Обитель любви - Жаклин Брискин

Амелия отрицательно покачала головой.

— Кто-то должен сказать ему об этом, дорогая.

— Я, — прошептала Амелия.

— Ты?! — воскликнула пораженно мадам Дин.

— Дитя мое, — вмешался мистер Коппард. — Я буду деликатен, обещаю. И мистер Ван Влит, конечно, поймет, что ты еще слишком молода для таких сложных ситуаций.

Амелия снова покачала головой.

— Это мужской разговор, — твердо проговорила мадам Дин.

Лицо Амелии напряглось. Она подошла к дивану, на котором сидела мать.

— Отказываться от данного слова — это низко. Неужели ты хочешь, чтобы я еще и струсила?

Она произнесла это надменным тоном, который мадам Дин слышала только от людей ее круга. Она почувствовала гордость за свою дочь. Теперь она исполнилась решимости не дать Амелии пропасть.

— Хорошо, объясни ему все сама, — сказала она.

Бад прошел через холл за черным слугой Динов. На дворе стоял наемный экипаж, из чего Бад заключил, что за двойными дверями гостиной его ждет с возражениями и отказами Мэйхью Коппард. Он мысленно продумывал свои аргументы: «Я очень сильно люблю ее. Даже без отцовских капиталов я не беден. Она никогда ни в чем не будет нуждаться. Я знаю, что Амелия молода, но именно поэтому она нуждается в мужской защите. Я жизнь свою отдам за то, чтобы она была счастлива». Роль просителя была настолько незнакома Баду, что он даже развеселился. Но выражение его лица оставалось серьезным. Он был настроен добиться своего. Мысль о неудаче даже не приходила ему в голову. До вчерашнего вечера, когда отец назвал Амелию «товаром высшей пробы», Бад ни разу не задумывался о том, что мадам Дин может смотреть на него свысока. Предупрежден — значит вооружен. Если Мэйхью Коппард вдруг вздумает заговорить о мезальянсе, Бад парирует его удар своим родством с Гарсия. До сих пор предки матери представлялись ему всего лишь фермерами-скотоводами, притом не очень удачливыми. Но теперь словосочетание «короной дарованная земля» напомнило ему о былой славе рода. Он решил, что в случае необходимости скажет все.

Слуга обеими руками распахнул двери в гостиную. Бад был настроен по-боевому. Он вошел в комнату и увидел, что Мэйхью Коппард не один. Это было потрясением для Бада. Напротив адвоката на уютном диванчике грациозно восседала мадам Дин. Тень в дальнем углу скрывала старую тучную гувернантку. Амелия с прямой спиной сидела на вишневой оттоманке. Лицо у нее было бледное. Кивнув остальным, он подошел сразу к ней.

— Мисс Дин желает вам кое-что сказать, — произнес официальным тоном Мэйхью Коппард, и эта официальность не осталась незамеченной Бадом. «Мисс Дин».

— Я уезжаю, — бесцветным голосом проговорила Амелия. Она сказала это так, словно сама не понимала смысл сказанного.

— Куда? — спросил Бад.

— Во Францию.

— В Париж?

— К дяде и тете, — ответила она.

— Тебя отсылают к ним как посылку?

— Меня отсылают домой. — Шутка Бада осталась без ответа.

Холодок пробежал у него между лопатками.

— Амелия, в чем дело?

Она промолчала.

— Твой дом здесь, — сказал он. Ты родилась в Калифорнии!

— Я должна была тебе сама об этом сказать, — проговорила она.

— Как долго тебя не будет?

Она опустила глаза и уставилась на свои руки.

— Мисс Дин пытается объяснить, — вмешался Мэйхью Коппард, — что она не вернется.

— Это правда, Амелия?

— Да.

— А как же твое обещание?

— Раньше я никогда не отказывалась от данного слова, — сказала она.

«Все, — подумал он. — Конец?» Он не мог в это поверить.

Он и не поверил. Но в нем родился страх, и, как обычно, этот страх вылился в гнев.

