Колесница Джагарнаута - Михаил Иванович Шевердин

Не слишком много задумывался Абдул-ар-Раззак над тем, что происходит в юной головке. Он хотел было отмахнуться от вопроса, но тут его обожгли глаза девушки, и он робко, заикаясь, забормотал: «Твоя матушка хлопотунья… Ей все мало… Пусть старается…»

Шагаретт взбунтовалась, когда мюршид заставил ее, свою насиб, принять участие в женском зикре — радении. При первом же возгласе: «Ийя хакк!» она бросила в лицо Абдул-ар-Раззаку: «Обманщик!»

Мюршид поразился и напугался. Он вынужден был задуматься, он понял, что природный ум его ученицы пробудился. Он слушал ее и… жалко трусил. Она обвинила его в жадности, мелочности, невежестве. Мюршид втайне восхищался девушкой, привязался к ней. Он не имел определенных планов и, пожалуй, не смотрел на Шагаретт как на будущую жену. У него жен было достаточно, и девушка не вызвала у него чувственного влечения. Она просто поражала его воображение, потрясала его. Он видел в ней чуть ли не пророчицу. Если бы пророком могла быть женщина, он давно бы уже объявил ее пророком. Огонь, горевший в ее глазах, обладал мистической силой, по его мнению, достаточной, чтобы повести за собой верующих… И он преисполнялся гордостью. Ведь он, Абдул-ар-Раззак, мюршид, воспитал, вдохновил ее, эту необыкновенную девушку. Звезда ислама истинно воссияет в племени джемшидов именно благодаря ему, прозорливому мюршиду.

И вдруг — три-четыре кусочка сахара и самая малость кофе, выпрошенные ее дурой мамашей! Какая нелепость! Все пошло прахом. Престол под мюршидом затрещал, закачался. Любимый, верный мюрид усомнился из-за кусочков рафинада в его святости, в его величии.

Подобрав полы своей тонкосуконной хирки, Абдул-ар-Раззак спешил мимо черных шатров, мимо жалких глиняных колодцев, мимо коновязей, у которых, понурив головы, грелись на солнце кони, через весь джемшидский стан к себе в мазар, чтобы захлопнуть за собой резную тяжелую дверь, отгородиться от кочевья, замкнуться в своих беспорядочных мыслях, предаться размышлениям.

Он не выходил из своего шатра три ночи и три дня, а на четвертую ночь Шагаретт и ее подружка Судабэ исчезли.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Мир не вручай в руки злого, ибо из злой природы истекает зло.

Амин Бухари

Воткни себе иголку в палец, а потом уж вонзай в мое сердце остроконечный кинжал.

Абуль Маани

Алексей Иванович знал убитого гюмиштепинского хана Мурада Овез оглы. Вышло так, что он встретил его у колодцев Чашма Умид и считал, что остался жив чудом. Овез Хан расправился бы с ним, но… произвол имеет свои пределы. Алексей Иванович был инженер, он искал и находил воду в безжизненной пустыне. Он был подлинно Великий анжинир. И этим сказано все.

Много столетий кочевники враждовали с персами-земледельцами. Но кяризчи — мастера, строившие кяризы, — тоже персы. И удивительно, кяризчи мог совершенно беспрепятственно разъезжать на своем ослике по всей стране туркмен. Кяризчи пользовался правом неприкосновенности, кяризчи мог жить среди самых воинственных текинцев или иомудов, и его не только не убивали, не обращали в рабство, его считали самым почтенным человеком в мире, святым.

На русского инженера-ирригатора перешел ореол святости кяризчи. Великий анжинир пользовался правом неприкосновенности. И когда в злой час Алексей Иванович попал в стан кровавого Овез Хана, достаточно было кому-то произнести слово «анжинир», и руки охранников разжались, путы мгновенно упали и сам хан, жестокий, страшный Овез, расстелил собственноручно шелковую суфру — дастархан.

Не знал тогда Анжинир, что хан войдет в его личную жизнь призраком прошлого вместе с огненнокосой Шагаретт. Но тогда в Гурганской долине у Чашма Умид, где раскинули иомуды свой военный стан, Мансуров понял, узнал, кто такой и что такое хан Овез. И теперь, когда пришел час оценить поступок джемшидки, все сомнения исчезли.

— Он был собака. Хуже собаки! Не отличал благовония от вони.

На гладком лбу, на атласной персиковой коже ослепительной белизны, там, где почти соединяются черные брови, у Шагаретт появилась вертикальная складочка ненависти. Суровый, почти совсем не замечавший женщин, во всяком случае подчеркнуто игнорировавший их, Мансуров с некоторых пор вдруг начал ловить себя на том, что малейшее изменение в лице Шагаретт, как бы это сказать, тревожит его и волнует. Складочка на лбу вызвала в нем беспокойство, и он спросил:

— Что случилось?

— Я вижу руку мести. Люди Овез Хана не такие, чтобы оставить так дело. Люди хана близко! Месть хана близка! А разве я одна смогу защитить себя?

— Но, Шагаретт, ты не одна. Мы тебя в обиду не дадим.

— Овез Хан страшен! Овез Хан страшен даже в могиле! Мертвый хватает живого. Зачем я подняла нож!

Она судорожно вцепилась обеими руками в предплечье Анжинира, глаза ее горели, огненные волосы рассыпались. Вся она олицетворяла страх и раскаяние, хотя Анжинир отлично понимал, что ни страха, ни раскаяния молодая девушка не испытывает. Она глубоко верила в правильность своего поступка. Она даже говорила не «казнила», как толковала, облагораживая ее поступок, вся степь, считавшая Шагаретт чуть ли не героиней, а просто называла вещи своими именами — «зарезала петуха, скотина он такая».

В рассказе об этом событии она не стеснялась самой грубой брани и ругательств по адресу мертвого. Что ж! Бедняжка, она не получила изысканного воспитания, подобающего ее уму и красоте. Она, дочь вождя неграмотного племени кочевников, воспитывалась среди колючих зарослей, выросла на грубых кошмах, получала знания от дикой природы, брала пример с грубых родичей-верблюжатников. И рассказ ее об Овез Хане и его смерти был груб: «Он плевал в глаза человеку, сказавшему ему, что он жестокий, что он изверг, он казнил безжалостно такого человека. Сердце у него обросло шерстью. Потому-то я и пронзила его ножом, таким, которым режут верблюда, длинным, острым… Он воображал, что жестокость — добродетель. Вот я и есть добродетель!»

Шагаретт не следовало убивать Овез Хана, и в этом Алексей Иванович был глубоко убежден. Молоденькая девушка — и с окровавленным ножом в руке. Эдакий библейский трагический образ! Но Овез Хан ужасная личность. И потом, Шагаретт защищалась. Бедная Шагаретт! Про Овез Хана даже его друзья говорили страшные вещи.

«Я правоверный, — хвастался он. — Я потомок пророка. Правоверие возвеличивает жестокость. Наступил век притеснения и унижения ислама. Что делается в Магрибе! В Африке истребляют, принижают мусульман. В Египте убивают мусульман. В Индии, в Ираке, говорят, есть учение фашистов, учение, близкое к Корану. Учение фашистов противно христианству. Объявился пророк Муссолини. Он надел на себя бурнус с агалом и провозглашает в мечетях хутбу. Фашисты мечом и кровью чинят расправу с врагами. У