Осколки - Евгений Игоревич Токтаев

его по всему Сидону ищем, а от него разит, как из винного погреба!

Никодим снова повернулся к ним.

— Ладно, разобрались. Замнём.

Он кивнул своим людям, и они потянулись прочь, бросая недовольные взгляды на пришельцев. Помогли увечным встать и увели с собой.

— Мы можем идти? — спросил Антенор.

— Не держу, — ответил фалангит.

— Ну тогда будь здоров, Никодим.

Фалангит покосился на Диона, Сахру, потом снова посмотрел на Антенора.

— Бывай. Но ты запомни — я от своих слов не отказываюсь.

Он повернулся и пошёл прочь.

— Какой, однако, интерес к моей скромной персоне, — вполголоса пробормотал Антенор, глядя ему вслед, — и чем я такое заслужил?

Глава 7. Вторжение

На следующий день в городе не произошло ничего примечательного. Артельщики сидели на заезжем дворе и развлекали себя игрой в кости, пили вино. Утром и вечером выбирались в город погулять, потолкаться на рынке и в порту. В обед дремали. Антенора удивляло, что они не искали заказчиков. На осторожные расспросы отвечали уклончиво.

Он поговорил с Аполлодором и предложил свои услуги в качестве кашевара. Временно, пока не подыщет работу. Откровенно говоря, они и без него прекрасно обходились, но Аполлодор с предложением согласился. Македонянин им всем понравился.

На второй день, слоняясь с Репейником по городу, Антенор заметил Хорминутера. Египтянин в сопровождении раба направлялся прямиком во дворец царя Абдалонима. Стража пропустила его туда без вопросов и проволочек.

Чуть поодаль за египтянином шёл уже знакомый сириец, коего звали Ил-Маади. Он шествовал вальяжной походкой, отщипывал кусочки от лепёшки и отправлял в рот, глазея по сторонам. Праздно, как могло показаться простому обывателю, но не Антенору. Сириец нет-нет, да поглядывал в сторону египтянина. Македонянин вспомнил предостережение Аристомена и ответ Хорминутера, что в обиду его не дадут. Стало быть — «пастух».

В этот раз Антенор благоразумно не стал давать волю своему любопытству и потащил Диона прочь. Вечером, после ужина наведался в «Себек-Сенеб» почесать языком с Никодимом, повспоминать товарищей, а на самом деле лишний раз поглазеть на Мойру. Как раз к тому времени и Хорминутер вернулся.

Когда закатное солнце наполовину погрузилось в море, Антенор решил, что пора и честь знать. Покидая гостеприимное заведение, он наступил в потёмках коту на хвост. Местный «главный», уже знакомый македонянину, издал истошный вопль и метнулся из тени к очагу. Антенор от неожиданности выругался, едва не треснулся лбом об косяк и смущённо ретировался. Никодим фыркнул, а одна из рабынь Хорминутера, финикиянка, всплеснула руками.

— Абби! Тебя где носило, разбойник? Я думала, тебя мышь бешеный укусил сто раз! Опять к этой рыжей лахудре шатался?

— Мр-р-р?

— Ай ты… Меня на эту дуру облезлую променял, да?

Кот закрутился у рабыни под ногами, задрав и распушив хвост.

— И не выпрашивай, Абби, — строго сказал Хорминутер, — иди работай, я вчера мышь в кладовке видел.

— Мр-р-р?

— Ему до твоих мышей сейчас дела нет, — усмехнулся Никодим, — элафеболион на дворе, все мысли о бабах.

Хорминутер подсел к македонянину.

— Дело у меня к тебе есть, дружище. Просьба.

— Какая? — не меняя ленивой позы поинтересовался Никодим.

Он грыз фисташки, на столе возле него лежала внушительная горка.

— Наш александрийский друг попросил меня разузнать про одного человека. Я ходил к Итту.

— Причём здесь он? — спросил Никодим.

