Невроз - Татьяна Воронцова

– Неужели?

– Ты же не хочешь, чтобы о твоих шалостях узнали папа с мамой.

– А кто им расскажет? Ты?

Олег улыбнулся, показав идеально ровные даже по голливудским стандартам зубы.

– Соображаешь.

Подавив желание пнуть его хорошенько, Грэм оттолкнулся от стены и сделал шаг в сторону. Маневр не удался. Потные пальцы Олега вцепились ему в воротник.

– Григорий... Хорошее имя. Тебе идет. – Минутная пауза, чтобы до предела накалить обстановку. – Жду тебя завтра в девять вечера.

– Забудь об этом, – процедил Грэм.

Стряхивая с себя руку, которая столько раз заносила над ним сложенный вдвое ремень, он брезгливо поморщился, и от Олега это не ускользнуло.

– Мои деньги не вызывали у тебя отвращения, правда?

Чувствуя себя молодым, красивым, сексуальным – таким, каким видел его изнывающий от похоти мужчина в полосатом костюме, – Грэм усмехнулся ему в лицо:

– Правда.

Олег придвинулся ближе. Кожа землистого цвета с мелкими звездочками сосудов... Надо же, а на экране этого не видно. Что значит искусно наложенный грим.

– Так ты придешь?

Грэм ничего не ответил. Сыпать оскорблениями только ради того, чтобы последнее слово осталось за тобой? Верх идиотизма.

Возможно, мужику и правда хреново. Возможно, он всерьез сожалеет о своей оплошности. Сожалеет, но не может заставить себя произнести это вслух. Привык получать все за деньги, особенно когда вокруг полно молодых парней, мечтающих заработать. И вдруг такая незадача. Красивый, загадочный, молчаливый, послушный – но стоило нанести удар по его самолюбию, как он махнул хвостом и исчез, наплевав на заработки. Вернуть его, но как? Подкуп, шантаж... другого способа Олег не знал.

Он уже начал думать, что все обошлось, когда за его спиной материализовался Герман, грозный, как ангел-истребитель.

– Иди за мной.

– Куда?

– Я сказал: за мной. Есть разговор.

Грэм поискал глазами Олега. Тот стоял перед композицией «Добродетель и порок» и оживленно беседовал с какой-то дамой в розовой шляпке.

И куда же мы направляемся? Разумеется, в туалет. Где могут уединиться двое мужчин при намеке на конфликтную ситуацию?.. К счастью, кроме них, там никого не было. Шагнув на середину сверкающего белым кафелем помещения, Герман рванул сына за плечо, вынудив повернуться лицом.

– Он правду сказал? – Тон его не предвещал ничего хорошего. – Да или нет?

Грэм молча смотрел на него из-под упавшей на лоб пряди темных волос.

Плотно сжав губы, Герман подтолкнул его к мраморной столешнице со встроенными умывальными раковинами и резким движением задрал вверх подол его рубашки. В зеркале Грэму было хорошо видно его лицо: каменеющие черты, сумрачный взгляд. Что должен чувствовать человек, неожиданно узнавший, что его сын – стильный, одаренный юноша – подрабатывает проституцией? В эту минуту Грэм был близок к тому, чтобы посочувствовать строгому, подтянутому мужчине, которого привык называть отцом. И еще открытие: он впервые увидел в нем не отца, а просто мужчину. Одного из тех, кто мог оказаться клиентом. А возможно, и был – кто знает? – клиентом для какого-нибудь не слишком щепетильного юнца вроде Гришки Строганова...

– Для тебя это удовольствие? – поинтересовался Герман, продолжая разглядывать его спину. – Или работа?

Грэм облизнул пересохшие губы.

– Я не спал с ним, если ты об этом.

– Я о том, что видят мои глаза.

– Какое уж тут удовольствие...

– Значит, работа. Ага...

