Бес в ребро - Вайнер Георгий Александрович

– Заходите! Пожалуйста, прошу вас… Не признал сразу, давно нас не посещали, – сочилась патокой маска в синей фуражке с галуном.

– Да делать у вас нечего, – усмехнулся Жигунов. – Тут у вас порядок, мир да благодать…

Мы отдали швейцару плащи и прошли в зал. Несмотря на запрещающую табличку у двери, половина столов была свободна. Непостижимая тайна для меня – подозрительное бескорыстие рестораторов, старающихся любой ценой отогнать от себя клиентов. Может быть, они всегда ждут Чагина с друзьями?

– Скажи, Саш, а почему ты решил, что они были в этом ресторане?

– Гипотеза! Предположение. Версия, – развел он руками. – Городская география и знание их вкусов… Он посмотрел на меня, переспросил:

– Не понимаешь?

– Нет.

– Это очень модный ресторан. Здесь собираются журналисты, актеры, киношники. Здесь гуляют все девушки полусвета и мальчики полутьмы. Это тусовочное заведение – Чагин со своей девулькой и компаньонами должен отдыхать в таком заведении. А находится оно в двух минутах ходьбы от места их драки…

Я раскрыла сумку и достала фотографию Чагина.

– Посмотри, Саша, это я на стадионе со стенда содрала. Может быть, она тебе понадобится…

Жигунов посмотрел на фотографию Чагина, усмехнулся:

– Наука в лес не идет. Хорош, – положил фотографию в карман, взял меня под руку и провел в глубину зала к стойке, бара. Здесь царил золотисто-коричневый уютный полумрак. Навстречу нам плыла метрдотельша, расфуфыренная, «фирмово» одетая, с бриллиантовыми булыжниками в ушах. Она широко разводила руки для объятия с криками:

– Какой гость дорогой! Кто к нам пожаловал!..

Насмешливо-холодно Жигунов остановил ее:

– Рад тебя видеть, Ангелина. На воле…

– Вечно вы, Александр Кирилыч, со своими шутками! – трусливо-радостно захихикала Ангелина, и ее булыжники затряслись, разбрасывая маленькие радуги. – Будете обедать с дамой? Есть миноги, угри, телятина «фри». Или аперитив? «Чинзано»? «Мартини»?

Жигунов покачал головой:

– Для нас аперитив – слишком тонко. А на обед с телятиной сегодня еще не заработали. Скажи, чтобы нам дали две чашки кофе и пепси. Ты пирожное будешь? – повернулся он ко мне.

– Нет, у меня утренние пончики еще в глотке стоят.

Барменша за стойкой нажала на пневматические рычаги кофеварки, с шипением брызнул из краников коричневый напиток. Ангелина сама подала чашечки и спросила любезно:

– Чего еще изволите?

– Советов, подсказок, указаний, – сказал Жигунов.

– Александр Кирилыч, для вас-то всегда пожалуйста…

Жигунов достал из кармана фотографию Чагина и протянул Ангелине:

– Узнаёшь, конечно?

Ангелина удивленно подняла нарисованные брови:

– Естественно… Владимир Петрович…

– Чагин часто к вам ходит? – спросил Жигунов.

– Ну, не то чтобы часто, но регулярно. Вот последний раз неделю – десять дней назад заходил.

– Да, я знаю, – сказал Жигунов. – Он был со Шкурдюком и Поручиковым…

– Совершенно верно. А что, Александр Кирилыч, случилось что-нибудь?

Жигунов долго смотрел на нее, качал головой:

– Наверное, случилось, Ангелина, раз ты вместо товарищеских подсказок задаешь мне вопросы… Чего ж ты мне про Риту не рассказываешь?

– А что рассказывать? Вы же и сами про все в курсе…

– Ну, был бы про все в курсе, не приходил. – Жигунов прихлебнул из чашки кофе и спросил небрежно: – А ты Риту эту знаешь?

Ангелина засмеялась:

– А кто же ее не знает? Ее весь город знает. Можно сказать, в масштабах страны известность. Она же в сборной по плаванию…

– Так-так-так, – постучал пальцами по стойке Жигунов. – Маргарита… Маргарита… Маргарита… – повторял опт, вроде припоминал выскочившую случайно из памяти фамилию.

– Терёшкина, – подсказала Ангелина.

– Да-да-да! Маргарита Терёшкина! – обрадовался Жигунов, будто вспомнил. – Ну ладно… А сильно гуляли?

