Дочь мента (СИ) - Рахманина Елена

Запах его чувствовать не желала, прикосновения тёплых рук к своему телу отвращали до судорог. Хотелось попросить замолчать, когда его голос прорезался в тишине и начинал вещать о детях, а самой закрыть ладонями уши и забиться в дальний угол в квартире. Только вот я себя последней тварью чувствовала, потому что он меня обожал. И в отличие от любимой жены человек-то он хороший, порядочный. Когда я сдохнуть мечтала – помог мне, вытянул из трясины ненависти к себе. Но спустя годы это всё равно не способствовало тому, чтобы симпатия и привязанность переросли в нечто более существенное. Да, я испытывала к нему теплоту, как к хорошему другу, уважала в нём замечательного специалиста, но не любила его как мужчину.

– Ульян, – тормошит меня за плечо. Мычу что-то нечленораздельное в расчёте на то, что он оставят в покое моё уставшее тело. – Корпоратив. Помнишь? 

Зарываюсь головой под одеяло и уже не мычу, а стону от досады. Всю ночь на работе я грезила тем, как откупорю субботним вечером бутылку красного сухого, запивая им свои страхи и строя планы по сооружению баррикад прямо перед входом в квартиру.

Я действительно обещала Олегу, что сопровожу его на этом вечере. Но дата корпоратива совершенно выветрилась из головы. Мужа не так давно переманили в крупную строительную компанию, и он старался угодить руководству, исполняя каждое поручение с одержимостью фанатика. Предложение по зарплате было настолько заманчивым, а перспективы – радужными, что никто из «Би-Компани» не ждал отказа. 

– Так и знал, что ты забыла, – с обиженными нотками в голосе произносит Олег.

– Нет, не забыла, – отвечаю, вылезая из укрытия, – даже платье приготовила. Честно. 

Лучшая подруга, будучи женой богатого человека, почти всё свободное время развлекалась, скупая шмотьё из новых коллекций, и, когда у меня находилась минутка, мы проводили её вдвоём. Она в рассказах о том, как они с мужем пытаются зачать ребенка, и я о том, как стараюсь этого избежать. 

– Это шик, Улька! – рассматривая моё отражение в зеркале, заявила подруга. Мне и самой нравилось то, что я видела. Вырез у алого платья был настолько глубокий, а ткань –  тонкой, что наличие белья под него просто не задумывалось автором сего творения. 

Взглянув на ценник и имя знаменитого дома моды, я отбросила этикетку как ужаленная, делая вид, что платье мне больше не по вкусу. Но Мила, заметив моё замешательство, добавила эту шёлковую тряпочку и туфли на тонкой шпильке к горе своих покупок со словами, что я расплачусь за них, когда Олег разбогатеет. Что значило – никогда, ибо даже с его новым местом работы покупать такие наряды мы не могли себе позволить. 

Мой вид настолько впечатлил мужа, что он едва ли был способен и слово сказать. В очередной раз, как самой бездушной стерве на свете, мне хотелось вытереть слюни Олега и, похлопав по плечу, собрать вещи и уйти. Но я не уходила. То ли себя жалела, то ли его. Себя, потому что такое существование стало привычным, пусть и обременительным, но не требовало от меня дополнительных энергозатрат. А его… потому что не хотела слышать, как будет унижаться. 

Обычно я никогда не посещала подобного рода рабочие мероприятия мужа. Необходимости в этом раньше не возникало, а я не любила общество пьяных посторонних людей. В «Би-Компани», со слов Олега, относились к каждому сотруднику как к члену большой семьи и старались привнести праздник и в существование вторых половин своих работников. Слыша эту восторженную речь, я закатывала глаза, но молчала. Слишком далека я была от шумной корпоративной жизни. 

Перед стеклянными дверями ресторана, расположенного в одной из высоток Москва-Сити, стояла вереница хостес, готовых услужливо проводить гостей к столику через коридор, украшенный эмблемами компании. Муж, захлёбываясь от радости, перечислял приглашённых на вечер звезд и гордо вёл меня по проходу, пока я пыталась найти глазами бар и понять, будут ли напитки отвечать размаху празднества.  

– Улечка, тут главный акционер компании, я тебе о нём рассказывал. Крутой мужик, – не скрывая мальчишеского восхищения, сообщил Олег. О ком он только не рассказывал, едва ли не о каждом коллеге в отделе, но обычно, когда я отдыхала дома, слушать сплетни не оставалось ни сил, ни желания, поэтому его слова проходили фоном. 

