового года по ленинскому декрету, торжественно передвигая на металлическом календаре числа на 13 дней вперед. Празднование большевистского Нового года завершается комическим и рискованным одновременно театральным розыгрышем. Тема «раздвоения календаря» предстала в гротескно-комическом стиле, характерном для прозы раннего Кассиля. Остроумием и склонностью к розыгрышам обладал и сам писатель[223].

Детские писатели и публицисты первого советского десятилетия использовали тему нового и старого календарей для рассказа о социальных изменениях в стране. Знатоками жизни в этих историях оказывались не взрослые, а именно дети, родившиеся после ленинской реформы календаря и не отягощенные грузом старого времени[224]. В рассказе Николая Олейникова «Учитель географии» (впервые напечатан в журнале «Еж» за 1928 год) «раздвоение календаря» пережил старый учитель, очнувшийся от летаргического сна в советском Петрограде и не находящий себе места в новой реальности. За годы одиннадцатилетнего сна изменилась топография города (Смольный перестал быть институтом благородных девиц), поменялись социальные роли (дворник преобразился в командующего флотом), сдвинулись календарные даты. Фантасмагорией выглядит разговор старого учителя с советским ребенком.

– А почему у них красные знамена?

– По случаю Октября.

– Какого октября?

– Да Седьмого ноября.

Иван Иванович побледнел и схватился за голову.

– Октября, ноября… – ничего не понимаю[225].

Образ старорежимного учителя типологически близок к герою-чудаку из стихотворения С. Я. Маршака «Вот какой рассеянный» (1930), безуспешно пытавшемуся уехать из Ленинграда в отцепленном вагоне[226].

Тема старого календаря позволяла писателям и публицистам рассказать детям историю досоветской жизни (за десять лет советской власти произошла смена поколений). На страницах журнала «Еж» за 1928 год был напечатан рассказ Н. М. Олейникова «Удивительный праздник», посвященный дореволюционной истории 1 мая. Малолетний герой рассказа, услышав от рабочих про подготовку к празднику, ищет его обозначение в отрывном календаре.

Я побежал в другую комнату и снял со стены отрывной календарь. Если правда, что праздник, значит, красное число. Я перелистал календарь. Число было черное. 18 апреля. «Обманули», – подумал я. И чуть не заплакал[227].

Причиной отчаяния одиннадцатилетнего героя служит тяжелая работа заводского мальчика на побегушках, который к концу рабочей недели падает от усталости и боли в ногах. Все праздники малолетний рабочий знал наперечет:

Рождество, пасха, троица – церковные праздники. А бывали еще и царские дни. То царь был именинник, то жена его, то родственники. Назывались эти праздник мудрено: «тезоименитство».

Однако праздник рабочих в календаре отсутствовал, поэтому сам герой оказался в роли наивного простака.

– Товарищи! Сегодня мы празднуем великий день Первого мая.

– Какое же первое мая? – спрашиваю я брата. – Нынче восемнадцатое апреля.

Брат смеется.

– Это у нас в России еще апрель месяц. А во всем мире сегодня первое мая. У нас календарь неправильный[228].

Методические эксперименты с красным календарем

Пока детские писатели творчески описывали феномен «раздвоения календаря», педагоги-реформаторы занимались вопросом использования календаря в школьных и воспитательных практиках. Методических пособий о том, как отмечать новые праздники и что делать со старыми, появилось много к концу первого советского десятилетия[229]. Часть литературы предназначалась пионерам и школьникам и печаталась в пионерской периодике, другая – тем, кто руководил молодежью. Вожакам и школьным организаторам адресовались методические указания, написанные Златой Лилиной (1882–1929), заведовавшей отделом детской книги в Госиздате. В издании «Красный календарь в трудовой школе» (1925) она сделала подборку материалов о том, как проводить календарные мероприятия в советской школе. Основной посыл методических материалов был направлен на то, чтобы сначала скомпрометировать все прежние праздники, а затем придать им новое советское содержание. Царские дни отпали сами собой с низвержением царизма, а вот традиция церковных праздников оставалась очень живучей. Как следует из «красной» методички (для большей выразительности ее обложка была напечатана на красной бумаге), все христианские праздники являются языческими, так что верующим стоит от них отказаться. Чтобы отказ был менее болезненным, Лилина предлагала Рождество и Пасху (они продолжали указываться в советских календарях как неприсутственные дни) заменить на Комсомольское рождество и Комсомольскую пасху, которые рекомендовалось проводить в клубах за чтением политической литературы или участвовать в работе комсомольского актива[230]. Пользы от такого досуга будет намного больше, чем от традиционного празднования с беспробудным пьянством, приносящим убытки народному хозяйству и вред здоровью тружеников.

Народ отреагировал на такую «заботу» партии насмешливыми частушками:

Спасибо партии роднойЗа доброту и ласку,Отобрали выходной,Изгадили всю пасху!

Советские реформаторы признавали, что бороться с традицией отмечать Пасху было особенно сложно. Педагог Николай Амосов в статье «Вместо пасхального яичка, кулича и пасхи», опубликованной в журнале «Искорка» (1929. № 4), достоверно описывал радости, которые приносит детям подготовка к Пасхе и сам праздник.

Пасхальный праздник сопровождается целым рядом таких моментов, которые привлекают детишек своей необычностью и занятностью и незаметно отравляют юное сознание ребят. Еще до наступления пасхи в квартире наступает предпасхальная суматоха и суетня. Тут и генеральная уборка квартиры, и стряпня всевозможных, приготовляемых раз в году, кушаний. А чего стоит для детишек их собственноручная краска яиц? А кулич и пасха, а ожидание пасхальных подарков и нового костюма? Чего стоит, дальше, ночное путешествие в церковь и крестный ход с ракетами и фейерверком?

По словам педагога, даже идейные пионеры в 1928 году массово участвовали в подготовке Пасхи, не говоря уже о неразумных дошкольниках. Педагог предлагал увлечь детей организованными праздниками, а также походами в красноармейские части, где детям дадут подержать ружье или даже