– Ну как это – сильно? В пределах допустимого. С ног не падали, – ласково улыбнулась Ангелина.

В это время из-за шторки позади бара возникла женщина в белом грязном халате и драматическим шепотом позвала:

– Ангелина Степановна! Подь на минутку! К телефону директор кличет!

– Простите, я сейчас же вернусь, – пообещала Ангелина и скрылась за занавесом.

Я схватила Жигунова за рукав:

– Саша, ты не можешь у нее в письменном виде получить показания?

Жигунов сердито мотнул головой:

– Я ж тебе объясняю, что я не только брать у нее письменные показания, но и расспрашивать не имею прав.

– Саш, но если ее официально вызовут в прокуратуру или в суд, она ведь обязана дать эти показания?

– Никогда она не даст этих показаний в прокуратуре и откажется даже от того, что сказала нам сейчас…

– Но почему?

– Потому что она сама жульница и стучать на своих клиентов не будет. Это выходит за рамки их воровской этики. Она уже и так мне их сдала. А в прокуратуру она не пойдет и ничего подтверждать не станет.

– Но она же ведь от них никак не зависит. Чего ей бояться их?

– Это тебе только так кажется. Она их и боится, и зависит. И говорить про них ничего не будет. Думаю, что визит исчерпан. Допивай кофе и можем идти…

Мы дошли до улицы Маяковского в ожесточенном молчании.

– Саш, если ничего мне не удастся узнать и дело дойдет до суда – осудят Ларионова?

Жигунов развел руками:

– Наверняка. Срок впаяют, как из пушки…

– А какой срок по статье полагается?

– До пяти лет. – Он взглянул на меня и поспешил утешить: – Ему больше года не дадут первый раз – характеристики, наверняка, хорошие…

– Да, – кивнула я. – У него наверняка будут хорошие характеристики. Хорошему человеку с хорошими характеристиками дадут всего год тюрьмы – ума дадут, мозги на место вправят…

– Не убивайся так, Ирэн! Он мужик крутой, он год в колонии на одной ножке простоит…

– Это я не сомневаюсь! – согласилась я. – А то, что опозорят на всю жизнь, работу любимую навсегда отнимут, судьбу сломают. – это так, чепуха! Это даже в приговор не включается, мелочи.

На противоположной стороне перекрестка, у того самого злополучного магазина с заново остекленной витриной по-прежнему стояла бабка с цветами.

Я показала ее Сашке:

– Вот эта старуха все видела. Она была в самой свалке, при ней началось все. Но она говорить ничего не хочет…

– Вполне естественно, – хмыкнул Жигунов. – Она и торгует-то здесь незаконно. Наверное, постовую службу умасливает. Ей еще лезть в чьи-то дела! Что она, с ума сошла?

Я понимала, что испытываю к бабке несправедливую ненависть, вызванную ее резонным нежеланием помогать мне.

– Скажи, как ты думаешь, откуда у нее могут быть цветы? – спросила я у Сашки. – Она ведь явно городская жительница. Она не похожа на деревенскую.

– Цветы? – задумался Сашка, – Да сейчас не разберешь, кто городской, а кто деревенский, все одеты одинаково…

– Да дело не в одежде. Она не похожа на деревенскую.

– Это твои выдумки, – махнул он рукой.

– Саня, умоляю тебя, голубчик, дорогой, сделай милость, прошу тебя – подойди, спроси ее. Ты совсем по-другому с ними разговариваешь. Они тебя боятся!

– Никто сейчас никого не боится, – сказал серьезно Сашка, но решительно сошел с тротуара и направился через дорогу. Я припустила рысью вдогонку.

– Почем цветы? – улыбчиво спросил Жигунов.

– Три рубля букетик, – протянула ему бабка свои желтые нарциссы, мазнула по мне взглядом и, по-видимому, узнала – сразу же отвела глаза в сторону.

– Дороговатенько, – хмыкнул Жигунов, посмотрел внимательно на нее и эпически спросил: – Бабуль, а ты почему здесь торгуешь? У тебя разрешение на это имеется?

– А на кой разрешение? – всколыхнулась бабка.

– Ты же знаешь, что исполком запрещает торговлю в неустановленных местах.

– А кто их знает, эти места – где они установленные, а где нет! – У нее ярко, молодо, зло светили пронзительные желтые глаза. – Может, здесь оно и надо бы установить, раз никому вреда от этого нет, а людям радость…