Сброшенный корсет - Сюзан Кубелка

— … Нашу прелестную Маргиту, которая спасла меня от ужасного фиаско. Ради меня она совершила великий подвиг, — он растроганно улыбнулся, — проявила себя перед целой толпой чужих людей. На сцене. Бесстрашно. Она отважно сыграла с листа целую оперу как настоящий виртуоз. Она не опозорила нас, наоборот. Она стала героиней Эннса. И я, желая выразить свою благодарность, заказал маленький сувенир, — он покровительственно улыбнулся, — скромное напоминание о сегодняшнем вечере. Надеюсь, сударыня, вам понравится.

Он протянул мне футляр из тонкой белой кожи. В нем лежал — на гранатовом бархате — золотой браслет. Из нот. Четвертушки, половинки, целые ноты, тактовые черточки, нотные строчки были искусно спаяны друг с другом, образуя кружевной узор. А замочком служил скрипичный ключ. В каждой целой ноте — а их было предостаточно — сиял бриллиант!

Быстрый взгляд в сторону Эрмины — можно ли принять этот дар? Она утвердительно кивнула. Меня охватила горячая радость. До сих пор у меня не было драгоценностей. Это моя первая по-настоящему ценная вещь.

— Это самые прекрасные такты из «Юной спасительницы», — объяснил Его Превосходительство, — отлитые из золота, чтобы они остались нетленны! И так же вечна моя благодарность. — С этими словами он схватил мой стул, порывисто придвинул его к себе, взял мою руку и поцеловал. Отец Габора во второй раз поцеловал мне руку! Потом он торжественно надел мне браслет, и все, как по команде, подняли свои бокалы с криком «Виват! Минка! Браво!». Цыгане завели веселую песню: «У коня большая голова. Пусть он грустит вместо меня». Благоухали гвоздики, и я испытывала полное блаженство.

Но вот песня закончилась. Генерал отослал музыкантов, перерыв для куренья и закусок. Когда мы остались одни, он еще раз поднял руку.

— Я чуть было не забыл о главном. Наша талантливая бравая Маргита здесь…

Валери и Эрмина обменялись тревожными взглядами.

— Пардон, Ваше Превосходительство, Минка! — прервала принцесса своим грудным голосом, и на сей раз была услышана.

— Прошу прощения! Минка… Во всяком случае, эта милая маленькая пташка… жизнь дает ей шанс… — он сделал большой глоток шнапса и выглядел при этом очень растроганным, — этот хорошенький ангелок… мне не хватает слов. — Он обратился к сыну: — Габор, у тебя лучше получится, — и залпом осушил свою рюмку.

— Как прикажете, папа́, — Габор поклонился, улыбнулся всем, а я, сгорая от любопытства, упорно рассматривала свой браслет.

— Мой дядюшка, комендант полка, — начал Габор, — никак не возьмет в толк, что здесь в Эннсе я самый лучший наездник, лучше всех его господ. На будущий год осенью я закончу военную академию и стану лейтенантом. И что, слышу я, произойдет при вступлении в должность? Вам ставят в пример унтер-офицеров, которым следует подчиниться. Эти господа, говорят вам, уже двадцать лет учат верховой езде, а стало быть, вам целый месяц надо молчать и только слушать. А если кто выскажет свое мнение, того посадят под арест.

К нашему удивлению, капитан Шиллер открыл рот:

— Слушать никогда не повредит, — лаконично заметил он.

— Моим учителем верховой езды был мой знаменитый папа́, — гордо сказал Габор. — И я слушаюсь только его.

— Замечательно! — Эрмина отпила немного вишневого ликера. — Но не мог бы ты объяснить, к чему клонишь?

— Конечно, дорогая тетушка. Я поспорил со своим дядюшкой, что научу любого дилетанта скакать рысью, галопом, а также элегантно преодолевать барьеры, причем гораздо быстрее, чем любой из его учителей.

— К какому сроку?

— Ко дню рождения кайзера, 18 августа.

— До него осталось всего пять недель, — воскликнула Валери.

— Пять или три, — с облегчением воскликнула Эрмина, — у меня гора свалилась с плеч. Я опасалась, что твое пари имеет отношение к нам.

— Оно и имеет, — мягко заметил Габор.

Эрмина закрыла веер.

— Нынче после обеда мы уточнили условия. Дядюшка хочет спорить наверняка. Он хочет обучить верховой езде даму, которая никогда еще не садилась на лошадь.

— Но это не одна из нас! — с ужасом воскликнула Эрмина.

— Одна из вас, с вашего позволения, — ответил Габор с обаятельной улыбкой. — Папа́ тоже участвовал в нашем совещании, и он абсолютно убежден, что… наша милая барышня была бы самой подходящей кандидатурой.

Так вот каков план! Я стала пунцовой. Никакого обручения. Уроки верховой езды. О Господи!

У Эрмины перехватило дыхание.

— Выбрось это из головы, — воскликнула она возмущенно. — Моя Минка хорошо образованная юная дама, и осенью она отправится в пансион. Я не потерплю, чтобы она оказалась втянута в ваши безумные пари.

— Но, Эрми, дорогая, — благодушно воскликнул генерал.

— Нет! Никогда! Вы полагаете, я привезла ее в Эннс, чтобы отдать вам на съедение?

— Совершенно справедливо, — вступилась за меня Валери своим грудным голосом. — Забудьте о ребенке. Это исключено.

— К сожалению, мы не можем! — одновременно воскликнули Габор и генерал.

— Это почему же, позвольте спросить?

— Потому что… — и оба господина обменялись заговорщицкими взглядами, — иначе мы потеряем целое состояние!

— Дядюшка выплатит нам пятьсот пятьдесят гульденов, если до дня рождения кайзера я сумею научить нашу барышню верховой езде, — объявил Габор, — а если не смогу, неважно, по какой причине, то я должен выплатить ему эту сумму. Вот так обстоит дело. Мне очень жаль.

— Пятьсот пятьдесят гульденов? — в ужасе повторила Валери. — Столько зарабатывает мой Эди за целый год.

— Ты поставил на мою Минку, не спросив у меня разрешения? — возмутилась Эрмина. — Каким образом мы оказались втянуты в эту историю?

— Это была чистая необходимость, как говорится.

— Какая дерзость!

— Мой дорогой Габор, — голос принцессы стал на октаву ниже, — ты когда-нибудь видел образованную барышню верхом на лошади?

— Нет, пока нет.

— И вряд ли увидишь, — сказала Эрмина со значением, — воспитанницы императорского пансиона — это тебе не драгуны.

— Разумеется. Но, может, для нас сделают исключение?

— Нет! Даже в страшном сне, нет! — и ее милое круглое личико побагровело. — Скажи на милость, почему женщина должна сесть верхом на лошадь, если в этом нет необходимости? Чтобы повредить себе руки и набить мозоли, как у кучера? Растрясти себя внутри и снаружи, чтобы в голове все смешалось? Чтобы сломать ногу и всю жизнь хромать? Я никогда не сяду на лошадь, и моя Минка тоже не сделает этого.

— Я был уверен, что вы поддержите меня, милая тетушка.

— Как ты мог додуматься до такой мерзости? — воскликнула Эрмина, вся красная от гнева. — Не хочу больше и слышать об этом! Ни слова! — Поджав губы, она вскочила, схватив свой стул, повернула его задом наперед и села спиной к столу. К несчастью, она оказалась как раз напротив обнаженной купальщицы и, демонстративно опустив голову, уставилась на паркет.