Революция 1918 года в Финляндии и германская интервенция - Виктор Михайлович Холодковский

необходимость энергично «пресекать анархические и самовольные действия», ибо «анархия является худшим врагом рабочего класса, и революция вовсе не то же самое, что преступное насилие». Популярный деятель социал-демократической партии Юрье Мякелин опубликовал за своей подписью обращение к народу, в котором подчеркивал, что борцы за свободу и демократию должны быть выше своих противников в нравственном отношении. «Чувство мести должно быть чуждо борцу за дело пролетариата... Своим оружием рабочий должен удерживать все дурные элементы, которые обыкновенно выплывают наружу в революционные времена. К таким принадлежат, например, грабители... Они не менее опасны для пролетариата, чем те, кто в настоящее время с оружием в руках борются против рабочих..., так как многие даже из тех, кто относится с симпатией к стремлениям рабочего класса, будут по недоразумению преступления этих элементов приписывать рабочим. Мы хотим быть уверены в том, что мы перед богом истории и перед международным пролетариатом осмелимся отвечать за каждый выстрел, сделанный из наших рядов».

Однако революционные власти не ограничивались одними призывами, а принимали действенные меры против тех, кто не внял словам. В упомянутом обращении Главного командования Красной гвардии говорилось, что «все без исключения позволившие себе совершить такие поступки (речь идет об актах мести, о плохом обращении с пленными врагами. — В. X.), подлежат строгому приговору революционного суда». В заявлении выборгских рабочих организаций и местного штаба Красной гвардии также говорилось: «Строго запрещается совершение отдельными лицами насильственных действий и бесчинств... Во всех случаях преступников немедленно предавать суду». О недопустимости самовольных расправ с взятыми в плен врагами говорилось и в приказе по Красной гвардии от 10 февраля.

Совершались ли, несмотря на все это, жестокости в красной Финляндии? Этого никогда не отрицали и красные. Но эти жестокости имели место не по указанию и не при попустительстве командования и правительства, как это было в белой Финляндии, а наоборот, вопреки самым категорическим предупреждениям и запрещениям правительства, командования и революционных властей, да и совершали такие действия не организованные рабочие, а главным образом не имевшие ничего общего с рабочим классом подонки буржуазного общества, уголовные элементы да анархисты, всегда использующие обстановку больших социальных потрясений для своих преступных целей. Чтобы не возбуждать подозрений, они принимали вид красногвардейцев, а для этого достаточно было нацепить красный бант на шапку; ведь формы у Красной гвардии не было, одеты были кто как (за исключением части красногвардейцев, которым достались присланные из Петрограда шинели). Часть таких негодяев смогла проникнуть и в Красную гвардию, но для очищения от них принимались все меры. 21 февраля главнокомандующий и начальник штаба Красной гвардии издали приказ, где говорилось: «В ряды нашей революционной армии пролезли элементы, которые сознательно стоят на анархистских позициях или хотят использовать возможность для достижения своих личных выгод и которые готовы с оружием в руках совершать грабежи, убийства и другие злодеяния. Эти элементы нужно немедленно удалить из наших рядов, как заклятых врагов революции. Поэтому приказываем, чтобы командующие всех округов, местных отрядов и фронтов, а также начальники штабов немедленно приняли самые энергичные меры для удаления преступных элементов из рядов гвардии». Предпринималось ли белофинским начальством что-нибудь подобное этим мерам, хотя в белой армии преступления были не единичными, а массовыми? Нет.

Чтобы ликвидировать одну из главных причин преступлений, революционные власти приняли решительные меры против продажи и употребления спиртных напитков. Еще в приказе № 1 Исполнительного комитета штабу Красной гвардии, отданном накануне революции, 26 января, содержалось такое указание: «Склады спиртных напитков при нахождении уничтожаются. Грабежи немедленно подавляются вооруженной силой». 30 января народный уполномоченный по внутренним делам Э. Хаапалайнен издал распоряжение, где со свойственной декретам финляндской революции энергичной краткостью было сказано: «1. Лица, предлагающие спиртные напитки бойцам, привлекаются к революционному суду для наказания. 2. У всякого, кто имеет спиртные напитки, кем бы он ни был, последние отбираются и уничтожаются». Это лаконичное распоряжение выполнялось самым буквальным образом. Только в Або, например,красногвардейцы конфисковали и вылили на землю спиртных напитков на 2 млн. марок. Видимо, это был перегиб: вина могли пригодиться для подкрепления сил раненых. Но в неукоснительном уничтожении спиртных напитков проявилось давнее стремление рабочего класса Финляндии покончить с употреблением алкоголя. Еще в конце 90-х годов прошлого века в Финляндии развернулось массовое движение против производства и продажи спиртных напитков. В 1907 г. социал-демократам удалось даже добиться принятия сеймом соответствующего закона, но он не был окончательно утвержден из-за сопротивления влиятельных кругов буржуазии. В 1917 г. такой закон вступил в силу, но буржуазия тайно нарушала его. Взяв власть, пролетариат силой заставил ее соблюдать этот закон и пресек возможности для спаивания неустойчивых элементов и для распространения преступлений, большая часть которых обычно совершается в состоянии опьянения.

Для предотвращения грабежей было введено ночное патрулирование красногвардейских троек. Принятые меры подействовали: преступники убедились, что с революционной властью шутки плохи. Статистика показала, что при революции преступность сократилась, как это наблюдалось и в Париже в дни Коммуны. Если в январе 1918 г. в Гельсингфорсе было совершено 769 преступлений, причем стоимость украденных ценностей составляла 471 059 марок, то в феврале число преступлений снизилось до 468, а стоимость украденных вещей — до 158 819 марок. В Або, как сообщала милиция, преступность с началом революции почти совсем исчезла. За две недели февраля было совершено лишь два преступления, тогда как прежде ежедневно задерживали шесть-семь преступников.

Для рассмотрения преступлений против революции декретом от 1 февраля были созданы революционные суды, которые должны были действовать временно до создания общего демократического судопроизводства. Каждая община создавала свой революционный суд, состоящий не меньше чем из четырех членов, избираемых из лиц, отличающихся честностью и правдивостью. Обвиняемому предоставлялось право иметь защиту, причем если он не использовал свое право, то защиту назначал ему суд. «Революционный суд, — говорилось в § 6 этого декрета, — основывает свой приговор на заслуживающих доверия показаниях свидетелей, на правдивых фактах, причем суд должен принимать во внимание характер обвиняемого, а также особые обстоятельства дела и другие факторы, особенно то обстоятельство, в какой мере это действие наносит ущерб интересам рабочего класса и революции».

Суд имел право накладывать такие наказания: лишение собственности, свободы или каких-либо личных или общественных прав или преимуществ. Смертная казнь и телесные наказания исключались. Обвиняемый имел право в течение 20 дней после объявления приговора обжаловать его. Верховный суд мог и без апелляции осужденного отменить или изменить приговор. Суд мог отложить исполнение приговора с перспективой его полной отмены в случае, если данное лицо в течение определенного времени не провинится снова.

Таким