Кувыр-коллегия - Владимир Андриенко

— Одним ударом? На его теле не будет больших видимых ран?

— Постараюсь сделать так, чтобы их не было.

— Наше бракосочетание назначено на завтра. И вечером мы с Левенвольде войдем в спальню. Там будете нас ждать вы….

Год 1737, март, 7 дня. Курляндия. Замок фон Розенов Раппин. Стилет.

Пьетро ждал и его враг пришел. Левенвольде немного выпил вина и все время смеялся. Он предвкушал ночь любви с красавицей.

— Ты сегодня станешь женщиной, моя дорогая, — заявил он Шарлоте.

— Тогда я запру двери понадежнее.

— Я не возражаю. Нам никто не должен мешать. Ты настоящий лакомый кусочек, Шарлота.

Граф отстегнул портупею и отшвырнул шпагу, затем сбросил свой дорогой кафтан.

— Начинай снимать с себя свои тряпки, дорогая. А то я могу порвать их в пылу моей страсти.

— Вам не понадобиться рвать на мне платья, граф.

— Отчего так, графиня? — Левенвольде стал расстегивать серебряные пуговицы на своем камзоле.

— Вы, граф, как говорит молва, чрезвычайно осторожны?

— Осторожен? С чего мне быть с тобой осторожным? Тебе предстоит потерять девственность, Шарлота, а это немного больно.

— Я не про это, граф. Вы осторожны в отношении ловушек, которые ваши враги вам устраивают. Так ли это?

— Да. Мои враги никогда не могли меня застать врасплох. А с чего это вас интересует, графиня?

— Двери крепко заперты и нас никто здесь не услышит, граф, — с улыбкой произнесла она.

— И что с того? Вы ведь не враг, своему мужу, который подписал бумаги у вашего нотариуса и сделал вам богатой женщиной.

— Я бы хотела к утру стать вашей вдовой, граф. Это мое самое большое желание.

Левенвольде засмеялся. Его позабавили слова молодой графини.

— Вы убьете меня своей любовью?

— Нет, граф. Своей ненавистью.

С этими словами она отошла в сторону и из-за тяжелого балдахина, что закрывал высокое резное ложе, вышел Пьетро Мира.

Левенвольде подскочил как ошпаренный, увидев его:

— Кто это? Что за шутки?

Мира ответил ему по-русски, дабы девица не поняла его. Он уже основательно изучил язык.

— Это шутки шута, граф.

— Кто ты такой? — также по-русски спросил Левенвольде.

— Вам привет от графа Бирена, сударь.

— Что за игры? Это ты, Педрилло? Ты? Как ты попал сюда?

— Я последний кого вы ожидали здесь увидеть, граф? Подберите свою шпагу. Она вам понадобиться.

— Эй! Слуги! — закричал Левенвольде и схватил свой клинок.

— Вам не стоит орать! — ответила ему Шарлота. — Здесь нас никто не услышит. Вы сами этого хотели.

— Змея! Предательство!

— Нет. Это поединок.

Мира вытащил стилет. Левенвольде обнажил шпагу. Клинки скрестились. Преимущество было на троне графа. Клинок шпаги был гораздо длинее, но на стороне шута было фехтовальное искусство, которое тот оттачивал годами.

Пьетро отбил два выпада и ушел в сторону, сделав обманное движение. Он пропустил шпагу противника мимо себя и нанес удар. Стилет пронзил сердце графа. Левенвольде рухнул на пол.

— Готово! — произнес Мира. — Как я и говорил. Он труп. И прикончил я его в четном поединке. Так что это не убийство, фройлен Шарлота. И на его теле только одна малозаметная ранка.

— Тогда помогите мне усадить его тело в кресло.

Они вдвоем сделали это. Девушка внимательно смотрела рану на груди своего мертвого мужа и отметила:

— Крови нет. Стилет хорошее оружие. Ранка почти незаметна. Он умер ночью. Так я скажу утром.

— Но врачи обнаружат даже рану при тщательном осмотре, Шарлота!

— Нет. За это не беспокойтесь. Никто и ничего не увидит. Я знаю тайну рода фон Левенвольде! И эта тайна мне поможет.

— Тайну? — удивился Пьетро.

— Отец Карла фон Левенвольде умер от проказы. Его предки вывезли эту заразу из Палестины, где воевали когда-то. Они совершили там столько злодеяний, что бог наказал их разбойный род этой заразой. С тех пор многие Левенвольде болеют проказой после 35–40 лет. Я скажу, что наказание божие постигло и мужа моего Карла фон Левенвольде. А вы срочно уходите прочь. Но отдайте мне стилет. Там его кровь.

— Возьмите, — Пьетро отдал клинок.

— Прощайте! Вы спасли меня! И сделали меня богатой.

Мира поклонился даме и хотел уйти, но она задержала его:

— Погодите!

— Что?

— Идите ко мне! Есть еще кое что…

— И что же?

