Капитал Российской империи. Практика политической экономии - В. Галин

Создание рабочих мест в городах требовало значительных средств.

Одним из их источников стали начавшиеся после 1907 г. громадные правительственные ассигновки «на флот, на военные потребности, на портостроительство, на шлюзование некоторых рек, постройку элеваторов и на усиление железнодорожного строительства»{626}. 

Другим источником выступили иностранные инвестиции, приток которых резко увеличился в постреволюционные годы: за 1908–1913 гг. — почти в 2,5 раза, по сравнению с 1900–1905 гг. В основе столь значительного роста лежали либерально-демократические преобразования, произошедшие в России во время революции 1905 г. Говоря о них, М. Вебер замечал: «Без угрозы со стороны иностранного финансового капитала — не прямой и буквальной, но угрозы по существу — Манифест 17 октября никогда не был бы обнародован или, во всяком случае, был бы отменен». Не случайно социал-демократические издания называли С. Витте, настоявшего на введении парламентаризма в России, «агентом биржи»{627}. И в этом не было ничего случайного, либеральная демократизация открывает двери капиталу, поскольку является прямым выражением его власти.

Увеличение притока иностранного капитала в Россию отразилось на всем ее экономическом развитии.

Например, А. Гершенкрон замечал, что «…после 1905–1906 годов процесс вестернизации России в экономической области действительно протекал последовательно и гладко, как никогда прежде»{628}. По словам С. Булгакова (1911 г.): «происходит медленное, но верное и неизбежное (если все останется без изменений) экономическое завоевание России иностранцами»{629}.

Еще одним источником капитала стал стремительный рост кредитного финансирования российской промышленности, например, «рост вексельного и подтоварного кредита акционерными банками в три раза превышал увеличение товарооборота в 1908–1913 гг.», — отмечает Ф. Гиндин. Он также указывает на «громадное развитие операций по финансированию промышленности», развернутое банками в этот период{630}. Всего за четыре года (1909–1913 гг.) активы акционерной банковской системы скачкообразно выросли в 2,5 раза!{631}

Однако капиталов все равно не хватало, и города не успевали поглотить всю высвобождаемую реформами крестьянскую массу. Эту данность констатировал в 1913 г. I Всероссийский сельскохозяйственный съезд: «развитие обрабатывающей промышленности не дает надежды на безболезненное поглощение обезземеливающегося населения»{632}.

Учет векселей российскими коммерческими банками, млн. руб.{633}

С другой стороны, бурный рост подтоварного кредитования угрожал перегревом рынка и кризисом перепроизводства. Для того чтобы оценить дальнейшие перспективы развития российской промышленности, необходимо, прежде всего, иметь представление о предельной емкости российского товарного рынка. Ведь именно емкость рынка предопределяет в индустриальную эпоху, при прочих равных условиях, темпы и пределы экономического роста. К этой теме С. Витте обращался на совещании министров еще в 1899 г.: «Если сравнивать потребление у нас и в Европе, то средний размер его на душу составит в России четвертую или пятую часть того, что в других странах признается необходимым для обычного существования»{634}. Спустя десять лет С. Прокопович отметит: «петербургский рабочий зарабатывает меньше берлинского, а жизнь обходится ему дороже»{635}. Главный вопрос — на сколько?

Для ответа можно использовать имеющиеся сравнительные оценки стоимости товаров и размеров доходов по разным странам, можно — данные по Национальному продукту и его распределению. Но они не дадут реальной картины, поскольку не охватывают ее полностью. Например, остатки средств населения на сберкнижках выросли с 300 млн. рублей в 1894 г. до 2 млрд. золотых рублей в 1913 г., но это вовсе не означает пропорционального увеличения емкости рынка. С. Витте в данном случае говорил совсем по-марксистски: «Основная причина общего кризиса лежит в условиях распределения народного дохода между отдельными классами населения и в несоответствии этого дохода с потребностями каждого отдельного хозяйства. Поэтому чем значительней излишки доходов у одних и недостатки у других, тем сильнее будут хозяйственные кризисы, и тем чаще они будут повторяться»{636}. Но доход может распределяться не только между отдельными классами, но и сферами деятельности, и факторами производства, причем весьма неравномерно, что также не дает возможности прямым путем рассчитать предельную емкость рынка.

