Военное духовенство в России в конце XIX – начале XX века - Лекха Вильевна Жукова

мобилизационному расписанию 1910 г. в полевые госпитали, в новообразовываемые части войск и в бригады государственного ополчения. По вопросу и ходатайству протопресвитера военного и морского духовенства[449] Святейшим Синодом постановлено было сохранить за священнослужителями, назначаемыми по мобилизационному расписанию в военно-врачебные заведения и вновь сформированные части, занимаемые ими по епархиальной службе должности с присвоенным последним содержанием[450].

Всего в 1914–1917 гг. в армию и флот войсковыми священниками были зачислены более 5 тысяч человек. Осуществлять отбор кандидатур у протопресвитера возможности не было, и на фронт отправляются священники малознакомые с военной средой и не знающие запросов и настроения воинов. Кроме того, как отмечал сам о. Георгий (Шавельский), контролировать епархиальных священников возможности почти не было. Существенной проблемой стала ротация кадров. Как писал Е. И. Махароблидзе[451], «многие полковые священники, прослужившие больше года на боевых позициях, вследствие болезни эвакуируются с театра военных действий, а вместо них командируются госпитальные священники. Но последние обыкновенно отказываются от командировок под разными, иногда совершенно неуважительными предлогами»[452]. Особенно усилилась эта тенденция в 1917 г., когда священники начинают спешно возвращаться в свои прежние приходы.

Отсутствие священника плохо отражалось на боевом духе не только православных воинов. А ведь именно Первая мировая война дает множественные примеры героизма священников, поднимавших солдат в атаку. Однако инструкция не предусматривала такого поведения – священники должны были находиться на перевязочных пунктах, то есть довольно далеко от главных событий.

Вообще инструкция предписывала священнику огромное количество обязанностей – участвовать в перевязках, проводить молебны и богослужения даже при «отсутствии большого числа молящихся <…> и при одном церковнике»[453], заведовать уборкой с боевого поля убитых и раненых, заботиться о поддержании в порядке воинских могил и кладбищ, извещать родственников убитых, организовывать в своих частях общества помощи семьям убитых и увечных воинов, развивать походные библиотеки, писать письма от солдат на родину и т. д.[454]

Между тем иногда не было возможности совершать более необходимые действия. Описываются случаи даже погребения без священника[455]. Именно в этом контексте у солдат возникает ощущение, что они «забыты Богом и людьми».

В 1916 г. по высочайшему утверждению были учреждены особые должности армейских проповедников, по одному на каждую армию. Конечно, они не могли справиться со своими задачами в силу малочисленности. Проповедническая деятельность, столь успешная в начале войны, становится просто опасной в 1916–1917 гг. – некоторых священников даже избивают.

Между тем отношение к священникам на войне могло быть и другим. С первых же дней попадания на фронт некоторые солдаты находились в особенном мистическом ожидании «знаков». Офицеры отмечали, например, повышенное внимание к астрономическим явлениям (затмение, слишком яркая звезда и т. д.). Наконец, в ночь с 31 августа на 1 сентября 1914 г. близ города Мариамполя Сувалк-ской губернии солдатам обоза 2-го разряда кирасирской бригады была явлена Богородица с Богомладенцем Иисусом Христом, сидящим на Ее левой руке[456].

Однако о. Георгий (Шавельский) обращает внимание на это событие только после запроса обер-прокурора В. К. Саблера, а сам запрос последовал после заметки в «Биржевых ведомостях». Еще меньше внимания он уделяет доставленной на фронт князем Н. Д. Жеваховым Песчанской иконе Божией Матери[457]. Даже путешествие по фронту Владимирской иконы Божией Матери не используется для одушевления войск, а превращается в протокольное мероприятие.

Таким образом, опыт участия духовенства в Первой мировой войне оказался неоднозначным. Недостаточный контроль, с одной стороны, огромное количество обязанностей, с другой стороны, фактически не оставляли священникам реальной возможности сблизиться с паствой. Приближающаяся революция углубила пропасть отчуждения между церковью и воинами. Об этом очень ярко пишет А. И. Деникин: «Один из полков 4-й стрелковой дивизии искусно, любовно, с большим старанием построил возле позиции походную церковь. Первые недели революции <…> Демагог-поручик решил, что его рота размещена скверно, а храм – это предрассудок. Поставил самовольно в нем роту, а в алтаре вырыл ровик для…»[458].

Церковная благотворительность в годы Первой мировой войны

Опубликовано: XXV Ежегодная богословская конференция Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета: Материалы. М. : Издательство Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, 2015. С. 203–208.

Первая мировая война для России началась не внезапно – ее ждали уже несколько месяцев. Газеты были полны намеков и слухов, а после инцидента в Сараево тема приближающейся войны уже не сходила со страниц газет. Наконец, 17 июля была объявлена всеобщая мобилизация. С полками на фронт должны были отправиться и военные священники. Их накануне войны в штате протопресвитера военного и морского духовенства числилось 730 (и 150 диаконов). Было очевидно, что этого количества не хватит. Усиление штата военных священников неизбежно должно было произойти за счет епархиального духовенства. Поскольку большая часть священников, отправлявшихся на фронт, не имела опыта военной и походной жизни, их деятельность регламентировалась специально составленной инструкцией. Первой обязанностью священников на войне, согласно этой инструкции, было «совершение торжественных молебнов перед началом боя и панихид об убитых – после боя»[459]. Для этого предстояло организовать места для богослужения, но возникли некоторые затруднения. Легче справиться с этой задачей было тем священникам, которые уже имели опыт Русско-японской войны. Их на момент начала Первой мировой по ведомству протопресвитера числилось около 150 человек. В частности, у них имелись оставшиеся еще с прошлой войны походные церкви. Эти церкви – набор предметов, необходимых для организации богослужения в походных условиях, – представляли собой сундук в чехле, палатку и вышитый иконостас. Проекты походных храмов разрабатывались в конце XIX века, в частности, вышитый иконостас уже предлагала великая княгиня Елизавета Федоровна. Изготавливались эти сундуки и полностью комплектовались фабрикой Ивана Алексеевича Жевержеева. У таких церквей были свои недостатки: ящики, по мнению некоторых священников, были «прямо непригодны для своей цели, так как имеют мелкое дно и открываются во всю ширину-длину, и потому Св. Дары из них легко просыпать при каждом открывании. Одно преимущество жевержеевских ящиков – это то, что они в сумках»[460].

Критически осмысливая опыт Русско-японской войны, о. Г. И. Шавельский инициировал первый Съезд представителей военного и морского духовенства от всех военных округов и от флотов. Съезд проходил 1–10 июля 1914 г. В рамках работы съезда из полковых священников и ктитора дивизионной церкви была сформирована комиссия под председательством благочинного 1-й пехотной дивизии, протоиерея Иоанна (Протопопова) для обсуждения вопросов практического служения в походных условиях. Была составлена опись церковных вещей и книг, необходимых в походное время, – всего 42 предмета весом 3 пуда 24 фунта и стоимостью 367 руб. 80