Кольцо (другой перевод) - Кодзи Судзуки

— Ну что, выпьем, что ли?

Асакава не знал, в честь чего они пьют, и чокаться отказался. Они выпили. На землистого цвета щеках Такаямы появилось некое подобие румянца. Он сделался разговорчивым:

— Знаешь, у меня предчувствие какое-то. Мне кажется, что здесь замешано универсальное зло. Я нюхом чую. Точь-в-точь как тогда… Помнишь ту историю с изнасилованной девушкой? Я тебе, кажется, о ней рассказывал.

— Ну, помню.

— Это ведь пятнадцать лет назад было. Одиннадцатый класс, я через год заканчиваю школу. Мне семнадцать. Только-только начался сентябрь. В тот день у меня появилось похожее предчувствие. Я до трех ночи зубрил математику, потом, как всегда, час занимался немецким, чтобы голова отдохнула. Для уставшего мозга нет ничего лучше занятий иностранным языком, первоклассное средство для успокоения. В четыре я выпил две банки пива и отправился на свой ежедневный моцион. Уже когда я выходил из дома, во мне вдруг зашевелилось что-то темное. Ты когда-нибудь гулял поздней ночью по спальному району? Это довольно приятное занятие. Даже собаки спят, вот как твои девчушки. Я гулял-гулял и догулял до милого домика. Элегантно отделанный дом, деревянный, в скандинавском стиле, в два этажа. Мне было известно, что там живет одна прелестная студенточка, с которой я пару раз сталкивался на улице. Правда, я не знал, в какой именно квартире. Но там всего-то их было восемь, и все окна выходили на улицу. Я внимательно рассматривал окна, хотя, в общем-то, у меня и в мыслях ничего такого не было. Просто стоял и глазел. На секунду задержал взгляд на самом крайнем, южном окне второго этажа, и вдруг все, что было во мне отвратительного, темного, зашевелилось внутри. Я еще раз пробежался глазами по темным окнам, и снова, когда взглянул на крайнее окно, меня захлестнуло какой-то темной энергией. Я ни капельки не сомневался в том, что дверь в ее квартире не заперта. Появилась уверенность, что хозяйка оставила дверь открытой — по забывчивости или по какой-то иной причине. Да это и неважно. Темнота, вскипающая в сердце, вела меня к цели. Я взбежал по лестнице на второй этаж и остановился перед той дверью. На табличке значилось имя хозяйки. Оно было написано латинскими буквами: «YUKARI MAKITA». Я схватился за дверную ручку и некоторое время стоял как вкопанный, не отпуская ее ни на секунду. Потом с силой потянул вниз, но она не шелохнулась. «Вот дурак», — подумал я про себя, и в этот момент дверь с легким щелчком открылась. Понимаешь? Девчонка вовсе не забыла запереть дверь. Дверь была заперта. Просто, когда я нажал на ручку двери, замок взял и сам открылся. Под действием какой-то силы, что ли… Ну вот. Я ее сразу с порога увидел. Она спала на разложенном прямо возле стола матрасе. Я-то думал, такие девочки только на кроватях спят, но ошибся. Сбоку из-под одеяла виднелась нога… — на этом месте Рюдзи вдруг замолчал.

Он словно бы прокручивал перед внутренним взором сцену за сценой, вглядываясь в свое прошлое со смешанным чувством умиления и беспощадности одновременно. Никогда еще Асакава не видел у Рюдзи такого выражения на лице.

— …Через два дня, возвращаясь из школы, я проходил мимо этого дома. Во дворе урчал маленький грузовичок, грузчики сновали из квартиры к грузовику и обратно, носили вещи. Отгадай, кто переезжал? Правильно, Юкари. За грузчиками наблюдал мужчина средних лет, скорее всего ее отец, а она сама стояла немного в стороне, прислонившись к забору, и бессмысленно смотрела в никуда. Было похоже, что отец не знает настоящей причины дочкиного переезда. Так и исчезла Юкари, скрылась из виду. Может, стала жить с родителями, может, просто переехала в другое, точно такое же, женское общежитие… Куда угодно — в этой квартире она не могла больше находиться. Ни секунды. Хе-хе, бедняжка. Натерпелась страху…

Асакаве стало душно и гадко от этого рассказа. Ему было неприятно думать, что он сидит в собственном доме и распивает пиво с таким мерзким типом.

