Партизаны - Ян Лысаковский

Ну и пропагандистская работа… Кажется, в Патыкове есть толковый учитель. Может быть, его привлечь? Мог бы редактировать собственный бюллетень комитета. Необходимо только раздобыть хороший гектограф, пишущую машинку, краску, бумагу. Есть, одним словом, о чем поговорить с активом, накопилось много вопросов…

Трубка давно погасла. Размышления Коваля прервал вошедший Роман. Он сильно устал — глаза глубоко ввалились, лицо посерело, но, как обычно, был спокоен и деловит.

— Выслал патруль в район Ксенжей Порембы, — сказал он.

— Ну и как? — сразу же оживился Коваль.

— Уже есть первое донесение. Кажется, крестьяне нашли в овраге двух раненых и спрятали их. Необходимо сходить туда, но так, чтобы не привлечь внимания посторонних.

Коваль тяжело вздохнул. Ему нельзя, он не имеет права расслабляться ни на минуту. Ибо из этого пекла могут выйти только люди твердые и стойкие. Слабый не выдержит, его убьют собственный страх и собственное бессилие. Он же должен быть примером для других, и поэтому надо скрывать от людей свои тревоги и заботы. Ни лицом, ни голосом нельзя выдать беспокойства за судьбу сына. Однако, с другой стороны, надев на себя такую маску, он не подумал о том, что людям больше понятен человек открытый, страдающий, нежели беспристрастный, сухой. Только спустя годы он понял, что был не прав. Сын… Совсем недавно он оказался на краю пропасти, которая едва не поглотила его. Теперь он расплачивался за свою слабость. Он с готовностью шел на любое задание, каким бы смертельно опасным оно ни было, ибо он понимал необходимость и обязательность искупления. Что с ним сейчас? Хотя бы крупица надежды… Матеуш с радостью пошел бы в Ксенжу Порембу, но долг перед другими не позволяет ему сделать это. Ну почему он должен подавлять в себе отцовские чувства, скрывать их? Он не знал, что Роман давно догадался о мучениях Матеуша. Однако молчал, да и можно ли было помочь словами?

— Готовь людей к выступлению, — сказал наконец Коваль. Он справился с собой. Этого требовала война.

— Отряд готов, — ответил Роман. — Осталось только отдать приказ.

В ответе Романа содержался легкий упрек: надо было срочно решать вопрос о размещении людей. Гвардейцы из разных гарнизонов должны были забрать с собой бывших узников лагеря. Шимек и Роман беседовали с каждым из них, выясняли намерения и возможности человека.

— Сколько отобрал для отряда? — спросил Матеуш у Романа.

— Двенадцать, — ответил Роман. — Много больных, старых, многие просто парализованы страхом. Я брал только решительных. К тому же для большого количества людей нет оружия.

Вечный, чертовски трудный для решения вопрос. Отряд растет: после каждой операции из деревень приходят добровольцы; в каждой организации люди требуют направить их в боевые группы Гвардии Людовой. Но где взять оружие? Достать хотя бы немного карабинов! В округе говорят, что отряд должен действовать на более обширной территории, чтобы оккупантам было труднее определить место его дислокации. Правильно, но как решить эту задачу с небольшим количеством оружия?

— Пахарь разнюхал где-то тайник с карабинами, спрятанными еще в сентябре 1939 года, — сказал Коваль. — Кажется, есть даже автомат.

— Пригодны ли они для дела? — спросил Роман, так как уже были случаи, когда вынутое из тайников оружие отказывало в бою.

— Не знаю. Доставим их на новую базу.

— Хорошо, увидим, — кивнул головой Роман. Его несколько беспокоило, что группы уходили медленно, но ничего нельзя было поделать. Бывших узников не подгонишь, как солдат, командой. Они долго прощались друг с другом, по сто раз спрашивали о том, где их будут прятать. А ночь неумолимо близилась к концу. К тому же неизвестны были дальнейшие действия противника. Задержанный Юзефом Ковалем, он потерял след, но еще не отказался от преследования. С наступлением дня, несомненно, снова начнутся поиски партизан.

— Сейчас поторопим неповоротливых. — Коваль тоже обеспокоенно взглянул на стенные часы.

— Да, времени осталось маловато.

— Максимально быстро отойдешь к Лесничему, — сказал Коваль, — со всеми главными силами. Вышли также несколько человек к Ястребу, они должны обеспечить безопасность проведения собрания актива.

— Хорошо.

— Как там Тур, подал какие-нибудь признаки жизни?

— Нет, молчит.

— В таком случае…

— Туда пойдет Гордый, но только с нового места дислокации.

— Хорошо, — согласился Коваль, — но наказать только Тура. Людей возьми в отряд и сделай из них солдат.

— Я тоже так думал.

