Кольцо (другой перевод) - Кодзи Судзуки

Понятно, что они не воспринимают всерьез угрозу из последней сцены. Поверь они в эту угрозу по-настоящему, вряд ли бы они так скверно пошутили. Асакава представил себе, как каждый из четверых в момент смерти вспоминает про злосчастную кассету. А может быть, они умерли в одно мгновение, так и не успев ни о чем подумать…

«Между прочим, это и меня касается», — вспомнил вдруг Асакава и вздрогнул. Если за эти пять дней он не узнает, что нужно сделать, чтобы избежать смерти, его ожидает то же самое. Вот тогда-то он в точности поймет, что они чувствовали, умирая…

Асакава отогнал неприятные мысли. Снова принялся обдумывать ситуацию с загадочной кассетой: «Нам известно, что мальчик записывал на кассету юморину. Откуда же тогда взялась эта запись?»

Сначала Асакава считал, что она была снята видеокамерой. Потом оказалось, что какой-то школьник собирался записать на нее свою любимую телевизионную программу. Но как на пленку попала эта дурацкая запись? Как это могло произойти?

…ну конечно! Пиратское вещание!

Асакава вспомнил о нашумевшем во время последней предвыборной кампании скандальном случае. Тогда по окончании программ общественного телевидения кто-то запустил в эфир видеозапись, компрометирующую одного из кандидатов. Вот и здесь, наверное, произошло то же самое. По крайней мере, никакого другого объяснения Асакава придумать не мог.

Вполне вероятно, что двадцать шестого августа в пределах Южного Хаконэ кто-то настроился на волну местного телевидения и пустил в эфир этот, с позволения сказать, фильм, который, соответственно, был записан на видеокассету. Так что все произошло непреднамеренно. Но если действительно речь идет о хулиганстве в телеэфире, то этот случай пиратского вещания должен быть где-то зафиксирован. Асакава понял, что без телефонного звонка не обойтись. Он решил позвонить в редакционное отделение в Южном Хаконэ и, разумеется, в главный информационный отдел в Токио.

В десять часов вечера Асакава, встреченный мирным посапыванием жены и дочки, переступил порог своей квартиры. Разувшись, он первым делом тихонько приоткрыл дверь спальни и посмотрел на спящих, словно проверяя, все ли у них в порядке. Ни разу, каким бы усталым он ни заявился домой, Асакава не забыл проделать этот священный ритуал.

В гостиной на столе лежала записка: «Тебе звонил Рюдзи Такаяма». Асакава целый день названивал из редакции по домашнему телефону Рюдзи, но раз за разом попадал на автоответчик. Наверное, Такаяма тоже даром времени не терял и по мере своих возможностей разыскивал нужную информацию. Не исключено, что он раскопал что-нибудь интересное.

Асакава набрал номер, дождался десятого гудка и повесил трубку. Никого нет дома. Похоже, Рюдзи до сих пор где-то бродит. Асакава представил себе его старую холостяцкую квартиру в Восточном Нагано.

После душа Асакава достал из холодильника банку пива и, устроившись поудобней у телефона, снова позвонил Такаяме. Безрезультатно. Ему ничего не оставалось, кроме как перейти на виски со льдом, что Асакава и сделал. Заснуть без помощи алкоголя он уже не мог…

За всю свою жизнь высокорослый, но щуплый Асакава ничем серьезным не болел.

Тем обидней было получить смертельный диагноз таким вот изощренным способом… В глубине души он до сих пор надеялся, что все это происходит с ним не наяву, а в каком-то страшном сне. Ему казалось, что, может быть, все еще как-нибудь обойдется. Что, если даже ему не удастся найти «магическую формулу», ничего ужасного не случится. Наступит восемнадцатое октября, часы покажут десять вечера, потом одиннадцать, потом наступит следующий день, и все будет идти своим чередом. Как раньше. Огури станет ежедневно с надменной улыбкой рассказывать ему басни о суеверных идиотах. Такаяма, глупо ухмыляясь, будет, как всегда, бормотать что-нибудь вроде: «Мирозданье — вещь уму непостижимая». И каждый вечер, возвращаясь, он будет заглядывать в спальню и видеть любимые лица спящих жены и дочки. Даже в падающем самолете пассажиры до последнего момента не теряют надежды на чудесное спасение.

Допив третий стакан виски, Асакава в третий раз набрал номер Рюдзи. Он твердо решил, что, если сейчас не дозвонится, то отложит звонок Такаяме на завтрашнее утро. После седьмого звонка на том конце провода кто-то подошел к телефону.

— Где ты шляешься по ночам, скотина?! — злобно сказал Асакава, даже не поинтересовавшись, кто снял трубку. Общаясь с Такаямой, Асакава не выбирал выражений, хотя вообще-то был человеком вежливым. Незаметно для себя самого наедине с Рюдзи он становился отпетым грубияном. Получалось нечто странное: со своими друзьями Асакава всегда разговаривал очень вежливо, следил за каждым словом, а с Такаямой как с цепи срывался — начинал беспрерывно сквернословить и хамить. При этом он никогда не считал Рюдзи своим близким другом.

В трубке послышался испуганный женский голос:

— Алло? Кто это?

Асакава не поверил своим ушам — он только что грубо наорал на незнакомую женщину…

— Пожалуйста, простите. Я, кажется, ошибся номером. — Проклиная себя, Асакава уже собирался положить трубку. Но женщина неожиданно сказала;

— Вы, наверное, хотели поговорить с сэнсэем? Я имею в виду с господином Такаямой?

— Э-э… — Асакава опешил. — Ну, в общем-то, да…

— Мне очень жаль, но его до сих пор нет.

Асакаве очень захотелось узнать, кому принадлежит этот молодой, приятный голос. Скорее всего, это не родственница, раз она называет Такаяму сэнсэем и даже господином. Неужели любовница?! Но Асакава был твердо уверен в том, что ни одна женщина в мире не может полюбить Такаяму…

— Тогда, если вам не трудно… Меня зовут Асакава…

— Хорошо. Когда сэнсэй вернется, я передам ему, что вы звонили. Он вам обязательно перезвонит, господин… Асакава. Я не напутала?

После того как Асакава положил трубку, мягкий женский голос еще некоторое время звучал у него в ушах. На душе как-то полегчало.

Когда родилась дочка, из комнаты пришлось убрать громоздкую двуспальную кровать. Грудничкам не следует спать в обычной кровати, а места для детской кроватки в маленькой спальне — два на три метра — не было. Теперь они спали всем семейством на двух уложенных рядом матрасах.

Асакава покряхтел и кое-как пристроился с краю. В принципе, в спальне было достаточно места для троих, и если бы Асакава ложился одновременно с женой и дочкой, ему не пришлось бы тесниться. Но он ложился позже, а Сидзука с Йоко оказались ужасно неудобными соседками — разметавшись во сне, они занимали все их семейное ложе. Так что каждый вечер ему приходилось бороться за место на матрасе.