"Казарменные баллады" и "Семь морей" (книги стихов) - Редьярд Киплинг

Прошу вас наполнить стаканы

И выпить без лишних слов

За четыре новые нации,

И за жителей островов.

Любой аттол распоследний,

Помянуть подобает нам:

Наша гордость велит нам выпить

За гордость живущих там.

За пыль от копыт неподкованных,

За рассветную душную тишь,

За дымок над кухней дворовой,

За шум жестяных наших крыш,

За риск утонуть в наводненье,

И смертельной засухи риск

За сынов Золотого Юга,

За поля, где пшеница и рис.

За сынов Золотого Юга, (встать!)

За привычную жизнь, что далась нам не даром,

Споем, ребята о тех мелочах, что дороги нам,

Ответим за каждую из мелочей, что дороги нам

На каждый удар — ударом!

За дымы пароходиков бойких,

За овец с бессчётных холмов,

За солнце что не обжигает,

За дожди без злых холодов,

За земли, что ждут посева,

За откормленных мясом людей,

За баб плодовитых, стройных:

Чтоб — по девять и десять детей.

Чтоб по девять и десять детей (встать!)

За привычную жизнь — что далась не даром,

Споём, ребята, о тех мелочах, что дороги нам,

Ответим за каждую из мелочей, что дороги нам,

На удар двойным ударом!

За страну бесконечных прерии

За бегущую тень облаков

За полный амбар соседа,

За гудки ночных поездов

За серых озёрных чаек,

За вспашку степной целины,

За зиму чуть ни в полгода,

За влажный ветер весны,

За страну жутких ливней и громов,

За сухую, бледную синь,

За гигантский прибой у Кейптауна,

И запах подпёкшихся глин,

За скрежет тяжелых шлюзов,

За рифы и золото вод,

За карту последней Империи,

Что время ещё развернёт.

За наших чёрных кормилиц,

Чей напев колыбельный дик,

И — пока мы английский не знали —

За наш первый родной язык!

За глубокую тень веранды,

За алмазный отсвет в волнах,

За пальмы в лунном сиянье

За ночных светляков в камышах,

За сердце Народа Народов,

За вспаханные моря,

За Аббатство, что славу Сада

Сплотило вокруг алтаря,

За неспешную поступь Времени,

За его золотой дождь

За мощности электростанций

И Сити незримую мощь,

Мы выпили за Королеву,

Теперь за отчизну пьём,

За наших английских братьев.

Может, всё же, мы их поймём.

Поймут и они нас тоже…

Но вот, Южный Крест и зашел…

За всех, уроженцев колоний

Выпьем. И — ноги на стол!

За уроженцев колоний (встать!)

За этим столом нас шесть —

За привычную жизнь, что далась недаром,

Споем, ребята о тех мелочах, что дороги нам,

Ответим за каждую из мелочей, что дороги нам

На удар шестикратным ударом!

За Телеграфный Кабель! (взяться за руки!)

Проложенный в глубине морской,

Чтоб с мысом Горн связать Оркней

Одной неразрывной петлёй!

Вокруг земли! Вокруг всей!

За уроженцев колоний! Пей!

пер. В. Бетаки.

61. КОРОЛЕВА

«Романтика, прощай навек!

С резною костью ты ушла, —

Сказал пещерный человек, —

И кремнем бьет теперь стрела.

Бог плясок больше не в чести.

Увы, романтика! Прости!»

«Ушла! — вздыхал народ озер. —

Теперь мы жизнь влачим с трудом.

Она живет в пещерах гор,

Ей незнаком наш свайный дом,

Холмы, вы сон ее блюсти

Должны. Романтика, прости!»

И мрачно говорил солдат:

«Кто нынче битвы господин?

За нас сражается снаряд

Плюющих дымом кулеврин.

Удар никак не нанести!

Где честь? Романтика, прости!»

И говорил купец, брезглив:

«Я обошел моря кругом —

Всё возвращается прилив,

И каждый ветер мне знаком.

Я знаю все, что ждет в пути

Мой бриг. Романтика, прости!»

И возмущался капитан:

«С углем исчезла красота;

Когда идем мы в океан,

Рассчитан каждый взмах винта.

Мы, как паром, из края в край

Идем. Романтика, прощай!»

И злился дачник, возмущен:

«Мы ловим поезд, чуть дыша.

Бывало, ездил почтальон,

Опаздывая, не спеша. О, черт!»

…Романтика меж тем

Водила поезд девять-семь.

Послушен под рукой рычаг,

И смазаны золотники,

И будят насыпь и овраг

Ее тревожные свистки;

Вдоль доков, мельниц, рудника

Ведет умелая рука.

