Концертмейстер. Роман в форме «Гольдберг-вариаций» - Валерий Храмов

лет, прекрасно одетым, модно подстрижен. Предваряя концерт, он взял слово. Колхозный руководитель весьма достойно произнес небольшую речь, в которой сказал обо всем: о Родине, об успехах колхоза, достойных песни, о композиторе, который эту песню написал. Потом поблагодарил колхозников за ударный труд и любовь к родной станице, а «деятелей культуры» за их нелегкую, но столь «необходимую для нас деятельность», композитора — «за прекрасную мелодию, которая, как я надеюсь, станет гимном станицы». Речь председателя колхозники встретили искренними аплодисментами.

Включили прожектора, которые высветили на сцене ряд стульев, своим расположением обозначившие структуру инструментального ансамбля, появившегося из-за кулис. Сельский самодеятельный ансамбль народных инструментов был немногочисленным — состоял из двух балалаечников, двух домристок, одного баяниста, который расположился между названными инструментальными группами. Над ними, нависая, встал огромный длинноволосый детина с большой балалайкой, которую на научном языке называют «субконтрабас». Вид сельских артистов был юмористическим, но публика, вероятно, к ним уже привыкла — все приветливо заулыбались музыкантам, как добрым знакомым.

После того, как ансамбль расположился и подстроил инструменты, на сцену «выплыла» певица, та самая молодая супруга композитора-песенника. Она была столь высока и объемиста, что, расположившись перед ансамблем, ухитрилась прикрыть своим огромным телом верзилу контрабасиста. Приняв соответствую событию позу и «сделав» выражение лица, певица подала знак оркестру. Те заиграли торжественное гимнообразное вступление. Зал встал. Солистка запела и в музыке обозначилась лирическая нотка. Куплетов было три. Мелодия повторяла ритм стиха. Музыка не менялась — менялись только слова, которые, по существу, «тоже не менялись». Песня-гимн закончилась повторением вступительного фрагмента. И стоящая публика зааплодировал в такт песни-гимна.

А потом — уже под бурные овации — на сцену вышли композитор и председатель. Композитор раскланивался во все стороны радостно и даже как-то задорно.

— Позвольте, — предложил растроганный председатель публике, — ваши аплодисменты считать одобрением замечательной мелодии, которую мы сейчас прослушали. Теперь у станицы есть гимн!

Публика выразила поддержку аплодисментами, кто-то закричал «ура», а кто-то «браво»!

(«Ай да председатель!» в который раз подумалось).

Объявили небольшой перерыв, пообещав концерт из песен знаменитого композитора-гимнописца.

Я покинул зал и пошел искать Олю. Она была все там же — у худрука. В кабинете находился композитор, только что выскакивающий на сцену кланяться. Солистка была по-прежнему грустна. Песенник, выглядел весьма симпатичным живым мужичком маленького росточку лет шестидесяти. Он крутился вокруг Оли, извинялся, жал руку, целовал, опять жал. Как я понял — «они обо всем уже договорился», но Оля продолжала играть роль обиженной женщины. Меня представили. Композитор начал было со мною покровительственно-шутливый, разговор. Я на его «любезничания» ответил по-мужски — бить престарелого нахала не стал, но плечи расправил и «соорудил» соответствующую грозно расправленным плечам физиономию. Гимнописец растерялся, утратил веселость, испуганно «разорвал дистанцию», сделав два шага назад. В этот момент дверь приоткрылась, и строгий глас благоверной «гимножеписы» вызвал его на сцену:

— Григорий Иванович, Вы не забыли, что у нас концерт? — властно позвала она шаловливого супруга.

— Да-да, дорогуша, я буду «айн момент». Оленька уже меня отпускает.

С этими словами композитор выпорхнул из кабинета, оставшись неотомщенным. Я пошел слушать концерт. Оля, демонстрируя окончательно неупрощенную обиду, осталась чаевничать в одиночестве.

В зале, после перерыва публики не убавилось. Даже все мужики остались послушать — перекурив вернулись в зал и с видимым нетерпением стали ожидать продолжения концерта.

На сцене появилась руководительница художественной самодеятельности и объявила о начале, торжественно представив артистов. Первой вышла певица — величаво, с достоинством. За нею скоренько выскочил пришедший в себя композитор — с баяном. Современный большущий инструмент наполовину заслонил его фигуру. Получалось, что голова гимнописца торчит прямо из мехов. По сравнению с высоченной супругой баянист-песенник выглядел совсем маленьким и невзрачным. Совместный вид столь странной парочки веселил, и весь зал стал улыбкой. Но публика, смеясь, тем не менее, захлопала.

И тут вдруг случилось событие, которое едва не сорвало мероприятие. Во время перерыва на сцену принесли помост, обычно используемый дирижерами. Находчивый композитор песенник, обежав высокорослую певицу, с трудом стал на него карабкаться. Услужливая супруга помогла. Когда они опять выстроились (певица чуть впереди и слева), то по росту стали вполне соответствовать друг другу.

В этот момент один из мужиков с галерки звучным басом с восторгом «резюмировал»:

— Дывись, хлопцы, як наш Лютик!

«Галерка» одобрительно заржала. Официальные лица с возмущением зашикали на мужиков. Председатель даже привстал и грозно оглядел нарушителей порядка. Мужики затихли. Концерт начался. Зазвучал баян, и полилась мелодия любимой песни, и «все обратились в слух», а женщины даже стали участвовать — чуть подпевая, покачивая головами в такт музыки. Я покинул зал. Зашел к Оле. Та, без «публики», была весьма миролюбиво настроена. Сообщила, что нам председатель выписал продукты — «по себестоимости»: «Так, есть и мясо, но немного», — отчиталась певица о проделанной работе. — «Все равно приятно. Концерты нам зачтут. На две палочки мы заработали, можно будет лишний раз не дергаться. Скоро наши прибудут, и поедем домой».

Оля, допив очередную чашку «Краснодарского чая», захотела прогуляться по станице и попросила ее сопровождать. По пути рассказал солистке про подвиги Лютика и про казус, едва не сорвавший концерт. Оля заинтересовалась и пожелала познакомиться с собачкой. Мы вышли из клуба, но, к моему удивлению — ни гусей, ни Лютика на улице не было. Около крыльца лежала его подруга, греясь на весеннем солнышке.

Мы побродили по станице, послушали тишину и, не встретив ни одного человека, минут через сорок вернулись назад. «Небольшой концерт», уже закончился. Публика выходила из дверей клуба и расходилась по станице. Мы стали дожидаться, когда можно будет проникнуть в помещение, ибо дверь была узка, а народу в клубе много, и все торопились домой по делам неотложным.

Скоро все затихло. Чуть погодя, из клуба, суетясь, выскочил композитор, затем торжественно прошествовала гимножеписа, сопровождаемая председателем колхоза и директором. Они беседовали, причем директор и председатель держались подобострастно, а певица — высокомерно.

Оля с раздражением, отметила, что «колхозница», ведет себя прямо как царица:

— Лучше бы нотную грамоту поучила!

Композитор подскочил к автомобилю и открыл багажник. Мы подошли. Тут один из колхозников, одетый, в отличие от других не празднично, поднес большой мешок, заполненный продуктами — от колхоза в благодарность, как я понял. Он поставил мешок в багажник