Мрачный Жнец - Ларисса Йон

дерьмовый день. И он должен был стать хуже. Два удара подряд. А теперь нокаутирующий удар.

Сделав глубокий вдох, Хокин поправил спортивную сумку на плече и вошёл в командный центр Азагота. Это место напоминало зоопарк, битком набитый проверенными союзниками, шпионами, наёмными убийцами и парой приспешников Молоха, которые не подозревали о том, что Азагот знал, что они враги. Им предоставляли информацию, которую Азагот и Арес хотели получить. В центре комнаты, нависая над картой Шеул-Гра, стоял Азагот.

В комнате, полной гигантских людей и легенд, он выделялся изменённым обликом своего зверя: рога загибались за голову, глаза горели адским огнём, а кожа была тёмно-кроваво-красной. Хокин почувствовал, как взгляд Азагота устремился на него, и обжигающий жар, подобно лазерному лучу, ударил в то место, куда попал. Хок знал, что лучше не смотреть ему прямо в глаза.

— Мне нужно поговорить с моим отцом, — рявкнул Хокин. — Всем выйти.

Несколько мгновений никто не двигался. Некоторые посмотрели на Азагота, ожидая указаний, но когда он просто продолжал таращиться на Хокина, поспешно выскочили через многочисленные дверные проёмы. Огонь в глазах Азагота разгорелся ещё ярче. Ярче и крупнее, языки пламени почти лизали его брови. По крайней мере, он убавил огонь, позволив Хокину смотреть на него. Не то чтобы он этого хотел.

— Мы собираемся нанести новый удар, — сказал Азагот прокуренным голосом, полным демонических отзвуков. — Ресеф собирается обрушить чуму на войска Молоха здесь, — он указал на группу пластиковых орков, — и здесь. — Он уничтожил вторую группу своей рукой. — Драксис поведёт команду убийц через ломаную линию здесь…

— Отец.

— Что? Что бы это ни было, говори быстро. Мы должны атаковать снова, пока Молох не перегруппировался и не навредил Лиллиане. Мы проиграли, но ранили его. Арес говорит, что он не ожидает нового нападения так скоро…

— Отец! — Хокин положил огромный вещмешок на карту, уничтожая огромные армии. — Слишком поздно.

— Что значит «слишком поздно»?

Хокин сглотнул.

— Это прислал Молох.

Азагот застыл как вкопанный. По комнате разнёсся холодок, и на полу образовались полосы инея. Затем, неуловимым движением, Азагот подошёл к рюкзаку и расстегнул его. Плитка на полу потрескалась от перепадов температур, из-за чего в комнате стало очень холодно. Шок и боль Азагота сделали воздух хрупким, кожа побледнела, а рога и когти исчезли. Его крылья… они не сложились, а съёжились.

— Нет, — прошептал он. — О… нет. — Азагот покачнулся, и если бы Хокин не прижал его к груди, отец рухнул бы на пол. — Этот ублюдок, — Азагот отодвинулся от Хокина и, спотыкаясь, подошёл к бутылке виски, стоявшей в конце стола. — У блюдок!

— Отец, — Хокин проклинал дрожь в своём голосе. — Молох сказал… сказал, что, если ты нападёшь снова, он не пошлёт тебе в пакете кусочек Лиллианы. Если хочешь узнать, что получишь в следующий раз, посоветовал обратиться к «Потерянному раю».

В «Потерянном раю» Молох любил приносить в жертву детей.

С яростным рёвом Азагот развернулся.

— Арес! — взревел он, и Всадник, который, должно быть, был прямо за дверью, шагнул внутрь. — Отмени атаку. Никто не должен приближаться к Молоху. Никто.

Арес на мгновение заколебался, но, бросив взгляд на сумку и Хокина, мудро кивнул и выскользнул из комнаты.

— Отец? Что я могу сделать? — Азагот поднял руку в жесте «оставь меня в покое» и нетвёрдой походкой направился к южному выходу.

— Спать, — прохрипел он. — Мне нужно поспать.

Поспать? Они были в самом разгаре кризиса, и Мрачный Жнец захотел вздремнуть? Хокин почувствовал приближение Жасмин и оценил её успокаивающее присутствие рядом.

— Что происходит?

— Я не знаю, — сказал он. — Но думаю, что всё стало намного хуже.

Глава 20

Лиллиана бежала по берегу моря в ярко-розовом бикини, её босые ноги шлёпали по волнам, а вода доходила до кончиков пальцев ног. Лиллиана вдохнула солёный воздух и свежий аромат цитрусовых рощ, которыми был усеян греческий остров Ареса. Когда она жила здесь, то ежедневно бегала трусцой, пока на восьмом месяце беременности не пришлось перейти на ходьбу. Она остановилась, стряхивая капли песка и воды на икры. Это был сон, но он был реальностью.

Её рука потянулась к животу. Плоский. Верно. Это снова была сила ребёнка. Сны всегда начинались так, и она должна была вспомнить, что происходило. Может быть, на этот раз Азагот будет здесь. Пожалуйста, пожалуйста, пусть он появится.

Она расправила плечи, радуясь, что боль от того, что ей отпилили крылья, прошла. По крайней мере, здесь, в мире сна. Вернувшись на холодный пол камеры, она почувствовала невыносимую боль. И все же часть боли была не физической. На самом деле, большая часть. Она умрёт. Она знала это и примирилась. Ну, может быть, не совсем примирилась, но на каком-то уровне она приняла свою судьбу.

Что занимало её мысли и приводило в невероятный ужас каждое мгновение бодрствования, так это беспокойство о ребёнке. Он не мог родиться в Шеуле. На каждом углу были чудовища и страдания, и самым большим извергом из всех был Молох. Представляя, что он сделает с невинным ребёнком своего врага, а это легко сделать, поскольку Молох описал ей всё в мельчайших подробностях, она несколько часов после этого дрожала и её тошнило. И если каким-то образом ей удавалось выбросить это из головы, мысли возвращались к Азаготу и к тому, что ему придётся пережить, если он потеряет их обоих.

Когда она впервые встретила Мрачного Жнеца, он был холоден, почти мёртв внутри. По иронии судьбы, он был эмоционально подавлен, потому что когда-то слишком сильно переживал. Как эмпат, обладавший чрезвычайной чувствительностью, он был уязвим эмоциями других людей, и потеря этой способности принесла ему покой и свободу. По крайней мере, так было до тех пор, пока Лиллиана снова не пробудила в нем эмоции. Ему потребовалось время, чтобы взять их под контроль, и это по-прежнему было ежедневной борьбой. Что произойдёт, если он потеряет себя в горе и гневе?

Она боялась, что знает ответ на этот вопрос. Это поглотило бы его, разрушило бы всё, что он построил, всё, что любил.

— Лиллиана?

Улыбаясь, почти испытывая головокружение от звука голоса Азагота, Лиллиана развернулась на мокром песке, только чтобы увидеть выражение полного опустошения на его лице. Она бросилась в его объятия, отчаянно пытаясь утешить его, удержать от саморазрушения.

— Все в порядке, Азагот. Я в порядке.

— Твои крылья, — прохрипел он. — Мне так жаль. Мне так… жаль.

— Ш — ш -ш. — Она обхватила его лицо руками, заставляя посмотреть на неё. — Они отрастут снова. Всё в порядке, — сказала она, хотя это было