Сброшенный корсет - Сюзан Кубелка

— Заказывать амазонку? — взволнованно спросила Эрмина, потому что у Лилли Цирмиллер был в Эннсе дамский салон.

— Самую прекрасную из всего, что есть отсюда до Кронштадта. Мы хотим лучшие ткани, тончайшую подкладку, скупиться не будем. Как, Шандор-бачи? Если мы, гусары, что-нибудь делаем, то по-настоящему. От души.

— А что мы будем делать, пока исполняется заказ? — озабоченно спросила Эрмина. — Мы потеряем время.

Габор энергично кивнул.

— Нам необходимо приступить к занятиям завтра же. Вечером, в манеже. Не могли бы дамы раздобыть что-нибудь для Минки к вечеру?

— Знаешь что, Минка, я дам тебе сапоги своей племянницы Евгении, — воскликнула принцесса. — У вас, мне кажется, один размер. А платье для верховой езды найдется в театральной костюмерной, думаю, оно тебе подойдет. Это, правда, не совсем твой цвет, оно кофейное с розовой отделкой…

— Дамское седло уже готово, — Габор посмотрел на меня умоляюще, и голос его слегка дрогнул. — Доверьтесь мне, сударыня. Я буду беречь вас как зеницу ока. Если с вами хоть что-нибудь случится, слово чести — я застрелюсь.

Все громко засмеялись, я же была тронута до глубины души. Этот взгляд. И этот тон… Габор, казалось, был в отчаянии. Мне стало жаль его. Он сидел напротив, напряженно ожидая ответа и не сводя с меня своих прекрасных синих глаз. Сидящий возле него Аттила тоже смотрел на меня с обожанием.

— Ну что? — спросил граф Шандор. — Решение принято?

— Если фройляйн фон Фришенбах полагает, что я смогу, — сказала я как можно осторожней, — я постараюсь сделать все от меня зависящее.

— Я не ошибся в своих предположениях, — пробасил генерал. — У нашей душечки есть перец в крови.

И прежде чем я успела понять, что произошло, он положил руку мне на плечо, притянул к себе и, запрокинув мне голову, поцеловал в губы.

Он, правда, сразу же отпустил меня, но я покраснела и, отвернувшись, прикрылась веером. Тем не менее, я заметила, как замерла Эрмина. У Валери округлились глаза, а у Аттилы поползли вверх брови. Габор же побелел, как мел. Он судорожно схватил свою рюмку, чокнулся со мной со словами «Да здравствует фройляйн Минка!» и, залпом выпив, бросил рюмку об стену.

Аттила тотчас последовал его примеру. И капитан Шиллер, и граф Шандор, и генерал. Звон разбитого стекла потонул в музыке, потому что как раз в этот момент вернулись цыгане, наигрывая свои колдовские напевы, сладкие и дикие одновременно.

Генерал вскочил.

— Эрми-нени, ты позволишь?

— Но только чуть-чуть, — ответила она строго.

Генерал поклонился мне:

— Разрешите пригласить? Мы разучим настоящий чардаш. Это должен уметь каждый наездник. — И он повел меня на паркет. — Итак: положить руки мне на плечи. И хорошенько держаться! — Он положил руки мне на талию. — Теперь два шажка направо. И два шажка налево. Маленькие шажки.

Цыгане заиграли лихую песню «Милая, открой мне дверку», и мы начали танец.

Это было весело. Я чувствовала взгляд Габора на своей спине и старалась двигаться особенно грациозно. Два шажка направо, два шажка налево, это было нетрудно.

— Спина прямая! — воскликнул генерал. — Запомни: будто метлу проглотила. Грудь вперед. И самое главное: не вихляться. Это вам не турецкий танец живота. Поворачиваться всем корпусом. Вот так. Выше голову. Гордый взгляд. С огоньком, но без суеты.

Мы плясали, продвигаясь к зеркальной нише, юбки мои колыхались, мне было жарко и не хватало воздуха, но я впервые танцевала с мужчиной, как взрослая, а то, что Габор с Аттилой пожирали меня взглядами, придавало ситуации особую пикантность.

— Видите, — сказал генерал с нежностью, — я веду, но мы единое целое. Точно так и в верховой езде. Там тоже не важно, где хозяин, а где лошадь. Важно единение, что в танце, что в верховой езде.

Наш танец продолжался, пока не кончилась песня. И тут вдруг принцесса Валери поднялась и подошла к нам.

— Зольтан, а теперь со мной. Я не могу усидеть на месте. Музыка сводит меня с ума.

— С величайшим удовольствием, — воскликнул генерал, — только отведу на место барышню…

Но тут вскочил Габор:

— Папа́, вы позволите? Можно, мы еще поупражняемся?

Генерал великодушно кивнул. Цыгане играли «Я не люблю блондинок».

— Я тоже не люблю, — блаженно воскликнул Габор, — я люблю породистых брюнеток, — и он положил руки мне на талию.

Мир мгновенно изменился.

Во мне все словно запело, и эта музыка, достигая ушей, звучала внутри все громче. Я едва слышала, что играли цыгане. А когда я положила руки на широкие плечи Габора и ощутила силу его рук, этот звон заметно усилился, но отозвался… где-то в животе.

И мы начали танец. Два шажка направо, два шажка налево, а внутри у меня все вибрировало, как будто от головы до кончиков пальцев ног были натянуты толстые звенящие струны, а я сама была музыкальным инструментом — странное ощущение. А когда Габор прижал меня покрепче, то звенело уже не только в желудке, в мозгу, в груди, я вдруг почувствовала, как отделяюсь от пола и начинаю парить над паркетом.

Великий Боже! Что это было? Начинающаяся чахотка?

— Вы танцуете легко, как перышко, — сказал Габор, глядя на меня с восхищением. — Как настоящая венгерка, будто всегда это умели. Je vous aime, та cherie. Je vous aime[9].

И тут пелена спала с моих глаз. Это была не чахотка, это была любовь.

Такое чувство испытываешь, когда любишь!

Какая же это сила! Сродни сценической лихорадке на «Юной спасительнице» — вот хорошее сравнение.

Едва сознавая себя, я позволяла Габору вести меня в танце, мы парили вокруг круглого стола, а потом приблизились к нише, оказавшись рядом с генералом.

— «Huzd га czigany», — крикнул Габор цыганам.

— «Huzd га czigany», — басовито подхватил генерал.

Следующая песня была еще быстрее. Чудесно! Музыка звучала у меня в ушах, я отвечала Габору, будто мы танцевали вместе сто лет. Мы составляли единое целое, как сказал до того генерал, мир вокруг нас растворился, это было так прекрасно, так прекрасно!.. Хотелось кричать от счастья.

И вдруг передо мной вновь оказался генерал. Он глядел на меня своими татарскими глазами:

— Габор, ты танцуешь с принцессой! — И прежде чем я поняла, что произошло, он притянул меня к себе.

И тут же музыка внутри меня умолкла, я уже не парила. Я застыла на паркете, но ненадолго Зольтан фон Бороши прижал меня к своей груди и завертел в вихре танца, быстрее, еще быстрее, пока у меня не закружилась голова и я не потеряла опору под ногами.

Он рассмеялся, поднял меня и положил руки на талию.

— Вот это о-си-ная та-ли-я! Можно влюбиться… Вы только посмотрите! — Он поднимал меня все выше и выше над головой, раскачиваясь в танце и громко отбивая ритм сапогами.