Живу, пока люблю - Татьяна Львовна Успенская-Ошанина

— Прилетел из Москвы?

— Зачем из Москвы? Вот уже две недели я торчу в Бостоне, только дозвониться до тебя никак не мог. То никто не подходит, то часами занято.

— Интернет…

— Догадался уж. Привёз тебе Мишкины письма, целых пять штук, с подробным отчётом о жизни российской и о созданном им рае. Мишка говорит, ты дурака свалял, что удрал из России и не захотел строить новую жизнь. Он говорит, его эксперимент удался и в его семье, и в его школе, в которой он директор, человек ценится! Детей у него шесть штук, и все они — новые типы в России, так Мишка и выразился. Теперь ты давай выкладывай, почему это ты вздумал валяться?

Снится Илька. И так явственно снится! Или начались галлюцинации?

— Я спросил Вадьку, говорил ли он с врачом о последствиях. Он не говорил. Ну, я поговорил. Тамиша мне сказала, у тебя рак, и что ты обрадовался раку. Она решила, ты хочешь помереть, так, что ли? Чего улыбаешься как идиот? Я с тобой не шутки шучу. Я всё-таки немного врач, самодельный дохтур.

— Не понимаю.

— Чего понимать? Когда мы расстались с тобой? Девять лет назад, так? Мишки нету, тебя нету, ну, и решил я спасти сам себя, занялся самообразованием, самосовершенствованием. Изучаю йогу, биоэнергетику, получил мастера Рейки.

— А чего это такое?

— Темнота ты моя, темнота. Это биоэнергия, идущая сверху, а я её проводник к больному. Кладу руки по очереди на все части тела и перекачиваю в тебя энергию, идущую оттуда. — Илька поднял лицо к потолку.

— А там какая энергия — разрушительная или созидательная?

— Добрая, чучело! С сегодняшнего дня я буду лечить тебя. Начнём не с Рейки, а с психологии. Думаю, я поставил тебе правильный диагноз. Ты никогда никому ничего не рассказывал о себе, и тебя распирают отрицательные эмоции, ты в себе скопил столько боли… Отсюда и рак. Разве может выдержать человечье нутро такое нагромождение? Вот ты для начала и вывали на меня всё, что ты пережил. Очистишься и начнёшь выздоравливать. Тогда уж и Рейки-энергию подключим. А потом с помощью биоэнергетики займёмся созиданием чистых живых клеток.

— А как же твой Бостон и твоя работа?

— Неделя — там, выходные — с тобой. Сегодня пятница, и я остаюсь с тобой здесь, в палате, спать буду на полу. Ладно, хватит, я весь обратился в слух. Рассказывай всё о своей жизни.

— Зачем тебе моя жизнь? Я забыл её!

— Врёшь. Всё помнишь. Мне нужна твоя жизнь.

— Зачем?

— Я тебе объяснил зачем. Начинаем лечиться.

— Какая связь?

— Прямая. Не спорь, пожалуйста.

Илька снится. Вот и хорошо, что он пришёл в его сон. Они с Илькой вдвоём пройдут его Прошлое. Он хочет слушать, пожалуйста.

Горит костёр на их лужайке в Звенигороде.

Евгений пьёт чай.

Елена стоит у сосны и смотрит в небо. Она всегда стоит у сосны и всегда смотрит в небо.

Зачем нужно выводить Елену из Звенигорода и ставить перед Илькой? Его Елена. И пусть в нём всегда живут лужайка, сосна, Елена. Он смотрит в Еленины глаза и ей, не Ильке, начинает рассказывать, как они с ней шли по лыжне, и как пели песни, и о чём говорили.

Вечер рассказывает он Елене о Елене, второй.

Не Елене — Ильке. Это Илькины смешные круглые голубые глаза мигают, словно засорены.

Евгений впервые вслух связными словами говорит о своей и Елениной жизни, и, может быть, это и бред, но кажется ему, что скованные льдом камни, накиданные в него, потоком его слов размываются, теряют сцепления и распадаются на мелкие куски, а то и в пыль. И наконец начинает потеть, подтаивать в нём лёд, сцепивший их.

— Первая причина — смерть Елены, — говорит Илька.

— Причина чего?

— Твоего рака, твоей аварии. Первый шаг к спасению — Елена.

— Не понимаю.

— А что понимать? Ты любишь её сейчас так же, как тридцать лет назад. Так разве важно, жива она или не жива? Это в тебе. Мы живём тем, что внутри нас, не так ли? Не каждую секунду мы с теми, кого любим. Представь себе, она жива, просто по какой-то причине живёт далеко от тебя. Активизируй в себе любовь к ней, пусть любовь, а не горе определяет всё, что ты должен решить.

— Я не понимаю, — едва слышно сказал Евгений. И закрыл глаза. И увидел Елену — она смотрит на него и читает ему стихи.

— Любовь не может быть разрушающей, она должна быть созидательной. Хватит об этом. Расскажи о том, чего я не знаю. Детства, например, совсем не знаю.

— У нас была Вторая школа, — после долгой паузы говорит Евгений. И смотрит Елене в глаза.

— У нас с тобой вместе была Вторая школа. И это уже не считалось детством. И я хорошо всё знаю про Вторую школу. Раньше Второй кто ты был? Иди в детство. Детство лечит.

Сиреневый свет заката. Не закат это — взорвалась пушка, которую они сделали с Сашей Алёшиным. Пламя и сиреневое, и чёрное. Они с Сашей в канаве. Гремит, гудит тревога сиреной, несущимися танками. Бегут солдаты искать шпионов. Отец служит в Венгрии.

Пушку собрали с Сашей сами. Солдат, что в мастерских чинят танки, попросили сделать им нарезной ствол. Зачем им тогда понадобился нарезной ствол?!

Опасность всегда тащилась следом за ним, как верная собака.

Случайность, что в последний момент они с Сашей отбежали в канаву (сидели на корточках — ждали, когда свечка раскалит стержень).

Случайность, что не взорвались вместе с другим изобретением — с такой же гениальной инженерной идеей!

Случайность, что друг друга не застрелили (Саша однажды своему отцу ляжку прострелил, не нарочно, конечно).

Случайность, что венгры не застрелили его, когда расстреливали подряд всех русских, которых видели. Его берегла в венгерском детстве случайность.

Случайность, что не ломались костыли, пока скакал с их помощью. Случайность, что ни разу не подвела больная нога, когда отбегал от пушек, готовых взорваться.

Случайность берегла его и потом: на Кольском и когда он в горах с собаками спасал людей — дважды чуть не сорвался со скалы!

И когда его чуть не застрелили — он пришёл к приятелю в фирму, а там началась разборка, приятеля — наповал!

Всю жизнь его берегла случайность. Доберегла до пятидесяти. Сашу Алёшина не доберегла — он разбился во время испытания самолёта в двадцать лет.

Мелькают лица солдат, до рези больно смотреть в них — из сорокалетней давности.