— А совесть тебя, урода, потом не мучила?

— Да я уже привык. Попробуй каждый день бить в бетонную стену кулаком, и в какой-то момент перестанешь чувствовать боль.

«…Ах, так вот почему он до сих пор продолжает свои забавы…» — Асакава поклялся себе больше никогда в жизни не впускать этого человека в свой дом. А уж о том, чтобы Такаяма приблизился к его жене или дочери, и вовсе речи быть не может.

— Ладно тебе. Что ты так разволновался. Твоих девчушек я не трону. — Рюдзи будто прочитал его мысли. Асакава поспешно сменил тему:

— Слушай, а что у тебя за предчувствие?

— Плохое у меня предчувствие. Слишком уж детально эта шалость продумана.

Боюсь, здесь не обошлось без пресловутой «отрицательной энергии». И энергии этой очень и очень много…

Рюдзи поднялся с пола. Стоя, он был одного роста с сидевшим на стуле Асакавой — немного не дотягивал до метра шестидесяти. Но он держал себя в прекрасной форме: широкие накачанные плечи красиво прорисовывались под рубашкой.

За просто так на спартакиаде медаль по толканию молота не дают…

— Ну все, я, наверное, пойду. Не забудь сделать все домашние задания. Ночь пройдет, и у тебя останется всего пять дней. — Рюдзи неопределенно махнул рукой.

— Не забуду.

— Говорю тебе, это все «отрицательная энергия». Я физически чувствую, как зло сжимает и разжимает где-то свои кольца. Мне это все знакомо… — со значением произнес Рюдзи и, прижав к груди копию кассеты, шагнул за дверь.

— Следующее стратегическое совещание проводим на твоей территории, — понизив голос, угрожающе произнес Асакава.

— А как же! Кто бы сомневался, — с усмешкой ответил Рюдзи.

Как только дверь за Рюдзи захлопнулась, Асакава посмотрел на часы, висевшие в гостиной на стене. Часы эти ему подарил на свадьбу один приятель. Маятник в форме красной бабочки мерно покачивался из стороны в сторону. Десять двадцать одна. Сколько же раз за сегодняшний день он смотрел на часы? Никак не удается пересилить себя и не думать о времени. Завтра утром он проснется, и, как справедливо заметил Рюдзи, ему останется жить всего лишь пять дней. Успеет ли он за это время узнать, что было стерто с кассеты? Он чувствовал себя, как безнадежный раковый больной перед приближающейся операцией. Вообще-то, Асакава всегда придерживался мнения, что больной раком должен знать свой диагноз. Но теперь он подумал, что лучше уж ничего не знать, чем все время находиться под таким психологическим давлением. Конечно, это зависит от человека. Есть люди, которые, узнав, что конец близок, умеют прожить оставшиеся несколько дней или месяцев с шиком и блеском, на полную катушку. Однако Асакава к их числу не принадлежит. Сейчас еще ничего, но что будет, когда ему останется всего день? Час? Минута? Он не был уверен, что при таких обстоятельствах сможет сохранить здравый рассудок и трезвость мысли. А вот Рюдзи… И тут он наконец-то понял, что именно привлекало его в Такаяме. Несмотря на все свои недостатки, некоторые из которых вызывали в Асакаве глубокое отвращение, Такаяма внушал уважение тем, что никогда не терял душевного спокойствия. Асакава, сколько себя помнил, всегда зависел от мнения окружающих людей, поэтому жил потихоньку, с оглядкой. В отличие от него Рюдзи делал что хотел, жил, ни на кого не оглядываясь, — сам себе хозяин, сам себе бог… вернее, дьявол. Такие, как он, ничего не испугаются.