— Это очень любезно с твоей стороны — начать с меня!

Она наклонила голову, и на ее лоб упали блики света от настольной лампы с красным абажуром. Ее обычно подвижное лицо окаменело. Встревожившись, Бад вновь стал нежным:

— Прости меня. — Он говорил тихо. — Я сегодня вынудил тебя дать слово. Считай, что ты ничем не связана, дорогая, так что ты ничего не нарушила.

— Мистер Ван Влит, — вновь раздался голос Мэйхью Коппарда, — Вы не должны разговаривать с мисс Дин в таком тоне.

— Амелия, что случилось? — спросил Бад.

— Завтра утром мисс Дин уезжает. — Понизив голос, адвокат обратился к Амелии. — Дитя мое, не стоит продолжать этот разговор. Все остальное я объясню мистеру Ван Влиту сам.

Амелия покорно поднялась и направилась к выходу из комнаты. Старая гувернантка, явно нервничая, раскрыла перед ней двери.

Бад быстро настиг девушку на пороге.

— Прошу тебя, не уезжай, — сказал он. — Пусть все будет, как было. Если ты этого хочешь.

— Дело не в этом, — сказала она.

— Уезжая из Лос-Анджелеса, ты бросаешь меня.

Она обошла его и вышла в холл. Он пошел следом. Он слышал, как его звали Мэйхью Коппард и мадам Дин, но ему было наплевать. Сейчас ему было на все наплевать. Когда она уже подошла к лестнице, он схватил ее за руку.

Она подняла на него глаза, которые абсолютно ничего не выражали.

Казалось, они смотрят друг на друга издалека, где-нибудь на арктическом холоде, в ослепительно пустом и мертвом пространстве. Его опять охватил гнев, и, не помня себя, он замахнулся рукой. В последнюю секунду он попытался остановиться, но все-таки ударил ее, и звук этой пощечины заполнил весь холл. Ничто не могло лучше сказать о характере их отношений. В этой пощечине было признание, разоблачение тех часов, что они провели, обнаженные, в объятиях друг друга при тусклом свете, пробивавшемся сквозь старинное окно.

Сначала ее щека сильно побелела, потом на ней появилось красное пятно от удара. Она закрыла его рукой.

При виде этого ее жеста Баду показалось, что он все понял. Так она всего-навсего смущена тем, что ей пришлось отказаться от данного слова! Всего-навсего смущена, что уезжает!

— Хорошо же, дорогая, — зло проговорил он. — Ты прекрасно справилась со своей ролью. Возвращайся в свой Париж! Или в Перу! Или куда ты там хочешь?!

Он повернулся, пересек холл и хлопнул за собой тяжелой дубовой дверью. По четырем каменным ступенькам крыльца он сбежал вниз. Сердце, недоступное его пониманию и неподвластное его воле, бешено билось в груди. Он услышал, как за ним открылась дверь. Мгновенно вспыхнула надежда. Он обернулся. Это был черный слуга.

— Вы забыли это, сэр, — сказал он, протягивая Баду шляпу.

Бесцельно, ни о чем не думая, Бад зашагал вверх по Форт-стрит, через Кортхаус-хилл, пересек Плаза и оказался в пользовавшемся дурной славой районе красных фонарей, который все называли Сонора-Таун. Здесь, среди нищих лачуг и хибарок, еще стояли оставшиеся от калифорнийских испанцев глинобитные дома. Теперь в них размещались бордели. Свет в их окнах мерцал в призрачном тумане, напоминая о славном прошлом этих домов, когда-то известных своим гостеприимством. Мимо Бада прохаживались голодные шлюхи, зазывая его глазами. Но в основном прохожие были просто бедняки. Здесь жило много китайцев. Из одного открытого окна тянуло сладковатым одуряющим ароматом опиума, из другого доносилось шкворчание жаркого на сковородке. В темноте у одной из дверей толкались пьяные индейцы. В этот квартал ходила донья Эсперанца ухаживать за «своими людьми».