Роман — мудрый человек, умел решать трудные проблемы.

Тур командовал спецгруппой округа, которую недавно перевели на территорию района, подчиненную Ковалю. Правда, они не подчинялись здешней организации, но им было приказано тесно взаимодействовать с Романом. Тур провел пару операций. Отважный, веселый, разбитной и компанейский, он пользовался в своей группе непререкаемым авторитетом. Недавно захватил транспорт с деньгами немецкой фирмы — всего сорок тысяч марок. Половину Тур передал в округ и мниховскому комитету. На остальные оборудовал для себя штаб в Смолицах и начал веселую жизнь. О том, что любил выпить, было известно и раньше, но теперь начались гулянки, женщины, угощения. Люди начали выражать недовольство. И тогда Тур застрелил одного из своих солдат. Штабу же сообщил, что гвардеец Крестьянин оказался немецким агентом. Дело дошло до того, что в Смолицах он приказал крестьянам сдавать деньги якобы для Гвардии — налог, как он объяснял, на вооружение и снаряжение партизан. Однако каждому было ясно, куда шли эти деньги. Роман еще раньше заметил, что Тур уклонялся от участия в операциях. Случай с Крестьянином был сигналом тревоги. Старый гвардеец, хороший партизан и вдруг — немецкий агент? Тогда же к Роману обратился Костек Козак и рассказал все, что знал о «деятельности» Тура. Было принято единодушное решение: Тура расстрелять. Необходимо решительно покончить с компрометацией Гвардии.

— Пора выступать. — Роман встал, поправил ремень. — А вы?

— Пойду с вами до Гурек, а дальше своей дорогой. Шли по одному, длинной колонной, без разговоров.

Иногда только слышался лязг оружия, временами кто-то шепотом подавал команды. Темная ночь укрывала их… Долго тянутся зимние вечера. Коваль набивал и разжигал трубку, попыхивая ею, ждал, что вот придет связной с сообщением о состоянии здоровья сына. Юзеф был ранен и отлеживался у крестьян. Рана заживала очень медленно. Но самое тревожное было уже позади…

9

Они ввалились в избу, грохоча коваными сапогами. Шапки набекрень, в руках автоматы.

— Дай пожрать, да что получше, — набросились на хозяина непрошеные гости.

— Пожрать? — переспросил Клос. Он изобразил на лице удивление: хотел выиграть время. — Мы бедные, у нас ничего нет.

— Не прикидывайся. Тащи водку и сало.

Двое уже шарили по избе, заглядывая во все углы. Старший подошел к Клосу.

— Вы должны радоваться, что видите польских солдат. Мы жизни для вас не жалеем, а вам жалко покормить нас.

— Наша деревня бедная, пески… — жалобно канючил Клос.

— Хватит, хватит. Уж мы-то кое-что знаем об этой вашей деревне.

Коваль натянул одеяло до самого подбородка, вспотевшей ладонью сжимал пистолет. Прислушивался к голосам на кухне и крикам, доносившимся из деревни. Он уже догадался, какие солдаты сюда наведались. Дверь распахнулась внезапно, он даже вздрогнул. Сначала увидел ствол автомата, затем высокого мужчину.

— Кто это? — Солдат повернул голову в сторону Клоса.

— Брат жены.

— Спит?

— Приболел что-то…

— Что у него?

— Похоже, что тиф, — ответил Клос. — Врача бы надо, либо в больницу отвезти, да коня вот у меня нет.

— Что ж это зарос так?

— Лежит уже третью неделю. Слабый очень, я не трогаю его.

— Я уже болел тифом, меня не возьмет, — встрял в разговор молодой конопатый парень. — Могу его осмотреть.

— Оставь, — высокий попятился к порогу, — черти б его побрали.

— Рассказывают, — не унимался молодой, — что по окрестностям бродит какой-то коммунист и людей бунтует. Может, это он?

— Плетешь неизвестно что, — взорвался высокий, — ты только глянь на него. Старикашка какой-то, вонючий нищий.

Дверь захлопнулась. Коваль открыл глаза и глубоко вздохнул. Нищий… Пусть будет по-вашему. Только теперь он почувствовал, как одеревенела рука: настолько крепко пальцы сжимали рукоятку пистолета.

Клос принес самогон, сало, хозяйка жарила яичницу. Пили, громко хохотали. Расспрашивали Клоса, не видел ли красных из леса.

У Коваля уже не было сомнений, что эти трое были из НСЗ [8]. Что их привело в деревню?

Болезнь мучила Коваля уже три недели. Привязалась она к нему совсем не вовремя. Всегда гордился тем, что никакая хворь его не брала. А теперь… Лихорадка била его нещадно. Приступ начинался обычно после полудня и продолжался до утра. Не было сил побриться и постричься. И вот сегодня борода и космы очень пригодились.