Сброшенный корсет - Сюзан Кубелка

— Вот это о-си-ная та-ли-я! Можно влюбиться… Вы только посмотрите! — Он поднимал меня все выше и выше над головой, раскачиваясь в танце и громко отбивая ритм сапогами.

Это все еще чардаш? Наверняка нет, но мне было не до размышлений. Цыгане сомкнули круг, подзадоривая громкими криками и играя так, будто хотели, чтобы вскипела преисподняя. Звуки цимбал вибрировали в ушах, бесчисленные свечи накаляли воздух, и все вокруг меня колыхалось.

Генерал снова поставил меня на пол и положил мои руки себе на плечи. Я вцепилась в него, чтобы не упасть. Он опять засмеялся, крепко ухватил меня за талию и завертелся, как волчок.

Затем пронзительно свистнул и подбросил меня в воздух. От испуга я вскрикнула, но он уже поймал меня.

— Минка! Минка! Красавица Минка! — напевал он басом.

— Прекратить! — раздался голос Эрмины. — Немедленно прекратить! Вы ее уморите! — Моя маленькая гувернантка протиснулась между цыганами и застыла прямо перед нами. Ее круглый подбородок дрожал от возмущения. Габор и Валери тоже перестали танцевать. Еле живая, я повисла на руках генерала, цыгане продолжали играть.

— Меня будут здесь слушать? — закричала Эрмина, побагровев от гнева. — Если она должна учиться верховой езде, то оставьте ее в покое! Либо вы слушаетесь меня, либо завтра же мы уезжаем из Эннса!

Это возымело действие. Генерал с улыбкой поклонился ей и отпустил меня. Эрмина обняла меня и повела обратно к столу. Я без сил опустилась на стул, разгоряченная, с трудом переводя дыхание.

Проклятый корсет. Мне понадобились все мои силы, чтобы не пыхтеть, как кузнечные мехи. Пыхтеть даме не подобает. Лихорадочно раскрыв веер, я дышала ртом, поверхностно и часто, как учила тетушка Юлиана. Воздух! Воздух! Воздух! Я задыхалась. Только бы Габор не заметил. Иначе он может меня разлюбить. Он и так весьма озабоченно смотрел на меня. Но судьба пришла мне на помощь.

Дверь красного салона распахнулась — и появилась Лизи с украшенным цветами сервировочным столиком, на котором красовались три дивных торта на серебряных подносах.

И тут же все взгляды обратились к ней. На Лизи было новое платье, бирюзовое, как ее глаза, с мелкими белыми крапинками, оно было подобрано с боков и такое узкое в талии. Она, должно быть, зашнуровалась до полусмерти, потому что была очень даже в теле.

Платье открывало и шею. А что это так весело переливается на этой мягкой белоснежной шейке? Дивный бриллиантовый крестик. От испуга у меня веер выпал из рук. У Лизи благородный поклонник. И она нам это теперь демонстрирует. Ни фартучка, ни полагающейся белой наколки на прическе не было. Великолепные золотистые волосы высоко подняты и искусно подколоты, сияющей короной обрамляя лицо. Она была так прелестна, что я разинула рот. Без форменного платья она походила на изящную даму. Но ей не полагалось появляться перед нами в таком виде. Она что, сошла с ума? Это давало повод для увольнения.

— Ты чудесно выглядишь, — сказала принцесса Валери своим глубоким голосом. Лизи сделала книксен, улыбка на ее красных губах выражала уверенность в себе.

— А вот и она! Наша фея — пирожница, — пробасил генерал. — Немедленно иди ко мне, прелестное создание. Ну, что ты там принесла для моих дорогих гостей? Чем ты их порадуешь?

— С вашего позволения: торты «эстергази», «захер» и «добош», — Лизи устремила на него сияющий взгляд и сделала глубокий книксен, — а также полоски с кремом, шалуны и фунтики со взбитыми сливками. Все самое свежее и восхитительно вкусное. Сегодня мне все удалось на славу.

— Это видно. — Превосходительство взял ее за подбородок. — Красивые люди пекут красивые вещи. Знаешь что, Лизи…

Больше я ничего не слышала, потому что я сделала страшное открытие: моя подвязка с левого чулка! Я ее потеряла. После того как генерал начал подбрасывать меня, она уже плохо держалась, когда я тайком попыталась нащупать ее под столом — подвязки на ноге не оказалось!

Великий Боже! Может, она валяется на самом виду на паркете? Я незаметно поднялась со стула. Ложная тревога! Ничего не видно. Значит, она все еще где-то на моем теле. Но где?

Я осторожно поводила правым башмаком под множеством юбок по левой ступне. Вот она. Повисла на щиколотке как кольцо. Когда же это случилось? Я не могла покинуть помещение в таком виде. При той длине платьев, как носят в Эннсе, подвязку сразу увидят. Аттила! Граф Шандор. А Габор сочтет меня смешной. Этого нельзя допустить.

Недолго думая, я ее сбросила. Так. Теперь она лежит под столом. Да… но как ее вернуть? Нагнуться я не могла, об этом я как-то не подумала. Это была особенная подвязка, не кожаная с пряжкой, нет — из драгоценной бразильской резинки, украшенной розовыми шелковыми листиками. И я вышила на ней мелким белым бисером свое имя.

Я взглянула на Габора, сидевшего напротив, и перехватила взгляд Аттилы. Он разглядывал Лизи с головы до ног и опять напомнил мне голодного волка. Ага, любит сладенькое.

— Чем обеспокоена наша голубка? — обратился ко мне генерал. — Надо кушать. Кушать! Тогда забудутся все заботы, — и на моей тарелке уже красовался разбухший от начинки шалун. — Вот! — и он протянул мне рюмку шнапса, — выпей! Это прочистит желудок. После чего можно запросто проглотить пять кусков торта.

Это был первый шнапс в моей жизни, он обжигал, как огонь. Но я не почувствовала себя голодной, я просто опьянела. В результате я позабыла о своей подвязке, то и дело кокетничала с Габором, прикрываясь веером, а завершение вечеринки помню весьма смутно. Неожиданно Лизи исчезла… Подали фрукты в хрустальных вазах. А потом, я уже не помню, который был час, вдруг появился Эрнё. Он был в короткой серой ночной рубахе, босой и удивленно глядел на нас своими карими глазами. Его торчащие уши были красными.

— Прошу прощения, не хотел мешать вашему ужину, но Чудо, извиняйте, разбушевался.

— Разбушевался? — повторил генерал с опасным спокойствием. — Почему?

— Не желает спать. Хочет докучать.

Сидевший возле меня хозяин праздника, который только что был доволен собой и миром, наморщил лоб. Черные брови сошлись в одну прямую линию.

— Докучать? — повторил он грозно. — Это как?

— Дак у него сердце, — обаятельно начал Эрнё, — как эмментальский сыр. Все в дырках, и из каждой дырочки выглядывает надоедливый чертенок и ухмыляется. Разодрал постель, испортил прекрасное новое одеяло. По всему ковру разбросаны дорогие лохмотья.

— Разорвал одеяло, — загремел генеральский бас. — Он делает это, только когда его привязывают. Силы небесные! Ты опять привязал бедную обезьянку? А потом дезертировал? Отправился прогуляться вниз к Пуке? Большая пьянка в конюшне?