Проданная - Лика Семенова

едва ли отличалась от моей, несмотря на их внушительное сложение. Такая же тонкая и нежная.

Я не могла отвести взгляд. Содрогалась при каждом ударе, при каждом хлестком звуке, но смотрела и смотрела. Не моргая. Невыносимо терпеть наказание. Но смотреть на то, как на твоих глазах наказывают невиновного — еще невыносимее. Сильвия ни в чем не была виновата. Должно быть, теперь она возненавидела меня… Я бы на ее месте, точно, возненавидела. Если я останусь в этом доме, не знаю, как стану смотреть ей в глаза.

Если останусь…

Наконец, управляющий закончил. Я смотрела во все глаза, но ничего не видела. Будто передо мной было мутное стекло. Очнулась лишь тогда, когда поняла, что стало тихо. Сильвия так и стояла с вытянутыми руками. Огден положил хлыст поперек ее ладоней, будто издеваясь, и посмотрел на меня:

— По твоей вине, Лелия.

Я не сдержалась:

— Тогда почему вы не сделали это со мной?

О… это было глупо. Я отчетливо понимала, но гадость внутри, которая называется совестью, просто не позволяла молчать. О том, что совесть — недостаток, я узнала только в трюмах работорговцев. Мама учила меня другому. Но мама и не думала, что у меня будет такая жизнь.

Кажется, паук удивился. Нахмурился, пристально вгляделся в мое лицо:

— Вот как?

Я молчала.

— Тоже хочешь?

Я не верила, что говорю это:

— Это будет справедливо. Это я уронила хлеб.

Мне показалось, он улыбнулся. Или это была желчная гримаса недоумения. Управляющий смотрел на меня, как на сумасшедшую:

— Ты в своем уме?

Не знаю, что происходило со мной. Внутри клокотала какая-то безумная жажда геройства. Так хотелось быть лучше паука. Чище. Честнее. Честнее их всех. Я понимала, что совершаю невероятную глупость, противоречащую инстинкту самосохранения, но ничего не могла с собой сделать. Мне очень хотелось, чтобы Сильвия увидела, что я не прикрываюсь ею. В этот миг не было ничего важнее для меня.

Огден взял хлыст. Я смотрела на этот упругий черный прут и нервно сглатывала вязкую слюну. Но я оказалась в такой экзальтации, что была готовой к боли. Я будто хотела ее. Как вызов всему на свете.

Я вытянула руки. Точно так же, как Сильвия. Ладонями вверх, подставляя под удары нежную кожу предплечий, запястья с проступающими голубыми венами. Только сейчас я почему-то обратила внимания, какие тонкие и хрупкие у меня руки. Синеватые в холодных отсветах резкого белого света. Они казались невероятно слабыми, если не сказать немощными. Похожими на руки Гаар.

Огден приблизился. Несколько раз разрезал хлыстом воздух, прислушиваясь к резкому высокому свисту.

Я закрыла глаза. Мысленно проклинала себя за это, но не смогу смотреть, как удары отпечатываются на коже. Мне казалось, что паук улыбался, увидев это малодушие. Пусть. Мои руки все еще протянуты. И я стану терпеть до последнего.

Клянусь.

Ушей вновь коснулся свист. Близко. Прямо передо мной. Я напряглась, мечтая превратиться в бесчувственный камень. Снова свист. Еще и еще. Удара все не было. Управляющий попросту издевался, наблюдая, как с каждым звуком я сжимаюсь и вздрагиваю в ожидании удара.

— Я разрешаю тебе признать, что ты погорячилась.

Я с недоумением открыла глаза, несколько мгновений смотрела в лицо паука, замерев, наконец, покачала головой.

Огден повел блеклыми бровями, занес руку, и самые кончики пальцев обожгло, будто я коснулась кипящей кастрюли. Я сжала зубы, готовясь к новым ударам, но управляющий лишь презрительно скривился, вернул хлыст в руки Сильвии и решительно пошел к выходу, ничего больше не сказав. Вальдорка молча и послушно последовала за ним.

Дверной проем вновь затянулся желтой решеткой, и я снова осталась одна. Внутри скребло отвратительное чувство, которое я не смогла бы описать словами. Будто Огден посмеялся надо мной. Растоптал благородный порыв, жертвенность. Единственное, чем я могла распоряжаться.

Увы, не могла.

Даже этой малостью.

— Получила по рукам, криворукая?

Полита стояла у самой решетки, подбоченясь. Желтые блики превращались на ее темной коже в грязно-зеленые. Судя по всему, она пряталась где-то неподалеку и слышала, что здесь происходило. Должно быть, она очень радовалась.

Я не ответила. Стояла у стены и делала вид, будто лигурки здесь попросту нет. Но та не отставала. Приблизилась к решетке, хотела взяться за световые прутья, но отдернула руку, будто вовремя опомнилась. Она скорчила скорбную гримасу:

— Наверное, попрощаюсь с тобой сейчас. А то, вдруг, когда тебя будут уводить, я буду со своим господином. И не увижу. Будет, все же, жаль, если не увижу.

Я снова промолчала. Очень хотелось спросить, знает ли она что-то? Но я сдержалась — не доставлю ей такого удовольствия. В конце концов, соврать ей ничего не стоило.

— Огден уже составил на тебя опись — я сама видела. Там написано, что ты лгунья, неумеха и растяпа…

Она врала — это было очевидно… на счет растяпы и прочего. Но, управляющий, конечно же, мог составить на меня опись. Может, потому и не бил, что не хотел испортить товарный вид? Внутри похолодело. Я могу попасть к такому, как Невий — и шанса на спасение уже не будет. Второй раз так не повезет, если, конечно, все это можно было назвать везением… К старому жирному ублюдку. Даже к принцу Эквину… Когда я вспомнила отвратительные руки — меня передернуло. Я мечтала лишь об одних руках…

Вдруг Полита вздрогнула всем телом и тут же почтительно склонилась, пятясь от двери. В этом доме таких поклонов могли удостоиться лишь трое: управляющий, Невий, Квинт Мателлин.

Глава 18

Я забыла, как дышать. Прижалась к стене, оглушенная биением собственного сердца, и с затаенным ужасом смотрела сквозь решетку. Больше всего я боялась увидеть Невия. Я вслушивалась, стараясь узнать его по шагам, но это было глупостью — я не знала его шагов. Слышался лишь легкий шелест ткани, будто ползла змея. Так шуршат по полу мантии имперцев. Будто пересыпаемый песок. Полита пятилась и пятилась. С нее в единый миг слетела