Миллионщица - Фридрих Незнанский

– Скажите, Велена Максимовна, – он произнес это как можно нейтральнее, словно подчеркивая официальную обязательность вопроса, – насколько справедливы утверждения госпожи Стуловой и других свидетелей, проходящих по делу, что Илья Рудольфович был для погибшей дочери плохим отцом?

– Что значит – плохим? – На лице Гальской не дрогнул ни один мускул.

– Плохим – значит, плохим, – слукавил Турецкий, прекрасно понимая насколько широкий спектр понятий может располагаться за столь расплывчатым понятием, воспользовался которым преднамеренно: ему необходимо было вынудить свидетельницу говорить, как можно больше говорить, а не ограничиваться, как она явно вознамерилась, простыми «да» и «нет».

– С моей точки зрения, – сухо произнесла она, – Илья порой был слишком строг к Марочке. Но он ни разу в жизни не тронул девочку даже пальцем, обеспечивал ее всем не просто необходимым, а самым лучшим. Если для вас «строгий» и «плохой» – синонимы, тогда ваши свидетели правы, если нет – значит, они либо неумны, либо пристрастны.

Для Гальской столь длинное высказывание явно было не характерно, и Александр Борисович удовлетворенно кивнул.

– Отец и должен быть строгим, у меня дочь, я знаю, о чем говорю. Но, согласитесь, что строгость строгости рознь: можно наказывать ребенка за действительно существенные проступки, а можно – по каждому пустяку.

Велена Максимовна немного поколебалась, прежде чем ответить, от глаз Турецкого это не ускользнуло.

– Пожалуй, – неохотно проронила она, – были случаи, когда Илья слегка перегибал палку. Что решительно не означает, что он способен к тому, в чем его подозревают!

Велена впервые с момента начала разговора слегка шевельнулась на стуле и продолжила:

– Марочка от природы не была способным ребенком, училась трудно и слабо. Илью это иногда раздражало, мужчины вообще не столь терпимы к подобным вещам, как женщины. Но не более того!

– Ну, хорошо… Расскажите, пожалуйста, о том, что произошло в вечер трагедии, как получилось, что девочка вообще оказалась вне дома, а тревогу вы подняли не сразу.

Гальская слегка передернула плечами, Александр Борисович ничуть не сомневался, что, как многие свидетели и подследственные, она хотела напомнить ему, что уже рассказывала об этом не раз и не два. Но, в отличие от большинства попадавших на ее место, сдержалась…

– Да, конечно… Собственно говоря, тревогу я вообще не поднимала, поскольку оснований для беспокойства у меня фактически не было.

Марочка очень трудно сходилась со своими ровесниками, и поэтому, когда у нее появилась Верочка, первая в жизни подружка, я была, можно сказать, счастлива. Тем более что Верочка живет в нашем поселке, обе учились в одном классе, но Верочка, в отличие от Марочки, отличница… С тех пор как они начали вместе готовить уроки, Марочка даже немного подтянулась.

В тот вечер они как раз собирались учить уроки вместе, на дом было задано очень большое и сложное задание по математике: я могу помочь с гуманитарными дисциплинами, а вот с математикой – увы. А Илья так редко бывал дома из-за своей занятости, что всерьез рассчитывать на его помощь нельзя…

– Ну а что же Лариса Вячеславовна – она что, вообще своей падчерицей не занималась? Или у нее с математикой тоже трудности?

– Насчет трудностей – понятия не имею, – еле заметно, с горечью усмехнулась Велена. – А по поводу ее взаимоотношений с девочкой могу сказать, что они, на мой взгляд, были, как выражаются в таких случаях, никакими…

Бросив быстрый взгляд на Турецкого, Велена Максимовна словно спохватилась:

– Нет-нет, – чуть быстрее, чем прежде, произнесла она. – Я совсем не хочу оказать, что Лариса Вячеславовна была той самой «злой мачехой» из сказки. Нет. Просто отношения у них не сложились изначально, и я бы не сказала, что виновата одна из них. Просто у Марочки замкнутый характер, очень замкнутый!

Турецкий мысленно отметил, что о погибшей Гальская говорит в настоящем времени, видимо, со смертью Марины ее няня, внешне такая сдержанная, пока не смирилась, не осознала происшедшее до конца.

– Но ведь она была совсем крошкой, когда Лариса Вячеславовна вошла в семью, – бросил Александр Борисович.

– Ну, не такой уж крошкой, – вздохнула Гальская. – Во всяком случае, характер начинает проявляться с рождения, в этом я убеждена. К тому же Марочка воспитывалась в очень узком кругу, по сути дела, и знала-то на тот момент только меня, отца да мать свою, конечно. В то время она ее еще хорошо помнила, часто спрашивала, где мама…

– Неужели ее мать так вот легко и сразу перестала интересоваться девочкой?