Не меняясь в лице, Герман сделал шаг назад, а когда Грэм повернулся, собираясь что-то сказать – уже не отражению в зеркале, а самому Герману, – приложил палец к губам красноречивым жестом «ни слова более». С приятной улыбкой извлек из кармана бумажник, из бумажника – пятидесятидолларовую купюру, не спуская глаз с недоумевающего Грэма, засунул купюру в его нагрудный карман, после чего размахнулся и коротко двинул ему в челюсть. Слепящая вспышка, треск, звон в ушах...

Ничего себе! Грэм понятия не имел, что у его отца такой боксерский удар. Его даже отбросило на пару шагов. С коротким стоном он врезался в стену и машинально схватился рукой за лицо.

Герман наблюдал за ним с презрительной гримасой.

– Не умеешь держать удар. – Покачал головой. – Ничему я тебя не научил.

Он заставил себя поднять голову.

– Это тоже моя вина?

– Не вина, но проблема. Ладно... За свои пятьдесят баксов, думаю, я имею право на это маленькое удовольствие.

Еще удар, теперь слева. Грэм молча сглотнул кровь, собравшуюся во рту. Увидеть небо в алмазах – вот когда до него дошел смысл этого выражения. К горлу подкатила тошнота, но усилием воли ему удалось побороть ее. «Спокойно. Дыши глубже. Спокойненько...»

– Так лучше, – одобрительно кивнул Герман.

Он сбил себе костяшки на правой руке, но не обратил на это никакого внимания.

Снова они уставились друг на друга, как неожиданно столкнувшиеся в джунглях представители враждебных индейских племен. С настороженным интересом, с вызовом, с недоверием. О родственных связях речь сейчас не шла. Изучая худое, смуглое лицо Германа с чуть прищуренными глазами и небольшой ямочкой на подбородке, Грэм видел ясно, как никогда, что перед ним молодой, здоровый мужчина в хорошей спортивной форме, что называется, с характером. О таком не скажешь в беседе с ровесниками «мой старик». Какого черта! Герману всего-навсего сорок пять. На него наверняка еще заглядываются женщины. Да и сам он, возможно... Странное дело, но только как следует получив по мозгам, Грэм нашел в себе силы признать, что с таким парнем он бы охотно водил дружбу.

Однако момент был безвозвратно упущен, и еще неизвестно, кто его упустил. Герман никогда не был хорошим отцом. Точнее, был никаким отцом. К своим детям он относился как к непременным атрибутам семейной жизни – и только. Как к неизбежному следствию регулярной половой жизни без соблюдения мер безопасности. Ему было легче дать сыну и дочери денег, чем вместе с ними принять участие в каком-нибудь культурном мероприятии. Музеи и концертные залы дети традиционно посещали без него. Да, патриарха из него не получилось, но Грэм считал, что так даже лучше: присутствие какой-то авторитарной фигуры подавляло бы его, и бунт против установленного порядка мог принять еще более извращенные формы. Бог-отец был ему без надобности, но эти новые отношения, которые завязывались между ними сейчас, казались ему довольно перспективными.

Герман со своей стороны вдруг разглядел в своем сыне одного из тех шустрых, смазливых парней, которые не брезгуют никаким заработком и с подросткового возраста умеют найти применение своим талантам. Оказывается, на белом свете есть люди, которые смотрят на его сына, его Гришку, исключительно как на сексуальный объект. И объект, похоже, не возражает. Он уже имеет соответствующий опыт и знает себе цену... Этим можно втайне восхищаться, когда речь идет о постороннем человеке, этакой неотразимой бестии, но нельзя одобрять, когда такой образ жизни начинает вести твой собственный сын. Так или примерно так он рассуждал, стоя напротив взбешенного, немного испуганного юноши с разбитым лицом. Следующая мысль побудила его взять Грэма за руку и, сдвинув вверх манжету рукава, осмотреть запястье. На одной руке, затем на другой. Характерные ссадины, побледневшие, но все еще различимые, помогли ему представить, как было дело.