Воля императора - Евгений Васильевич Шалашов

мы с тобой уже сядем и за чашечкой чая спокойно поговорим. Не хватало ещё, чтобы ты простыл.

Злобно зыркнув на Пегова, я, не отпуская жену, направился ко входу во дворец. Отпускать я её не собирался, а то ещё, чего доброго, сбежит от меня. Ну нет, так просто она от возмездия не уйдёт. Я теперь её из дома вообще не выпущу. Будет теперь взаперти сидеть, под присмотром. Жалко в этом мире ещё камеры видеонаблюдения не изобрели.

Наконец, чуть-чуть успокоившись, бросил Пегову:

— Докладывайте, что произошло.

— Мы, по вашему разрешению, — на этой фразе Семён Пегов сделал особое ударение, искоса взглянув на императрицу.

Та хмуро посмотрела на Семёна, однако залепетала:

— Ну, а что было тебя дёргать? Ты же дал разрешение. А зачем тебя от дел отрывать? Мы ведь и сами не маленькие.

— Тихо, Соня. Продолжай, Семён.

Пегов кивнул и продолжил:

— В общем, мы поехали в Петербург с машиной сопровождения, всё как полагается. Её Величество императрица находилась во второй машине в сопровождении фрейлин, а также в моём присутствии. На головную машину было совершено нападение. Её обступили люди и принялись забрасывать камнями. Досталось и нашей машине. Но головная машина посадила сильнее.

— Там пострадавшие или раненые есть? — холодно спросил я.

— Нет, пострадавших и раненых нет, — тут же ответил Пегов. — Машины зарекомендовали себя очень неплохо. Даже стёкла не разбились.

— Хорошо, дальше рассказывайте. Кто это был, удалось выяснить?

— Да смешно признаться, это не какие-то бойцы или эсеры, это религиозные фанатики. Этакие воинствующие христиане. Когда их брали, они орали в один голос, что русский царь должен быть женат на русской девушке. А турчанка, пускай и крещёная, предательница и должна умереть. А тем более не имеет права от нашего императора родить ребёнка. Этих фанатиков брали в основном полицейские.

— Среди них раненые или убитые есть? — спросил я.

— Нет, они не особо воинственные. Во время задержания не сопротивлялись, только кричали.

— Так, — мои мысли быстро завертелись. — А как они вообще узнали, что это за машины, и что в одной из них находится моя жена? — рявкнул я.

— Не можем знать. Никто из них не признаётся, хотя этот вопрос я тоже задавал, — ответил Пегов, — хотя учитывая их… Простодушность, они наверное и сами не знают.

— Значит, в Царском Селе есть шпион, при том, что кто-то из приближенных. Вероятнее всего, из фрейлин. Иначе как бы об этом вообще могли узнать? Поездка была не запланированная и спонтанная. Немедленно выяснить, кто сливает информацию, и придать жестокому наказанию.

— Но Сашенька, — залепетала вдруг София. — Они ведь не врагам служат. Они религию свою оберегают.

— И что? Сегодня они, оберегая религию, на жену императора посмели посягнуть, а завтра родину продадут. Нечего, — рявкнул я.

— Но Сашенька, вон Семён, ты бы знал, как он людей этих защищал. Народ, когда узнал, что я в машине, и что эти глупцы удумали, люди на них набросились и хотели на куски разорвать. Так и кричали. Я так испугалась! Народ хотел самосуд устроить. И кого колесовать, кого повесить на столбах, а кого и вовсе ногами забить. Представляешь? Такой ужас, такой ужас! Если бы не полицейские, я бы этого всего не пережила, если бы из-за меня столько людей погибло.

— Ох, Сонечка, добрая твоя душа, — только и отмахнулся я, наконец, оказавшись в холле, затем рявкнул на весь зал. — Чаю мне принесите, погорячее, с мёдом этим вашим, анатолийским.

А сам подумал, всё-таки не мудрено, что тех смутьянов хотели на куски разорвать. Всё-таки Сонечку, маленькую императрицу, в народе очень любили. И это лишнее тому подтверждение. Я, конечно, не так много знаю, чем живёт народ русский. И это, безусловно, упущение с моей стороны, но такие вот случаи, это добрые знаки, позволяющие верить в то, что наш народ в обиду Российскую империю не даст, и царскую семью тоже. А значит, как минимум, революции можно не бояться.

Но сейчас я отойду, и от меня все втык получат все. И Сонька, и Ольга Николаевна, и фрейлины, которые не докладывают вовремя, и Пегов. А заодно и кот Васька, чтобы знал, кого поддерживать.