– Надо знать Оксану… Всерьез она ею никогда не занималась, а сразу после развода уехала в Киев с новым мужем. – На лице Гальской мелькнуло презрение. – Поначалу звонила где-то раз в месяц, сюсюкала с Марочкой по телефону, обещала «скоро приехать». Потом звонки стали реже, реже. Вскоре прекратились вообще – тем более что и Илья на этом настаивал. Думаю, он допустил ошибку: я ему об этом говорила, но он и слышать ничего не хотел, тем более что на горизонте тогда уже появилась его вторая жена…

– Понятно. Давайте вернемся к тому вечеру.

– Да… В общем-то, и рассказывать осталось не так много. Часов в шесть позвонила Верочка, она как раз собиралась делать математику. И я сама отвезла Марочку к подружке. А часа через два, когда уже собиралась ее оттуда забирать, Марочка позвонила, абсолютно счастливая… – Велена все-таки не выдержала, голос ее при этих словах дрогнул, она ненадолго замолчала, и Турецкий дал ей возможность справиться с охватившими ее чувствами. Почти против своей воли он испытывал уважение к Гальской, хотя в принципе сильные женщины ему не импонировали, но было в Велене Максимовне что-то, заставлявшее «снимать шляпу» перед ее явной крепостью духа…

– Я продолжу, – голос Гальской снова выровнялся. – В общем, я уже начала одеваться, чтобы выйти из дома, но тут Марочка позвонила сама, сказала, что за ней сейчас заедет папа и они с ним поедут в город, в гости к его другу, у которого есть дочка, а у дочки день рождения. Что заночует она у папы. Марочка сказала «С папой!..».

Знаете, ведь она его не только боялась, но и любила, а у Ильи так редко бывала возможность пообщаться с ней, что такая поездка, о какой шла речь, должна была в глазах Марочки выглядеть как настоящий праздник.

– И вы не спросили, кто именно ей звонил? Сам ли Илья Рудольфович или кто-то другой?..

– Не спросила… Мне показалось… Из Марочкиных слов вроде бы следовало, что сам, хотя это совсем не обязательно. Но я тогда так подумала, поймите, разве у меня были основания заподозрить…

– Понимаю! И что дальше?

– Дальше я, конечно, попыталась созвониться с Ильей по его мобильному, чтобы уточнить, сам ли он наутро привезет Марочку или мне нужно за ней куда-то подъехать? И обнаружила, что звонок его телефона доносится из его кабинета. Он забыл его на столе, забыл впервые в жизни!..

– Хотите сказать, что ему кто-то «помог» забыть мобильник?

– Я не собираюсь никому, и вам в том числе, навязывать свою точку зрения, – отрезала Гальская.

– Но именно ваша точка зрения меня и интересует, – мягко осадил ее Турецкий. – И уж поверьте, что навязать мне в процессе следствия чью-либо точку зрения пока никому не удавалось, вряд ли вы станете исключением…

Гальская слегка покраснела.

– Простите… Да, я не только так думаю, но ни секунды не сомневаюсь в том, что «забыть» телефон дома ему помогли.

– Вы подозреваете Ларису Вячеславовну?

– Это совсем не мое дело – подозревать, – снова надерзила она. – Судите сами: Илья уже несколько месяцев жил в городской квартире, у нас он бывал крайне редко, всегда в отсутствие жены. Но накануне вечером как раз приезжал, причем Лариса была дома. Но Илье срочно понадобились кое-какие бумаги, лежавшие в кабинете, как я поняла, с незапамятных времен…

– Неужели он не мог прислать за ними, например, секретаря?

– Он не помнил, где именно они лежат, вначале попросил посмотреть меня – позвонил по телефону. Я их не нашла. Тогда он сам заехал вечером, где-то около семи, должно быть. Лариса была дома, и ей даже хватило наглости прорваться в его кабинет, чтобы закатить Илюше очередной скандал. Возможно, именно из-за нее он действительно случайно забыл там мобильный. Когда она влетела в комнату, ему как раз кто-то позвонил только что…

– Все происходило при вас?

– Да, потому что меня, в отличие от нее, он позвал в кабинет сам. Нужная ему папка лежала на видном месте, я до сих пор не понимаю, как умудрилась ее не увидеть. Илья как раз и позвал меня спросить об этом. Тут ему позвонили, и в этот момент влетела его супруга. Я, разумеется, сразу же вышла. Если вы думаете, что я опустилась до подслушивания…