Избранное - Факир Байкурт

Он ждал ответа, а я молчал. Не мог же я дедушку подводить. Еще ниже голову пригнул, а сам дрожу от страха и думаю: «Сейчас как врежет…»

Он придвинулся ближе и впрямь замахнулся на меня кулачищем, но тут дедушка подскочил.

— Не смей ребенка бить! Я тебя еще утром предупреждал, чтоб не смел малыша и пальцем тронуть! Сиди, где сидишь!

Пришлось отцу отступиться, но вижу я, как нелегко ему это далось. Лучше б ушел в свою комнату, побыл там один на один с собой, авось успокоился бы. Нет, не уходит… Вдруг уселся на сундук, куда мы постели свои складываем, голову руками обхватил. Я подумал, что ему полегчало б, если б расплакался. Но взрослые при других не плачут. Стеснялся он нас. Вижу, как он мучается. Лучше б поколотил меня, душу отвел. Но дедушка не позволит ему. Вон оно, оказывается, как человек может страдать из-за куропатки. Мне было совестно, и жалко отца, и жалко себя, и жалко куропатку. Но что я мог поделать?

— У нас за душой ни гроша ломаного. — Голос отца звучал глухо. — Бьюсь как проклятый, чтобы работу найти, чтоб прокормить вас. А вы что? Вы мне только поперек пути встаете. Я один тащу на себе весь дом, будь он неладен. Один корячусь, из сил выбиваюсь, чтоб самому в люди выйти и детей вывести. Я эту старую лодку вперед толкаю, а вы — назад.

— Давайте покушаем, — вмешалась мама. — Легче будет дом на себе тащить. Нам и впрямь негоже толкать нашу лодку в разные стороны.

В тот вечер отец не проронил больше ни слова. Дед тоже помалкивал, Отец даже в кофейню не пошел, где обычно просиживает все вечера. Дед туда вообще не ходит. Один только Али отпросился погулять с ребятами, мать его отпустила.

У меня от усталости глаза слипались, поэтому я ушел в нашу с дедом комнату и лег в постель. Вскоре и дедушка пришел, лег рядом со мной. На сей раз он не стал запирать дверь на засов и куропатку не стал заносить в дом, а оставил на обычном месте. Он, видно, решил, что самое страшное уже позади и можно ничего не опасаться. А мне по-прежнему было страшно.

— Деда, — прошептал я, — а ты не боишься оставлять там куропатку?

— Конечно, не боюсь. Наша взяла, внучек! Американ укатил восвояси, теперь раньше чем через неделю не заявится. Мы к тому времени вправим мозги твоему папаше. А не удастся — тогда и думать будем.

Я заснул. Ночью мне всякие-разные страсти снились, горел я как в огне, утром проснулся раньше всех — весь в поту. Я тихонько поднялся, будто мне по малой нужде надо. Напялил шапку и вышел.

Смотрю, а куропатки нет!

И отца нет. Мать с братьями и Дуду еще сладко спали. Я кинулся к деду.

— Дедушка, дедушка! Куропатки нет! И отца нет! — принялся я тормошить деда. Он спросонок вскочил и, как был, без порток, кинулся во двор. Распахнул калитку, заглянул под навес. Клетки и впрямь нигде не было.

— Беги, Яшар, взгляни, стоит ли на месте джип Карами, — велел мне дед. — Посмотри заодно, не видать ли твоего отца на улице. Если он там, беги за ним. Я только оденусь — и за тобой следом.

Я бросился вниз по лестнице, а мне вслед несся голос дедушки:

— Вставай, Исмахан! Твой муж ушел из дому. Не слышала когда?

— Ой, не слышала! — всполошилась мама. — Если бы слышала, ни за что б не отпустила. Валлахи, не слышала.

Джип стоял на месте, но отца нигде не было видно.

«Ну что, нет его?» — спросил глазами подоспевший дед.

Я опустил голову.

— Беги на проселок! — крикнул дед. — Может, он недалеко от деревни ушел, автобус поджидает. А я тем временем спрошу Карами, не знает ли, куда подевался Сейдо.

Припустился я со всех ног, а у себя за спиной слышу насмешливый голос Карами:

— Откуда мне знать, куда ваш Сейдо-эфенди намылился?

Может, он и видел, да только правды от него не дождешься.

Проселок был пуст, пыль прибита ночной росой — ни отцовских следов, ни куропаточьих. Хоть бы перышко валялось! Обвел нас отец вокруг пальца.

Дед — старый волк, а мой отец, стало быть, молодой волк, хитростью ему не уступит. Так оно выходит.

