Колесница Джагарнаута - Михаил Иванович Шевердин

в седле. Конь взвился на дыбы. Движением узды Шагаретт усмирила его и, наклонившись, воскликнула:

— Счастья тебе, сынок! Счастья тебе, мой муж! Оба воинами будьте!

Конь отскочил от машины, яркое красно-желто-черное пятно растворилось в оргии красок. И вся масса всадников повернула и помчалась тучей по степи.

— Кабоб не изжарится без переворачивания, — прохрипел Аббас Кули, обходя автомашину. Он всячески старался изобразить на своей физиономии спокойствие и уверенность, но голос выдавал его.

— Товарищ генерал, прикажете ехать? — спросил Алиев, усаживая рядом таращившего глаза на степь маленького Джемшида. — Ну, джигит, не плачешь? Молодец!

Алексей Иванович все стоял на дороге и смотрел с мертвенной улыбкой на сизую степь, сизые тучи, на сизое гигантское облако пыли.

Повертевшись около Мансурова и видя, что тот не обращает на него внимания, Аббас Кули вернулся к машине.

— Что ж, закурим? — обратился он к Алиеву.

— Давай! Одно скажу: бог создал Еву из кости мужчины, а Шагаретт из золота, — восторгался Алиев. — Вот это женщина! Если б она, слабая женщина, не уломала тысячу могучих пахлаванов, был бы в степи корм для грифов, а над головой ее отца повисло бы знамя недоброй славы. Все знают: от старого Джемшида не жди пощады!

Красота лица лучше шелкового платья.

Красота ума лучше золота.

— Да стану я жертвой за тебя. Да будут кони в твоих загонах! Да такие, что уздечки рвут! — восклицал Аббас Кули. — Говорят же у нас в Нурате: все, что осталось от грабителей, все пусть достанется волшебнику. Ты настоящая волшебница, ханум Шагаретт! — По обыкновению, Аббас Кули шутил, но бледность лица выдавала его волнение. — Сидел ты, храбрый Аббас, да два твоих уха, сидел, расстраивался, и мысли тебя терзали когтями. Сидел и думал: «Проклятые джемшиды любят посылать пули, вроде исфаганок, не скупящихся на кокетливые взгляды. Что же, думаю, получится? А получилось: изрекли хулу, а сами скисли, оглохли, онемели, языки откусили и… уехали. А вождь — ха! Вождь-то собственной рукой поджег себе бороду. И все из-за слов женщины!»

А Мансуров все смотрел.

Предстояли мучительные часы и дни ожидания среди безмолвия ночи, среди шума жизни, среди воя и грохота войны. Предстояло прислушиваться к шагам за дверью, к стуку копыт на перевалах, вдруг донесшемуся голосу, от которого бурными толчками заколотится сердце, от которого вдруг вспыхнет надежда, к чуть слышным шагам бархатных лап тигрицы, своими движениями вызывающей соблазн…

Вчерашние цветы —

лишь мечты сегодня.

Резкий звук пробудил его от мыслей. Сигналил маленький Джемшид. Он ликовал. Дядя Алиев кинулся к нему:

— Не надо, дорогой! Они вернутся. Беда будет!

Мансуров сказал сыну:

— Сигналь! Зови!

Пусть зов летит по степи! Пусть воинственные джемшиды вернутся, пусть в ярости обрушатся на них! Но среди джемшидов будет Она…

Лишь бы увидеть ее глаза. Еще раз. Один раз.

Примечания

1

Существовало соглашение, разрешавшее кочевым племенам пересекать советско-иранскую границу.

2

Сахиб Джелял ошибся. Указание об Азербайджане и Крыме содержалось в одной из речей Гитлера.