Избранное - Факир Байкурт

— Нам бы всего на один денек спрятать птицу. Вечером американ уберется восвояси, а приедет ли еще раз и когда — это вопрос.

— Эх, Эльван-чавуш, прав ты, прав! Я бы этим американам и обрезки ногтей дарить не стал, — высказался молчавший до сих пор Кульоглу. Видать, и ему, как мне, эти иноземцы встали костью поперек горла. — Им палец в рот положи — всю руку оттяпают, — продолжал Кульоглу. — Они навроде тех сорняков, которых, если оставить хоть чуток, не сочтешь через неделю. Потом хребет сломаешь, пока очистишь поле.

Чобаны сгрудились в сторонке, стали совет держать. А я тем временем предложил Яшару:

— Ты возвращайся домой, ложись спать, а я уж как-нибудь один улажу тут дело.

— Нет, дедушка, я боюсь. Отец меня убьет, если вернусь без тебя. Я подожду.

Вскоре чобаны вернулись. И опять Рыза стал говорить за всех:

— Мы согласны помочь тебе, Эльван-чавуш. Но ставим условие: пускай твой внук останется с нами. Он сам должен присматривать за куропаткой. У нас тут дел выше горла, а птице присмотр нужен. Если говорить начистоту, то вот почему мы такое решение приняли: куропатка твоя — особенная, о ней всякие небылицы народ рассказывает. Не зря, видать, охотник-американ зубы на нее точит. Мы и за себя не можем поручиться. Вдруг да попутает шайтан кого-нибудь из нас?.. Пускай лучше при куропатке хозяин останется. За мальчика не беспокойся, мы его в обиду не дадим.

Что и говорить, дельный совет дал Мюслим-ага. Грех обижаться.

Оставил я внука на том берегу реки, а сам, пока деревня спит, тем же путем вернулся домой. В комнате стянул с себя мокрую одёжу и повесил сохнуть. Сам под одеяло забрался и решил не вылезать, пока вещи не просохнут.

Ну и крик поднялся утром! Мой сын-недоумок принялся тарабанить что есть сил в мою дверь.

— Отец! Спишь, что ли? Открывай! Открывай! Умер ты там, что ли? Или руки на себя наложил? Зачем дверь запер?

Пришлось встать, натянуть на себя еще волглую одёжу.

— Чего шум поднял? Что за спешка у тебя ко мне? Неужто нечем заняться? Собирался ведь с утра спозаранок со своим американом на охоту отправиться. Вот и катись подобру-поздорову! Небось Карами со своим джипом тебя уже поджидает.

— Возьму куропатку и пойду.

— Нету здесь куропатки! Была да сплыла!

— Как это — нету? Куда могла подеваться? Ты мне голову не морочь! Я ведь знаю, что она у тебя в комнате.

— Ни куропатки, ни Яшара в моей комнате нет.

— Не морочь голову, повторяю! Куда мог мальчишка подеваться? Открой дверь!

Только я отодвинул засов, как Сейит, оттолкнув меня, ворвался в комнату. Водит бешеными глазами из угла в угол, головой мотает — нет куропатки!

— Куда ушел Яшар? Говори скорее!

— Не знаю. Ушел — и все тут.

— Куда он мог один уйти? Разве вы не вместе спали?

— Видно, мальчик почуял недоброе и ушел. А когда и куда — я не знаю.

Кинулся Сейит к окну, ощупал его, но, убедившись, что окно заперто, опять набросился на меня:

— Не бывает такого, чтоб мальчишка вместе с куропаткой мог уйти, тебя не разбудив. Он что, сквозь землю провалился?

— Я старый, сплю крепко — пушкой не разбудишь. Мудрено ли, что ничего не слышал? К тому ж под градусом был, с устатку.

— Меня, отец, вокруг пальца не обведешь! Куда подевался ребенок? Черт с ней, с куропаткой. Я ведь за сына переживаю.

— Не переживай. Не в первый раз он один из дому уходит. Под вечер вернется. Вот ежели не вернется, тогда шуми. На то ты и отец.

— Спрятали куропатку от меня! Вижу я тебя, отец, насквозь. Сам небось разбудил мальчишку, помог в окно выбраться, да еще и присоветовал, где спрятаться.

— Уж коли ты и впрямь такой сметливый, то тебе нетрудно догадаться и где он спрятался.

Нахлобучил Сейит кепку на голову и выскочил из комнаты, ни слова больше не сказав. Я видел в окошко, как он метался по двору, заглянул в хлев, в амбар, на сеновал, в сарай, где у нас дрова лежат. Под конец накинулся на Али и Исмахан: как, мол, упустили Яшара с куропаткой из дому. Он даже дал тумака по пояснице Исмахан, она, бедняжка, аж скрючилась.

— Ты здесь хозяйка, значит, обо всем знать должна! — завопил он.

Исмахан только застонала и рухнула на пол.

Тут уж я раскипятился, бросился ей на подмогу.

— Вон из дому! — закричал я. — Вон немедля! Не то схвачу тебя за шкирку и выброшу. На всю деревню опозорю, сраму не оберешься! Катись отсюда подобру-поздорову.

— Что ты говоришь, отец?! Как я могу явиться к Карами с пустыми руками?

— Это уж не моя забота. Яшар, видать, догадался, что ты хочешь отдать куропатку американу, вот и убежал среди ночи. Аллах, должно, просветил его разум.

— Аллах просветил его разум?! — взвился Сейит. — Аллах, говоришь? Да кто он такой, этот сопляк, чтоб Аллах ему, как святому, разум просветлял?!

— Вон, безумный Сейдо! Знаю я, с чьих слов ты песенки поешь, под чью дудку пляшешь! Это все паразит Карами сбивает тебя с пути истинного. Думаешь, Аллах не видит ничего? Думаешь, он только за таких паршивых, как ты, заступается? И такие бедняки, как мы с Яшаром, тоже под его защитой. Были и будем, иншаллах.

Солнце вот-вот поднимется над землей. Карами уж в сотый раз, верно, нажимал на сигнал своего джипа. Совсем как обезоруженный солдат, развернулся Сейит и, сутулясь, зашагал к воротам. Мы слышали, как некоторое время он переругивался с Карами. Я ждал, что Карами пожалует ко мне, злобу свою выместить, — почему не знаю, но только он не пожаловал. Они все сели в джип и укатили.

12. Хуже лютого зверя

Рассказывает Яшар.

Ближе к полудню чобаны, благослови их Аллах, накормили меня хлебом. Я глаз не спускал с нашей дороги, с нашего дома. Машина Харпыра-бея так и стояла во дворе у Карами. Я боялся пропустить возвращение охотников. Время тянулось медленно. Солнце на исходе дня уже готовилось припасть к груди матери-земли. Склоны ложбин, обращенные к нашей деревне, подернулись тенью.

Наконец со стороны Чюрюкташа на холмистой дороге появилась неуклюжая зеленая черепашка и медленно поползла к деревне, то взбираясь на пригорки, то скатываясь вниз. За ней серой закорючкой поднимался к небу хвост пыли. Черепашка росла, росла, и вот уже ясно видно, что это джип. Перед воротами Карами джип остановился, кто-то выскочил из него и побежал к нашему дому, следом за ним кинулся второй. Третий пересел в машину Харпыра-бея и выкатил ее из ворот. Те двое, что побежали на наш двор, носились из стороны в сторону — мелькали то у хлева, то у сеновала, то забегали в дом. Я представил себе, как они набрасываются с расспросами на дедушку, маму, братьев, Дуду: где, мол, Яшар, где куропатка? Не догадываются, что меня и вовсе в деревне нету, что я на другом берегу реки, у чобанов.

Сижу я на большом валуне и смотрю, как эти двое так ни с чем и вернулись к Харпыру-бею. А через минуту-другую автомобиль Харпыра-бея, ловко развернувшись, полетел стрелой по нашей улице, оттуда на проселок, оттуда — на главную дорогу. И вот он уже скрылся из глаз.

Ну вот… Можно и домой. Я отыскал Мюслима-ага, рассказал обо всем, что видел.

— Вы мне разрешаете, дядя Мюслим, домой пойти?

— Честно говоря, Яшар, мне бы не хотелось, чтобы ты сейчас уходил. Подвернешься отцу под горячую руку — он с тебя шкуру живьем спустит. Так или иначе быть тебе битым, но если вернешься завтра, он уже малость поостынет.

— Нет, дядя Мюслим, до завтра я никак не могу ждать.

— Что значит — не могу? Дедушка оставил и тебя, и клетку с куропаткой на наше попечение. Он тебя привел, он и уведет. Станешь один через реку переходить, упаси боже, поскользнешься, в водоверть угодишь или клетку уронишь. Что мы ответим Эльвану-чавушу? Сам знаешь, какая она, наша речка, сколько женщин, сколько скота сгубила. Народ об этом длинные дестаны слагает.

Что мог я возразить? Пришлось остаться. Сел я опять на камень, смотрю на наш дом. Вдруг вижу, дедушка вышел на крышу и стал махать мне рукой. Я сказал Мюслиму-ага:

— Смотрите, дед зовет меня домой.

— Ну иди.

И я побежал. Дедушка уже поджидал меня на берегу. Высоко держа клетку над водой, я перешел реку, и мы вернулись домой. Знали б вы, как у меня кошки на душе скребли!

Отца дома не оказалось. Я взял куропатку в комнату, но дед велел отнести ее на обычное место. Я послушался. Сидим, ждем возвращения отца. Ой, что-то будет!

Вернулся отец, сердито посмотрел на меня, на деда, опять на меня.

— Где пропадал, паршивец?

Врать я не могу. Рядом со мной дед. Имею ли я право выдать отцу нашу с ним тайну? Опустил я голову, молчу.

— Тебя спрашиваю, куда уходил ночью? Где пропадал весь день? От кого и почему ты прятался?

Он ждал ответа, а я молчал. Не мог же я дедушку подводить. Еще ниже голову пригнул, а сам дрожу от страха и думаю: «Сейчас как врежет…»

Он придвинулся ближе и впрямь замахнулся на меня кулачищем, но тут дедушка подскочил.