— Знаю, малыш мой, как тебе горько, — схватив меня за руку, сказал дедушка. — А мне еще горше, поверь. Тебе он отец, а мне сын. Ох, рвется душа на части, когда супротив ближайшего сродника надо идти. А ведь ничего не поделаешь, придется. Одно хочу сказать тебе: наберись терпения, малыш. Крепись изо всех сил, но не плачь. Вернется же он в конце концов…

Пока дед не сказал мне этого, я еще крепился, а тут не выдержал и заревел в три ручья. Так и пришел домой, весь зареванный, с глазами красными, как малина. Не помню, как я вечера дождался. Не в себе был. Уже в сумерках вернулся из своей обычной ездки джип Карами. И тут выяснилось, что в Сейдиме они нагнали отца, который почти всю ночь шел пешком. Оттуда на джипе Карами он доехал до Кырыклы, а там пересел в минибус. Клетку с куропаткой он нес с собой.

— Везу подарок американскому другу, — похвалялся он перед попутчиками. — Я ему куропатку, а он меня на работу устроит.

Об этом нам рассказал уже не Карами, а другие люди — Сиркен Фатма, Джулук Али и Сефер из Хошафа.

В тот день отец, само собою, домой не вернулся. И весь следующий день не было его. Мы с дедом думали-гадали, что делать, как быть. Может, стоит в Анкару податься следом за ним? Только ведь пустое это. Во-первых, нам даже остановиться не у кого. Денег на дорогу у нас тоже нет. Не оставалось другого выхода, кроме как ждать возвращения отца. Может быть, он по пути одумается и вернется домой с куропаткой. Может, совесть в нем заговорит. А может, Харпыр-бей оскорбился, что ему сразу не дали то, о чем он просил, и скажет так: «Раз не хотел сразу дать, то мне сейчас от тебя ничего не нужно! Не приму я от тебя эту куропатку!» Может такое быть? Вполне может.

Вот с такой надеждой жил я целых два дня. На третий отец явился.

— Где Яшарова куропатка? Куда ты ее подевал? — раньше всех накинулась на него мама.

— Будто не знаешь, где ей надлежит быть, — скривился отец. — Все прекрасно знаешь и не приставай с вопросами. Отдал я ее Харпыру-бею! Карами преподнес ему войлочный ковер, а я, видишь ли, должен выглядеть последним жмотом, перед людьми срамиться. Не бывать такому! Вот я и отвез вашу куропатку в Анкару и подарил Харпыру-бею.

— В последнем нашем разговоре он предлагал за нее сто пятьдесят долларов. Он что, набавил цену? Сколько ты с него получил?

— Ни единого куруша я с него не получил! Отдал просто так, в подарок.

— У тебя же нет ни единого куруша. Отчего ж не принял денег от американа?

— Он предлагал, настаивал, но я не взял. Единственное, что попросил, — на работу меня устроить. Он обещал. Как только найдет место, сразу даст знать. Адрес взял, письмо напишет.

— А дальше что?

— Что дальше? Ничего.

И тут со мной стряслось сам не знаю что. Закричал я и бросился на отца. Ухватился за его рубашку, затрясся сам и его трясу изо всех сил. Сперва отлетели пуговицы, а потом и сама рубашка с треском порвалась, и тогда я вцепился ногтями ему в лицо, чуть глаза не выцарапал.

13. Спор на берегу реки

И опять слово берет Эльван-чавуш.

Яшар набросился на своего отца, а тот, боясь меня, не решился врезать мальчишке. Яшар дубасил отца кулаками, царапал ему глаза и щеки, оторвал пуговицы на рубашке, вырвал клок из воротника, а под конец впился зубами в руку.

Исмахан насилу оттащила ребенка от отца.

— Что ты делаешь, сын! Как смеешь! В доме ни единого лоскута нет, ниток нет. Как я зачиню рубашку?

Лицо мальчика заливали слезы. Он дышал с присвистом, ноги его не держали.

— Садись, Яшар, — сказал я. — Садись, бесценный мой.

Только я назвал внука бесценным, как Сейит и вовсе взбеленился, глаза сделались совсем бешеные. Он кинулся на ребенка, ударил его пару раз тыльной стороной руки и ногой пнул в бок. У Яшара из носа хлынула кровь. Он побежал под навес. Исмахан догнала его, обмыла ему лицо и руки. Затем оба они вернулись. Сейит злобно смотрел на них, а у мальчика, хоть он и всхлипывал, взгляд был такой, что дай только волю — разорвет отца на части.

— Позор! — приговаривала Исмахан. — Стыд-то какой! Отец с сыном подрались!

— Вырастили звереныша на свою голову! — крикнул Сейит. Это он не Исмахан, а меня имел в виду — я, мол, распустил мальчишку. И добавил: — Нынче он на меня набросился, а завтра и тебе, отец, несдобровать от него.

Сейиту хотелось задеть меня побольней, чтоб я тоже вспылил, и тогда он, уже безо всякого удержу, устроит тут настоящий погром. Знаю я, он давно ищет повода, чтобы вконец отколоться от меня, выйти из-под моей власти. Соберет он тогда свои вещички и подастся в Анкару, а нас тут одних оставит. Будет там задницу лизать Харпыру-бею. Не дождется он от меня ответа! Не поймать ему меня на свою приманку! Потому я смолчал. Молчу я и молчу. Только прокашлялся: «Кхе-хе-хе», уселся поудобней и попросил: