Паутина - Весела Костадинова

к маме вместе. Ты познакомишься с Максом и Натальей, сама увидишь Центр.

Она утвердительно качнула головой.

— Хорошо, моя девочка. Хорошо. Давай так и сделаем.

Она задумчиво потерла бровь. Я тоже молчала, ощущая, что хоть она и согласилась со мной, но полной уверенности у нее нет.

Молчали долго, обе не желая нарушать это хрупкое равновесие. Я так скучала все эти дни по бабушке, что сейчас спорить с ней совсем не входило в мои планы.

— Малышка, — внезапно бабуля позвала меня, — слушай… Роменский до тебя дозвонился?

У меня от ее слов потемнело в глазах.

— Что? — переспросила я мертвым голосом.

— Игорь… ваш декан… он дозвонился до тебя? — повторила она, нахмурившись. — Он тебя потерял тогда…

— Когда? — тупо спросила я, чувствуя как язык прилипает к небу.

— Лиана… я так поняла, что он понял, что у тебя случилась беда… в тот день, когда меня увезли на скорой. Он звонил мне дня через три, сказал, что не может с тобой связаться. Я объяснила ему, что ты заболела и потеряла телефон. Дала телефон Клары. Он до тебя дозвонился?

Каждое ее слово кислотой падало на мозг. Проверял жива ли я после? Выжила ли?

— Нет, — ответила коротко и отрывисто, понимая, что могу выталкивать из себя только короткие слова. — Он не звонил….

— Странно, — удивилась бабушка. — Мне показалось, он действительно испугался тогда…

Испугался? Он — испугался?

— Приятный мужчина, — продолжала бабушка. — Впрочем, что от сына Андрея еще ожидать можно было….

Действительно, что?

У меня было странное ощущение, что паук опутывает меня в свою паутину с головы до ног. Что эта паутина уже захлестывает мою шею, не дает мне дышать. Он ясно дал понять, что не только я под его контролем, но и те, кого я люблю.

— Лиана, — бабушка встревоженно, даже пораженно смотрела на меня, — что с тобой? Тебе плохо? Ты вся белая как мел? Лиана….

— Мне… бабуль, горло болит еще…. Можно я лягу?

— Прости, — озадаченно ответила она. — Конечно, ложись. Принести тебе чая или лекарства? Может по спинке погладить?

— Нет! — отрывисто бросила я. — Прости, бабушка, мне правда не очень хорошо.

Она смотрела удивленно, но возражать не стала. Просто поцеловала в щеку и вышла из комнаты, плотно притворив за собой двери.

Я нырнула под одеяло и позволила себе задрожать всем телом.

21

Серая бесформенная толстовка с капюшоном, закрывающая лицо и главное — руки, запястья, которые все еще хранили заметный, хоть и теперь потемневший след от стяжек. Легкие, удобные для бега кроссовки, свободные походные брюки со множеством карманов и позволяющие двигаться быстро — так я теперь ходила в университет. Зайти снова в знакомый корпус первый раз за последние недели было невероятно трудно, даже зная, что Роменского я там не встречу в ближайшее время — Лена, когда принесла мне конспекты лекций обмолвилась, что он уехал в командировку дней на десять. Я едва заметно перевела дыхание.

И все равно мне было неуютно, тяжело и некомфортно. Знакомые залы, аудитории и лаборатории не доставляли никакой радости, учеба стала серой, тяжелой и скучной повинностью. Я невольно горько усмехнулась — еще полтора месяца назад я бежала сюда с удовольствием.

Приходила позже всех, уходила раньше, стараясь стать для остальных сокурсников просто серой, неприметной мышью. Если по первости они и бросали на меня удивленные взгляды, то через неделю уже забыли о своих вопросах, переключив внимание на другие события — благо университетская жизнь предоставляла их в огромном количестве. Например, в Lancet Infectious Diseases вышла большая статья Роменского в соавторстве с двумя учеными из Германии. И снова из объекта вечного раздражения студентов, он превратился в объект зависти и восхищения.

Я слышала разговоры — в коридорах, в лабораториях, в кафетерии. Ловила обрывки фраз, обсуждений его достижений, возможных грантов, методик. Его имя было повсюду, куда бы я не пошла, а положение в университете становилось все более прочным.

Через неделю я завалила свою первую лабораторную по молекулярной биологии. Настолько погрузилась в себя, что испортила все образцы, выданные для анализа. Перемешала реагенты, сбила температурный режим, уронила пробирку. В итоге — полный провал.

— Твою мать… — прошипела Лена, дождавшись меня в коридоре. В ее голосе звучала смесь раздражения и искреннего беспокойства. — Лиана, что с тобой происходит? Ты себя в зеркале видела? Ты… Да твою ж то налево!

Я устало выдохнула, швыряя сумку на широкий подоконник рядом с аудиторией.

— Отстань, а? — попросила я без особой надежды, не глядя на подругу.

— Отстать? — Лена вскинула брови, ее голос задрожал от эмоций. — Лиана, ты совсем шизанулась? Ты уже три недели не разговариваешь с Дашкой! Выглядишь, словно тебя из мусорного бака вытащили! Заваливаешь лабораторные! Ты даже у Шелиги ни разу не появилась на научной работе! Сразу после учебы убегаешь черт знает куда!

Она сжала кулаки, глубоко вздохнула и чуть тише добавила:

— Я устала, Лиана, видеть, что ты с собой делаешь. Дашка места себе не находит, не понимает, почему ты просто послала её на хер! Я понимаю, тебе больно. Понимаю, что говна навалилось выше крыши, но, бля, это уже ни в какие ворота не лезет!

— Пересдам… когда-нибудь… — глухо пробормотала я, слабо осознавая, что она права, если не во всём, то во многом.

— Когда, Лиана?! — Лена шагнула ближе, почти нависая надо мной. — Роменский вернётся со дня на день, если уже не вернулся! В пятницу его лекция! Ему принесут все наши результаты! Он так вздрючит тебя, что имя своё забудешь!

Я зажмурилась, чувствуя, как пульсирующая боль сжимает виски. Уже, Лена… Уже…

Подруга тяжело выдохнула, смягчаясь:

— Ладно… Давай так. Сегодня ты никуда не уходишь. Я договариваюсь с Вадимом, он нормальный парень. После лекций он пустит нас в лабораторию, выдаст новые образцы. Ты всё сделаешь и сдашь ему завтра утром. Это твой первый косяк за всю учёбу, он нормально всё поймёт. Ну?

Я подняла голову, встретилась с её взглядом. В нём не было осуждения — только твёрдое, не терпящее отказа желание вытащить меня из этой дыры.

— Ну?.. — повторила Лена, сжимая губы.

Я медленно кивнула.

— Ладно.

Придется сегодня пропустить визит к маме, к которой я старалась ездить каждый день хотя бы на пол часа. И своими глазами видела малюсенькие, едва заметные продвижения к выздоровлению. Она по-прежнему ничего не говорила, смотрела куда-то в пустоту, но ела сама и даже стала выполнять простейшие манипуляции, вроде одевания или расчесывания волос.

Бабушка однажды поехала со мной в Центр. Она познакомилась с Максом