— Я хочу вас любить в его присутствии. Все же это моя первая брачная ночь. И я должна испытать эту боль сегодня и это блаженство в первый раз!

— Но…

— Идите! — властно приказал девушка и Пьетро более не колебался, хотя вид трупа врага его не вдохновлял. Но Шарлота была так красива…

На следующее утро граф Карл фон Левенвольде, курляндский дворянин, придворный русской царицы, обер-шталмейтер двора, полковник лейб-гвардии Измайловского полка был найден мертвым. И было объявлено, что умер вельможа от проказы, давнего проклятия рода фон Левенвольде.

Тело положили в дубовый гроб и погребли в родовой усыпальнице Резенов. Теперь у Бирена более не было конкурентов. В придворных кругах Петербурга началось передвижение персон. Граф Бирен мог теперь стать герцогом….

Год 1737, апрель, 10 дня. Санкт-Петербург. Во дворце.

В этот день Пьетро появился во дворце. Он нарядился в красный кафтан, желтый камзол с серебром, желтые штаны и полосатые чулки, положенные шутам кувыр коллегии. Вместо шпаги прихватил с собой свою скрипку.

Лакоста, король самоедский, встретил его вопросом:

— Чего так долго отсутствовал, Педрилло? Неужто болел?

— Может и болел, а твое какое дело? — грубо ответил Мира. — Не при твоем дворе я в шутах служу, твое величество король самоедский.

— Да, я могу из тебя и своего шута сделать, Адамка! Али не знаешь талантов моих? Денег то отгреб ты столько, что всем нам сирым шутам и не снилось. А затем своей службой и дорожить престал?

— Жуй пирог с грибами, твое величество, и держи язык за зубами, — сказал Балакирев Лакосте. — А то граф Бирен как герцогом станет, его тебе укоротит.

Пьетро внимательно посмотрел на Балакирева. Неужели что-то знает? Или просто так невпопад ляпнул? Но по глазам и по лицу шута определить ничего было нельзя.

— Господа, дураки! — из-за двери показалась рожа Апраксина. — Государыня вас примет. Чего здесь толчетесь?

И все они вошли в будуар императрицы.

Анна Ивановна была в этот ранний час в халате и в платке, которым повязала голову, словно простая мещанка. Она сидела в удобном кресле и рядом как всегда толклись арапчата, два карлика, шутихи Новокшенова и Буженинова, лейб-стригунья Юшкова обрезала ногти на ногах царицы.

Вокруг бегали собачки царицы и сидели на насестах попугаи, что оглашали будуар своими мерзкими криками.

Здесь же были офицеры гвардии, фрейлины, болтушки, некоторые придворные: князь Куракин, камергер Бестужев-Рюмин, обер-егермейтер двора Волынский и другие.

— А вот и наши дураки, матушка! — проговорил Апраксин. — Не хотели входить!

Анна посмотрела на шутов:

— С чего это? И Адамка с вами? Где был столь долго? Граф Бирен говорил нам, что ты болен?

— Да, матушка-государыня. Был не здоров и не имел счастья усладить взора моей государыни.

— Ладно уж! И скрипку притащил? Сыграешь потом! Люблю твою скрипку. Как твоя жена? — спросила императрица.

— Придворная коза здорова, матушка.

— Вот как? А ты её чай изменяешь, Педрилло? Мы слышали про то, как ты к Марии Дорио шастаешь. Али врут?

— Врут, матушка.

— Смотри мне. Не обижай моего капельмейстера. Для сеньора Франческо она дорога. Взгреет он тебя однажды. Хотя ты через заборы мастак лазить.

Все засмеялись шутке императрицы кроме одного. Анна увидела грустную рожу Балакирева и спросила:

— А ты чего, Ванька, не весел?

— А чего веселиться, матушка? Коли один глупость сморозил, то всем смешно? — ответил шут.

— Это я глупость сморозила? — мягко спросила царица. — В уме ли ты? Чего дерзости государыне молвишь? Али смел стал?

— Дак я дурак, матушка. А чего с дурака взять?

— Эх, Ванька! Мало тебя мой дядюшка дубиной учил! Али не знаешь, что я не хуже дядюшки могу взгреть?

Дралась Анна действительно лихо. И не дубинкой, а кулаками. И могла с ног даже мужика свалить.

— Твои ручки матушка на себе не раз пробовал, — ответил Балакирев.

— То-то. Смотри мне. Ты при дворе кем состоишь и за что жалование получаешь? И не мало при том загребаешь из казны моей.

— В дураках состою, матушка. В дураках. И потому дураком быть должен. Во и говорю дурости разные. Но дурачусь я от ума избытка. Всем умным в дураках состоять приходиться.

— Эка завернул! — улыбнулась императрица.

Буженинова проворчала:

— Да не слушай его, матушка. Он дурак, что твоя Новокшенова, токмо на свой лад. Он виш, Адамке завидует. Тот шутовством сколь денег отгреб. А этот малости имеет и тем недоволен.