Наиболее показательной и достоверной в данном случае будет сравнительная оценка потенциальной емкости рынка, которую можно сделать с некоторыми упрощениями на основании сравнения эффективности труда и уровня зарплаты работника в разных странах: 

Показатели эффективности труда и зарплаты рабочего, по оценке американского экономиста К. Райта, конец XIX в.{637} (Ежегодное производство на одного рабочего, $ … Зарплата рабочего, $)

Россия … 381 … 120

США … 1888 … 347

Превышение … 5 раз … 2,9 раза

Подобные расчеты приводил и М. Туган-Барановский: по данным Шульце-Геверница, в Англии на 1000 веретен приходилось 3 рабочих, в России же, по расчету Менделеева, 16,6 рабочих. Поэтому, получая в 4 раза высшую плату, английский рабочий обходился дешевле фабриканту, чем русский рабочий{638}.

В масштабе же экономики страны в целом эти различия приобретают новое содержание. Американский или английский рабочий благодаря более высокой зарплате имел в 3—4 раза большую потенциальную покупательную способность. При этом относительная стоимость его продукции, за счет в

5 раз более высокой производительности труда, для экономики в целом была почти в 5 раз ниже. Таким образом, потенциальная удельная емкость американского или английского рынка, при прочих равных условиях, была в 15–20 раз больше российского.

Для полноты картины необходимо распространить эти расчеты на весь рынок: ведь рабочие являлись представителями только городского населения, доля которого в России не превышала 15%. Остальное занимало крестьянство, доходы которого в среднем не превышали 1/3 зарплаты рабочего; а производительность труда — 1/5. В то же время в США доля городского населения составляла почти 40%, а в Англии — более 70%. При этом доходы и производительность сельских работников в этих странах не слишком сильно уступали городским, так доход английского агрария в 1913 г. превышал доход российского в среднем в 4,5 раза{639}. Поэтому, несмотря на то, что население России было в 1,7 раза больше американского и почти в 4 раза английского, по совокупной потенциальной емкости рынка Россия уступала своим конкурентам примерно в те же 20 раз[51]. Конечно, это очень общая оценка, но она дает представление о масштабе проблемы.

Исходя из подобных рассуждений, известный экономист В. Воронцов в своей нашумевшей книге «Судьбы капитализма в России» еще в 1882 г. обосновал «невозможность развития капитализма в России»{640}. Он не видел альтернативы и в марксистском пути развития. По его словам, марксисты лишь «повторяют старую буржуазную историко-экономическую теорию, лишь прикрасив ее гипотезой о молочных реках и кисельных берегах в отдаленном будущем, требуя за эту прикрасу экспроприации крестьянства и порабощение труда в настоящем и ближайшем будущем»{641}. В 1907 г. В. Воронцов, вновь вернувшись к теме отсутствия перспектив у капитализма в России, добавлял: «задача нашей общественной мысли заключается, поэтому, в устранении этого посредствующего звена (рынка спроса) в процессе удовлетворения народных нужд и в изыскании форм планомерной организации производства в прямой связи с потреблением»[52].{642} Однако сам В. Воронцов, стоявший на народнических позициях, не смог предложить никаких реальных, прогрессивных идей для решения поднятой им проблемы.

Вопросы низкой эффективности труда русского рабочего приковывали к себе в то время внимание ведущих экономистов. Конкретизируя проблему, Шульце-Геверниц отмечал: «Все компетентные люди считают главной причиной медленной эксплуатации выдающихся естественных богатств России невысокое качество русского труда». Огромный разрыв в производительности труда с развитыми странами, по мнению И. Янжула, объяснялся, прежде всего, безграмотностью русского народа: в рассматриваемый период число взрослых лиц, умеющих писать, составляло в США 92%, а в России — всего 16%{643}. М. Туган-Барановский в свою очередь полагал, что «низкая заработная плата, длинный рабочий день и безгласность рабочего составляют отличительную черту строя русской промышленности сравнительно с Западом. Именно в этом и заключается одна из важнейших причин технической отсталости русской промышленности»{644}.