Так сеть свою она плела,

Где сердце — кровь и сердце — чад,

Каким-то чудом заперта

В мир, обернувшийся назад.

И пел певец ее двора:

«Ее мы видели вчера!»

Пер А.Оношкович-Яцына.

62. СТИХИ О ТРЕХ КОТИКОЛОВАХ

У Бладстрит Джо на всех языках болтают

и пьют до зари.

Над городом веет портовый шум,

и не скажешь бризу: не дуй!

От Иокогамы уходит отлив, на буй бросая буй.

А в харчевне Циско вновь и вновь

говорят сквозь водочный дух

Про скрытый бой у скрытых скал,

Где шел «Сполох» и «Балтику» гнал,

а «Штральзунд» стоял против двух.

Свинцом и сталью подтвержден, закон Сибири скор:

Не смейте котиков стрелять у русских Командор!

Где хмурое море ползет в залив меж береговых кряжей,

Где бродит голубой песец, там матки ведут голышей.

Ярясь от похоти, секачи ревут до сентября,

А после неведомой тропой уходят опять в моря.

Скалы голы, звери черны, льдом покрылась мель,

И пазори играют в ночи, пока шумит метель.

Ломая айсберги, лед круша, слышит угрюмый Бог,

Как плачет лис и северный вихрь трубит в свой снежный рог.

Но бабы любят щеголять и платят без помех,

И вот браконьеры из года в год идут по запретный мех

Японец медведя русского рвет, и британец не хуже рвет,

Но даст американец-вор им сто очков вперед.

Под русским флагом шел «Сполох», а звездный лежал в запас,

И вместо пушки труба через борт — пугнуть врага в добрый час.

(Они давно известны всем —

«Балтика», «Штральзунд», «Сполох»,

Они триедины, как сам Господь,

и надо петь о всех трех.)

Сегодня «Балтика» впереди — команда котиков бьет,

И котик, чуя смертный час, в отчаянье ревет.

Пятнадцать тысяч отменных шкур — ей-Богу, куш не плох,

Но, выставив пушкой трубу через борт,

из тумана вышел «Сполох».

Горько бросить корабль и груз — пусть забирает черт! —

Но горше плестись на верную смерть

во Владивостокский порт.

Забывши стыд, как кролик в кусты,

«Балтика» скрыла снасть,

И со «Сполоха» лодки идут, чтоб краденое украсть.

Но не успели они забрать и часть добычи с земли,

Как крейсер, бел, как будто мел, увидели вдали:

На фоке плещет трехцветный флаг,

нацелен пушечный ствол.

От соли была труба бела, но дым из нее не шел.

Некогда было травить якоря — да и канат-то плох,

И, канат обрубив, прямо в отлив гусем летит «Сполох».

(Ибо русский закон суров — лучше пуле подставить грудь.

Чем заживо кости сгноить в рудниках,

где роют свинец и ртуть.)

«Сполох» не проплыл и полных двух миль,

и не было залпа вслед:

Вдруг шкипер хлопнул себя по бедру

и рявкнул в белый свет:

«Нас взяли на пушку, поймали на блеф —

или я не Том Холл'

Здесь вор у вора дубинку украл и вора вор провел:

Нам платит деньги Орегон, а мачты ставит Мэн,

Но нынче нас прибрал к рукам собака Рубен Пэн!

Он шхуну смолил, он шхуну белил,

за пушки сошли два бревна.

Но знаю я «Штральзунд» его наизусть —

по обводам это она!

Встречались раз в Балтиморе мы,

нас с ним дважды видал Бостон,

Но на Командоры в свой худший день явился сегодня он —

В тот день, когда решился он отсюда нам дать отбой, —

С липовыми пушками, с брезентовою трубой!

Летим же скорей за «Балтикой», спешим назад во весь дух,

И пусть сыграет Рубен Пэн — в одиночку против двух!»

И загудел морской сигнал, завыл браконьерский рог,

И мрачную «Балтику» воротил, что в тумане шла на восток.

Вслепую ползли обратно в залив меж водоворотов и скал,

И вот услыхали: скрежещет цепь —

«Штральзунд» якорь свой выбирал.

И бросили зов, ничком у бортов, с ружьями на прицел:

«Будешь сражаться, Рубен Пэн, или начнем раздел?»

Осклабился в смехе Рубен Пэн, достав свежевальный нож:

«Да, шкуру отдам и шкуру сдеру — вот вам мой дележ!

Шесть тысяч в Иеддо я везу товаров меховых,