Обитель любви - Жаклин Брискин

— Спасибо, мадемуазель, — отозвалась Амелия. — Я буду готова через минуту.

«Они не папины дочери, — думала она. — Нет! Никогда! И вопрос на этом закрыт. Спрашивать означает изменить папе. Вопрос закрыт».

Она посмотрелась в зеркало. Поправить прическу? Она взяла гребень. Его черепаховая рукоятка была инкрустирована серебряными розочками. Она положила гребень и отошла к другому зеркалу, потом снова вернулась к туалетному столику. Взяла в руки гребень, но выронила его. Поднять? Зачем? Она опустилась на пуфик, закрыв лицо ледяными руками.

Перед ней возник Бад. Она уже давным-давно перестала обращать внимание на то, что, работая, он засучивал рукава рубашки, на его яркие клетчатые жилетки. Бад — это был Бад. Полоска светлых волос у него на груди спускалась вниз, к крепкому животу, у него была шишка на носу, которую она, бывало, теребила пальцем. У него были очень ровные зубы, если не считать переднего левого, росшего чуть криво, что придавало его улыбке привлекательность и легкость. Ему хочется побеждать в каждом споре, в каждой игре, и обычно он побеждает, относясь к этому с юмором и почти равнодушно. Он привлекателен физически. Даже его пот сильно пахнет и соленый на вкус. А когда его семя, похожее на тягучий яичный белок, выливалось ей в рот, дрожь пробегала по всему телу, а он кричал: «Милая, милая, милая!» А потом он спрашивал:

— Где ты научилась этому?

И она отвечала:

— В Паловерде научишься всему.

И они улыбались друг другу.

«Испытываю ли я к нему что-нибудь? Люблю ли? Если я не способна решить, стоит ли причесываться, как мне разобраться своих чувствах? Впрочем, какая разница? Все было решено в кебе, когда он поцеловал мое истекающее кровью, испуганное сердце. Если я откажусь от данного слова, то изменю себе. Совсем как те девочки, которые утверждают, что они папины дочки. Я буду не той, за кого стану себя выдавать».

Она взяла со столика гребень и быстро зачесала волосы назад. Стянув их новой лентой, она сильно прикусила щеку, чтобы стряхнуть головокружение.

Мадемуазель Кеслер ждала на лестнице.

Гувернантка села в самом дальнем конце гостиной, она не вышивала, а только делала вид. Иголка порхала над пяльцами, Мэйхью Коппард непринужденно облокотился о камин. Амелия стояла у золоченого стула и смотрела на мать.

— Дорогая, — начала мадам Дин, — пойми, мне было нелегко принять решение. Возможно, теперь мы даже проиграем из-за этого дело. Возможно, твое присутствие было в высшей степени полезно, а без него... — Она сделала паузу, посмотрев на дочь. — Ты поедешь с мадемуазель Кеслер к дяде Раулю и тете Терезе.

Это был хитрый расчет. Она знала, что Амелия нежно любит своего вдового дядю и его сестру, веселую старую деву, живших в захудалом поместье в Нормандии и на рю Сент-Оноре в Париже.

— Ты забываешь, мама, — с натянутой улыбкой проговорила Амелия, — что скоро ты станешь belle mere[17].

— Мистер Ван Влит не имеет никакого отношения к моему решению.

— Почему, мама?

Мадам Дин обратила беспомощный взгляд своих больших карих глаз на адвоката.

— Дитя мое, — заговорил Мэйхью Коппард таким голосом, словно собирался сообщить клиенту о вынесении ему смертного приговора. — Милое мое дитя, боюсь, отныне с каждым днем судебное разбирательство будет более резким. Скоро прозвучит свидетельство, от которого твоя мама хотела бы тебя уберечь. И она права.

Амелия инстинктивно ухватилась за тонкую перемычку на спинке золоченого стула.

— Поверь мне: поездка во Францию — лучший выход.

— Я... Мистер Коппард... Какое свидетельство?

— Мы с твоей мамой не хотели бы огорчать тебя неприятными известиями.

— Они не могут оказаться его дочерьми! — звонким красивым голосом с отчаянием воскликнула она.

Мадам Дин поморщилась, а пяльцы с вышивкой выпали из пухлых рук мадемуазель Кеслер.

— Он сам признался в этом своей жене, — проговорил Мэйхью Коппард.

Амелия повернулась к матери. После некоторого колебания мадам Дин утвердительно кивнула.

Глаза Амелии широко раскрылись.

— Нет! — сказала она. — Это неправда! Не может быть!

— В свидетельствах о рождении не указано, что он отец, но это правда, — продолжал Мэйхью Коппард.

— Просто им заплатило правление железной дороги! Мистер Коппард, все говорят, что им заплатила компания!

— Если бы так, милое мое дитя...

Амелия крепче сжала спинку стула. С сухим коротким треском она сломалась. Амелия раскрыла ладонь и посмотрела на резной кусочек дерева.

— Мама, прости, пожалуйста...

— Ничего, можно будет починить. Дорогая, тебе очень больно?

— Поэтому ты не хотела быть сегодня в суде?

Лицо мадам Дин приняло жесткое выражение.

— Твой отец был любовником этой женщины многие годы. Да, я не хотела быть сегодня в суде именно поэтому. Я не хочу, чтобы эта грубая невежда ухмылялась мне. Тебе нравится смотреть на ее толстых жеманных дочерей? Это сестры, которых он подарил тебе! — Для мадам Дин это тоже была тяжелая минута, поэтому она позволила себе язвительность. — Он очень любил их. Навещал всякий раз, когда был в Сан-Франциско. Уделял им много времени. Сажал на колени и рассказывал им те же сказки, что и тебе. Он покупал им такие же подарки. Он играл с ними, целовал их на ночь. Они были частью его жизни! Его любимыми детьми!

— Нет! — прошептала Амелия.

— Все это он держал в тайне от тебя. Ты никогда не догадывалась об их существовании. Теперь ты понимаешь, что еще недостаточно знаешь мужчин для того, чтобы принимать самостоятельные решения?

Амелия вертела в руках обломок спинки стула, словно не понимала, что это такое. К ней подошла дородная мадемуазель Кеслер в платье ржаво-черного цвета и отобрала деревяшку.

— Все хорошо, все хорошо, — сказала гувернантка и повернулась к мадам Дин. — Как же вы так неосторожно?

— А вы обманули мое доверие, — по-французски ответила мадам Дин. — Вы упустили из виду мою дочь. Доставите ее к барону Ламбалю и с той минуты можете считать, что вы больше у нас не служите.

— Мама, прошу тебя! Мадемуазель Кеслер ни в чем не виновата.

— Как же я могу держать гувернантку, которая не присматривает за тобой как следует, дорогая?

— Я буду ее во всем слушаться.

— В таком случае она может остаться, — сказала мадам Дин.

— Спасибо. — Амелия судорожно сглотнула.

Мадам Дин вздохнула.

— Будет лучше, если ты уедешь завтра утренним поездом.

— Бад...

— Мистер Коппард все объяснит мистеру Ван Влиту. После того, как ты уедешь.

Амелия отрицательно покачала головой.