Живу, пока люблю - Татьяна Львовна Успенская-Ошанина

Дети носились по автобусной остановке, лазили по скамейкам, орали и толкались.

Неожиданно для себя Вера взяла их за руки и повела от подошедшего автобуса прочь — к родительскому дому.

Все выбежали в переднюю. Сёстры, тётки, мама, брат, племянники. Их затормошили, закружили, закидали вопросами, детей потащили в гостиную.

— У меня поезд есть! — кричал трёхлетний сын старшей сестры.

— У меня кукла говорит «папа»! — кричала ровесница Вадьки, дочка младшей. А мать обняла её.

— Наконец я вижу тебя. Как ты? Расскажи.

— Я хочу жить здесь, — сказала Вера. — Я там всегда одна. И детям будет веселее.

— Но твоя кровать занята, там спит Саня. А на его кровати молодожёны. Не стелить же тебе и детям на полу?! Можно, правда, отгородить угол в гостиной. Хочешь?

— Нет, спасибо, не надо.

В этот вечер она вернулась с детьми домой, когда Евгений уже пришёл.

— Ты знаешь, который сейчас час? — спросил он.

Она передёрнула плечами, передразнивая его движение.

— Дети давно должны спать.

— Вот и укладывал бы их тогда, когда они должны спать.

Он ничего больше не сказал ей, повёл детей в ванную, отмыл от красок, сластей, уложил и долго сидел с ними.

Она заглянула. Он гладил их головы и тихо что-то говорил им. Они, видимо, давно уже спали, а он всё говорил.

На следующий день Вера опять вместе с детьми, как только проснулась и Евгений ушёл на работу, уехала в родительский дом. И снова, когда вернулась, Евгений был дома.

В этот раз он ничего не сказал ей. А на другой день, когда она проснулась, протянул ей бумагу:

— Я устроил детей в детский сад. Ты была против. Но детям, на мой взгляд, в детском саду будет лучше, им нужны товарищи для игр. Буду отводить и приводить обратно. Работать буду полный рабочий день, а вечера смогу проводить дома.

Когда дети в первый день детского сада уснули, она пошла к нему в комнату.

Он лежал поверх одеяла и читал.

— Я ненавижу твою Елену, — сказала она.

Будто его ударили. Он сел, книга упала на пол.

— Ага, всё-таки проняла тебя. Узнала твою тайну, да? Елена — твоя первая баба, и ты ей — верный. Вот кого ты любил?! С ней бы так не обращался, как со мной?! Её бы ты видел, с ней бы ты разговаривал!

Последние фразы она уже кричала в пустой квартире, потому что Евгений пронёсся мимо неё и выскочил из дома. А она принялась швырять стулья, бить стульями стены. Как исступлённая, она колотила всё, что попадалось ей под руку. «Помоги!» — кричала непонятно кому. В Бога она не верила.

Заплакала Варя, громко, истошно.

— Папа, папа! — звала она.

6

Прошло несколько лет. У них теперь было много денег.

Дети росли. Их сначала отдали в школу, но потом Вера испугалась чужого влияния и забрала их. «Буду заниматься с ними сама», — сказала Евгению. Она проходила с ними учебники. Они заниматься не хотели, подталкивали друг друга локтями, переглядывались, хихикали, отвечали невпопад. Вместе с детьми она часто теперь сбегала в свою семью. Там с ними занимались все по очереди: тётки, сёстры, мать.

Когда Евгений настоял на том, чтобы дети снова пошли в школу, она стала приводить их к своим сразу после продлёнки.

Внутри неё уснуло то, что рождало картины, то, что позволяло видеть людей, создававших стихи и музыку.

Оставив детей в своей семье, она полюбила ходить по улицам и магазинам. Она могла купить себе из тряпья всё, что хотела, и накупить сколько хотела книг, и пойти на любую выставку.

Она пробовала рисовать, и, наверное, с точки зрения профессионала, её картины были вполне приемлемы, но они совсем не походили на те, что она рисовала когда-то: в них прежде всего в глаза бросались тщательно выписанные реалии.

Вера приспособилась к той жизни, которую вела, и даже стала находить в ней радость — она баловала себя, нежила себя, лелеяла себя.

Рухнула эта жизнь в один день.

Евгений пришёл и сказал, что их фирму разгромили и что, по здравому размышлению и по совету умных людей, им надо переезжать в Америку.

— У меня был сосед Жора. Он удрал в Америку и там преуспел. Он зовёт меня. Ему нужны мои мозги. В первый месяц можно будет у него остановиться. Роза, его жена, будет нас кормить.

— Я не поеду, — сказала Вера. — Тут у меня мать, тут у меня тётки, сёстры, брат, племянники. Мне есть с кем поговорить. Мне есть, с кем отвести душу. У меня тут знакомый город, мой язык. Поезжай один, дети останутся со мной.

Он усмехнулся, совсем как Инга:

— И ты будешь по утрам их кормить? И ты будешь встречать их после школы и готовить им обед? И ты будешь учить с ними уроки? Не смеши. Тебя и детей я и мои родители обслуживали с первых дней. Как это, дети останутся с тобой? Ты себя накормила бы!

— Детей я не отдам! — закричала в голос Вера.

Глава пятая

1

Вот он, смысл урока, преподанного Болью и Прошлым. Он впервые встал на место другого человека — своей жены.

Его вина перед Верой переходит границы допустимого. И дело не только в том, что он женился без любви и лишь потому, что она принялась читать ему Еленины стихи. Он вёл себя с ней так, что она не могла не только остаться полноценным человеком, но и просто выжить. Как выжила, непонятно. Он всячески демонстрировал ей своё равнодушие. Любой на её месте свихнулся бы — от обиды и одиночества.

Он сломал Верину жизнь.

Не помог стать художницей.

Насильно увёз в Америку — оторвал от большой дружной семьи. Посадил одну в четырёх стенах без профессии, без языка.

Бизнес с Жорой наладить не сумел. И хотя его вины в этом не было, не обеспечил свою семью.

Он не выбил статуса — до сих пор они в Америке бесправны.

В общем, он, и только он, лишил Веру жизни.

Она имеет право ненавидеть его.

— Ты чего тут валяешься?

Он открыл глаза.

— Илька? Ты снишься мне так же, как вся моя прошлая жизнь?

Евгений сделал было движение сесть, но лишь чуть приподнялся и плюхнулся снова — весь в проводах и иглах.

— Звоню, налетаю на Вадьку, он мямлит что-то невразумительное, бормочет какую-то чушь об аварии, ну,