— Итту должен знать всех, как я надеюсь, кто состоял подле Эвмена.

— А какое нашему александрийскому… — македонянин сплюнул в ладонь скорлупу, — … другу, дело до Эвмена, который помер?

— Я не интересовался, — ровным голосом заявил Хорминутер.

Аристомен, конечно же, рассказал ему о своей встрече с Фарнабазом во всех подробностях.

— Однако не вижу причин, чтобы отказать ему в сей необременительной просьбе.

— Зато вижу я… — пробормотал македонянин, снова сплюнув скорлупу, на сей раз неудачно, мимо ладони.

— Никодим… — укоризненно покачала головой возникшая из ниоткуда Месхенет.

— Но для тебя, госпожа моя, я на всё готов, — треснул себя кулаком в грудь македонянин, взглянув на жену хозяина, — ты же знаешь.

— Я про свинство твоё, — ответила Месхенет, — иди на улицу плюйся.

— Девочки пол вымоют, — отмахнулся здоровяк.

Кот запрыгнул Хорминутеру на колени.

— Мр-р-р-р-р.

— Вашти, — обратился хозяин к рабыне, — налей молока этому бездельнику.

Финикиянка покинула зал, кот со всех ног поскакал за ней.

Хорминутер снова повернулся к Никодиму и негромко произнёс:

— Я солгал тебе. Один из людей Эвмена, полагаю из числа ближайших, должен знать, где находится наследник Александра, Геракл.

— Да ладно? — Столь же негромко присвистнул Никодим. — Он ещё жив?

Хорминутер кивнул.

— Итту переписал людей, кто состоял в царском грамматеоне и кого он смог вспомнить. Вот, взгляни.

Он раскрыл перед бывшим фалангитом вощёную табличку.

Никодим посмотрел. Поморщился.

— Старею, что ли? Не вижу ничего.

Месхенет поднесла к нему масляную лампу.

Итту-Бел, уроженец Сидона, был человеком непростой судьбы. Он происходил из знатного рода, был прекрасно образован, знал пять языков, причём и говорить мог и писать даже на египетском. Много лет назад Итту довелось участвовать в восстании финикийцев против персидского царя Артаксеркса. Восстание было жестоко подавлено, а многих уцелевших сидонян продали в рабство. Угодил в рабы и Итту-Бел.

Он сменил несколько хозяев, прежде чем оказался в Афинах, где его купил Эвмен, который приехал туда с царевичем Александром и посольством победителей при Херонее, дабы диктовать условия мира. Предстоял поход в Азию и кардиец подыскивал переводчиков.

Итту прослужил в царском грамматеоне почти семь лет, а после того, как Александр покинул Египет и направился вглубь Азии на встречу с Дарием, Эвмен освободил своего верного раба. Итту вернулся в Сидон. Став вольным, он продолжал числиться на македонской службе, его приставили в качестве советника к царю Абдалониму. А то новоиспечённый царь прежде садовником был, потому нуждался в правильных советах.

Выслушав дело Хорминутера, Итту составил два списка. В первый заносил вообще всех, кого вспомнил, а во второй тех, кого можно было назвать доверенными Эвмена.

На память Итту не жаловался, однако, к сожалению, далеко не для каждого из служителей грамматеона мог указать, чей тот сын и откуда родом. Да и имена часто повторялись, македонская выдумка по этой части проигрывала эллинской. Одни и те же Аминты, Атталы, Филиппы…

Тем не менее список получился внушительный, что весьма озадачило Хорминутера. Больше дюжины имён.

— Сказать, по правде, всех их должен знать Аристомен, — заметил Итту-Бел, — видишь, тут и начальник его есть.

— Одно дело вспоминать чуть ли не бегом, — ответил Хорминутер, — и совсем другое, вот как мы с тобой, за вином и приятной беседой.

Однако даже если вычеркнуть тех, кто явно к делу