Обитель любви - Жаклин Брискин

В глазах у нее потемнело. Мягкая и робкая, она прежде никогда не испытывала приступа такой жаркой и темной ярости, ее никогда еще не охватывало такое бешеное желание мщения. Отекшие ноги ослабели. Перед глазами мелькали темные точки.

Бад поднял голову. Увидев мать, он поднес палец к губам.

«Это еще ничего не значит, — подумала донья Эсперанца, пытаясь успокоиться. — Бад всегда помогает людям. В этом его сила, и я восхищаюсь им». Из кухни по-прежнему доносился стук ножей, но более частый и беспорядочный.

Девушка шевельнулась и смущенно открыла глаза. Лицо у нее порозовело от сна, длинные волосы цвета топаза рассыпались по плечам. Донья Эсперанца и не догадывалась, что она такая хорошенькая. Она была похожа на статуэтку из севрского фарфора, которыми американцы украшают свои этажерки. Нежный, хрупкий фарфор, который боишься лишний раз протереть от пыли. Об этом думала сейчас язвительно донья Эсперанца. Пуговицы звякнули о деревянный пол, когда пиджак Бада соскользнул с Амелии на пол. Девушка потянулась за ним и тут увидела донью Эсперанцу. Смущение на ее лице сменилось страхом. Бад вскочил и подошел к Амелии. Гнев доньи Эсперанцы обратился на сына. «Она принадлежала Три-Вэ, — подумала она. — И Баду это известно!» Она не смогла удержаться и обратилась с мольбой к Господу наказать этого удачливого светловолосого молодого человека, ее сына.

Взявшись руками за спинку дивана, он обошел вокруг девушки. Донья Эсперанца не видела его лица, только плечи, которыми он закрывал Амелию, словно защищая ее.

— Это моя мать, Амелия, — произнес он, наклонившись к ней так низко, что коснулся лбом ее волос. — Все нормально, дорогая.

Чуть помедлив, девушка кивнула.

Он поднял с пола пиджак, встряхнул его и посмотрел на донью Эсперанцу. Она никогда прежде не видела на его лице этого умоляющего выражения. Даже будучи ребенком, он никогда не просил об одолжении. Он всегда был крепким и независимым мальчиком.

— Амелия почувствовала себя неважно, — сказал он. — Мама, она слишком молода для таких переживаний. Я имею в виду суд.

В кухне стало тихо. Бад в упор смотрел на мать, в его глазах была мольба. Донья Эсперанца глубоко вздохнула. Она вспомнила о младшем сыне, и боль сдавила ей грудь.

Но потом обычай гостеприимства, принятый среди калифорнийских испанцев и освященный временем, взял в ней верх, и донья Эсперанца Ван Влит Гарсия вышла на веранду.

— Хотите чаю, Амелия? — спросила она. — У нас есть китайский.

— Хорошая мысль, — сказал Бад. Голос его слегка дрожал. — Gracias, мама.

— В этом варварском городе, оказывается, принято жениться на детях! — воскликнула мадам Дин.

Она сидела в своей гостиной в обществе Мэйхью Коппарда. Сорок минут назад, после разговора с Бадом Ван Влитом, она послала за адвокатом. Она до сих пор была бледна и еще не оправилась от потрясения. Она любила свою дочь, как никого в этой жизни. Ей, как матери, было приятно сознавать, что у Амелии красивые волосы, прекрасный цвет лица, узкие запястья и лодыжки, что она так хорошо играет на пианино, что она умна и остроумна, что у нее великолепная осанка. Она восхищалась даже ее детским кодексом чести, который иногда вызывал у нее раздражение. «Tres gentille[16]», — думала про нее мадам Дин. И подвернись ей хороший жених — титулованный и желательно с деньгами — во Франции, она не посмотрела бы на годы Амелии. Но она не хотела отдавать дочь, самую ценную свою собственность, в руки клерка из скобяной лавки в этом захолустье на пустынном американском Западе.

— Она дитя! — добавила мадам Дин.

Мэйхью Коппард тоже считал про себя, что Амелия — очаровательный, хотя и дерзкий ребенок, цепляющийся за надушенные юбки мадам Дин. К тому же Бад был его собственным соперником. Светский опыт адвоката позволил ему сохранить невозмутимое выражение лица. Он не выказал ни потрясения, ни удивления, ни радости.

— Успокойтесь, дорогая, успокойтесь. Просто этот молодой человек слишком импульсивен. Я поговорю с ним.

— Как вы добры! Что бы мы без вас делали? — Мадам Дин утерла платочком глаза. — Я только что говорила с Амелией. Она полагает, что, дав слово мистеру Ван Влиту, теперь не может не выйти за него замуж.

— Значит, она влюблена?

Мадам Дин, шурша платьем, подошла к камину и оперлась тонкой рукой о каминную полку. Она была не очень умной женщиной, но в отношениях между полами знала толк.

— Это-то и странно, мистер Коппард. Она сама не знает.

— В таком случае, дорогая, мой совет прост. Увезите ее отсюда.

Мадам Дин и сама уже так решила.

— Вы полагаете, без этого не обойтись? — спросила она.

— В этом единственный выход.

— Амелия из рода Ламбалей, — вздохнула мадам Дин. — Она настаивает на том, что связана словом. Я ее знаю. Она никогда не уедет отсюда. Никогда, если только... — Она не договорила.

— Что?

— Если только она не узнает правду.

Хорошенькая вдова и искушенный в судебных делах адвокат молча посмотрели друг на друга. Он понял, что она имеет в виду. Как-то полковник признался жене, что вступил в связь с Софи Бэлл Марченд и стал отцом двух дочерей. Мадам Дин намекнула об этом Мэйхью Коппарду, и тот с рвением принялся за поиск улик. Его люди не нашли ни одной. Значит, рыжебородый полковник позаботился о том, чтобы замести следы. Единственными свидетелями были Софи Бэлл Марченд и ее дочери.

Наконец адвокат прервал затянувшуюся паузу.

— До сегодняшнего утра я не вполне осознавал, как преданна дочь памяти своего отца. Вы были правы, дорогая. Ее с самого начала не следовало везти в суд.

Мадам Дин вздохнула.

— Мистер Коппард, мне нелегко было принять такое решение. Очень нелегко. Но когда Амелия поймет, как она заблуждалась в отношении отца, ей станет ясно, что она еще так неопытна в житейских вопросах.

Тем самым мадам Дин хотела сказать, что дочь удастся склонить к повиновению. Она еще раз вздохнула, глубоко и искренне. Высокий дух Амелии приводил ее в восхищение.

— Она так любит своего отца, дорогая... Поверит ли?

— Поверит, если... если вы ей расскажете.

— Я? — пораженно переспросил Мэйхью Коппард. — Я ей чужой человек.

Мадам Дин закрыла лицо платком.

— Ох, как тяжело быть одной...

— Вы не одиноки, дорогая, — проговорил Мэйхью Коппард, тяжелыми шагами пересекая комнату. Он нажал кнопку звонка.

В дверь спальни постучали.

— Мадам Дин и мистер Коппард просят вас в гостиную, — с необычной мягкостью произнесла за дверью мадемуазель Кеслер.

— Спасибо, мадемуазель, — отозвалась Амелия. — Я буду готова через минуту.