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Из интереса я всё же обернулась и уставилась на скульптурный профиль Скуратова. Тихо злясь, прикрываю глаза. Игра. Эта игра началась не вчера, а в день, когда он разузнал, кто мой муж, и пригласил его под своё крылышко, а может быть и еще раньше, кто знает. Только чего он хотел этим добиться? Я медленно поднимаю веки и встречаюсь со скучающим взглядом Стрелка, направленным на меня. Он салютует мне высоким бокалом, в котором пузырится шампанское, в знак приветствия. Что же, вероятно, он решил, что делать вид, будто мы не знакомы, ему не интересно. 

Кажется, мой муж не обратил внимания на этот жест, а, возможно, решил, что он был подарен не мне, и продолжил рассказывать о том, что рядом с акционером руководитель его подразделения. 

Как неминуемое бедствие, вся троица во главе с Богданом, ведущим под руку тонкую, как игла, девицу, направилась к нам. Мой муж заметно напрягся, посчитав, что сейчас этот самый акционер удостоит своим вниманием рядового инженера. Я ощутила, как Олег надулся от самодовольства, готовясь пожать руку идолу.

Я узнала бы Богдана по этой походке, даже если бы он устроил здесь бал-маскарад. Спортивная, пружинистая, уверенная походка мужчины, который непонятным для меня образом вдруг оказался на вершине мира, а мы, простые смертные, у её подножия. Скуратов и раньше был красив до боли в глазах, но возраст пошёл ему на пользу, придав суровую мужественность резким чертам лица. Женщины вокруг оборачивались в его сторону, точно примагниченные исходящей от него энергией и силой. А я, наоборот, не в состоянии смотреть на него, потому что, вопреки моим действиям, он всё равно вышел в дамки. 

Отвела взгляд в сторону и захватила с подноса дрейфующего рядом официанта бокал шампанского. Хотелось запить появившуюся на языке горечь. Казалось, всё произошедшее по его вине, пока он находился в СИЗО, давно покрылось плесенью, но каждый раз, возвращаясь в памяти к событиям того времени, я сгибалась в три погибели от пронзающей меня боли. Мою раненую душу успокаивало лишь то, что он получил наказание, но, очевидно, мало. 

– Знакомьтесь, Богдан Львович, это наш новый проектировщик, – приблизившись к нам, произнёс руководитель Олега – тучный мужчина в районе пятидесяти лет, – Олег Кузьмин и его девушка. 

– Супруга, – поправил Богдан, и все кроме меня удивлённо на него уставились. – Мы знакомы с Ульяной Владиславовной… Кузьминой?

Скуратов смотрит на меня так напряжённо, будто под прицелом держит. Вот-вот спустит курок, и всё вокруг разлетится вдребезги. От той лёгкости, которая исходила от него минуту назад, не осталось и следа. Я вижу, как его взгляд скользит к пальцам Олега, который обнимает меня за талию, прижимая к себе так, словно он настолько взволнован происходящим, что ищет во мне опору.

– Евстигнеева, – поправляю его, и лишь тогда он поднимает глаза ко мне. Воздух будто сжимается, становится вязким, густым, как вата, и у меня совсем нет сил вздохнуть. Наши зрители не способны понять, что происходит, и только переводят взгляд с меня на него и обратно, пытаясь разгадать причину возникшего напряжения. 

– Вы знакомы? – едва слышно переспрашивает шокированный муж, а я безразлично пожимаю плечами, словно со Скуратовым мы как-то раз случайно пересеклись. Мой взгляд перемещается на его девушку, которая, как и все остальные, пребывает в оторопи. Её мутные глаза наводят на подозрение о том, что это её обычное состояние. Но я понимаю, почему она рядом с ним – красива настолько, что дух захватывает. Он светловолосый бог, и она, под стать ему в своём серебристом платье, затмевает всех присутствующих дам.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

К нашей компании подходит организатор и что-то шепчет Скуратову. Его уводят на сцену, вероятно, для того, чтобы он, как хозяин вечера, сообщил, как он всех рад видеть. Но на его жёстком лице нет и намека на улыбку или благосклонность к тем, кого он здесь сегодня собрал. Я вдруг на мгновение замечаю, что с него слетает маска, а всё происходящее его напрягает и раздражает. Но это длится долю секунды, а затем испаряется с его лица, и возвращается дежурно-расслабленное выражение, которое было, когда я обнаружила его здесь.