Глава 27

С Петром Алексеевичем в чертогах

В Чертоги разума я вовсе не собирался. И можно было бы отмахнуться, когда в одном из старинных зеркал, висевших в Зимнем дворце я увидел сидящего человека в старинном костюме. И надо было бы пройти мимо, ан, нет. Не удержавшись, шагнул внутрь, опять укоряя себя за то, что рвусь в непонятное без страховки. Сколько раз о том себе говорил, но поперся.

На сей раз, вместо ожидаемых Николая Павловича и императрицы Екатерины, там был другой властитель, из числа тех, кому на Руси ставят памятники и о ком снимают фильмы. Так, длинный зеленый камзол со множеством мелких пуговиц, штаны с белыми чулками и башмаки. А вот лицо мало напоминало портреты Петра Великого. Разве что, усы… Но, тем не мене, государь кого-то напоминал. А, так он походил на актера Дмитрия Золотухина в роли молодого Петра Алексеевича. Молодец, режиссер Герасимов, правильно подобрал актера. Правда, Золотухин был лет на двадцать моложе человека, что сидел передо мной, но время-то идет. И юность царя Петра заканчивается, и зрелость со старостью его не минуют, точнее — не миновали.

Слегка склонив голову, поприветствовав старшего по возрасту и по влиянию на умы государя, я поискал глазами — на что бы мне присесть? Вон, Петр Алексеевич развалился в кресле, а мне тут жесткий стул приготовили. Сядешь — признаешь, что ты стоишь на гораздо более низкой части социальной лестницы, а не сядешь — так еще хуже. Интересно, кто тут такой экспериментатор?

Поступил просто. Не говоря ни слова, развернул стул и сел на него задом-наперед, словно в детстве, когда играл в индейцев, используя мебель.

— А ты молодец, — одобрительно сказал император. — Не растерялся.

— Рад. Очень рад, — пробормотал я. — Непонятно только, кому это все нужно?

— Что — нужно? — нахмурил брови император, словно Зевс-громовержец. Вот-вот, сейчас молнии полетят.

— Спектакли эти устраивать, — пояснил я, раздумывая — а было ли такое слово во времена Петра? Решив, что создатель Российской империи человек грамотный, не стал растолковывать значение. — Ваши потомки, то есть, наследники, со мной встречались, а теперь вы. И каждый раз какой-нибудь тест.

— Тест, это что? — хмыкнул Пётр.

— Это такое задание. Его кому-то дают, а потом смотрят — правильно ли человек сделал, или нет?

— Задание? Да кто тебе задание-то давать будет? Сам-то посуди — кому ты тут нужен? — усмехнулся Петр Алексеевич.

— Так ведь вы тут появились, значит, это кому-то нужно, — терпеливо пояснил я.

— Я появился, потому что интересно было с новым самозванцем поговорить, — усмехнулся Петр.

— А кто у нас самозванец?

— А ты — разве не самозванец? — усмехнулся Петр. — И все, кто после Лизки моей на русском престоле сидел — все самозванцы. Аньку, с большим натягом еще можно императрицей считать.

Чуть не выкрикнул — а кто виноват-то? Не фиг было составлять указ о том, что император вправе сажать на престол любого, кого заблагорассудиться. И вот, получили эпоху дворцовых переворотов. А еще я считал, что здесь, в Чертогах разума, вопрос о моем самозванстве уже решен и предки дружно признали меня членом своей семьи. Ан, нет. И что, я оправдываться стану? Лучший способ защиты — нападение.

— Ну, если так рассуждать, так и ты Петр Алексеевич тоже самозванец.

— А я-то с чего бы? — удивился Петр. — Я государь природный, по отцу и деду.

— А я слышал, что твой отец не государь, а патриарх Никон, — усмехнулся я, стараясь сделать свою ухмылку как можно противней.

— Да я тебя за такие слова! — вскочил со своего кресла император и, ухватившись за трость, которая, как оказалось, стояла рядом, ринулся на меня.

Я уступать не собирался, а вскочив с места, ухватил стул и приготовился пойти с ним наперевес в бой. И быть бы тут большой драке с ломанием мебели, как вдруг, в наши чертоги вошел… кот Василий.

Их мохнатое сиятельство прошелся прямо между нами, подняв хвост. А хвост был такой пушистый, что если павлин увидит — удавится от зависти.

Мой меховой телохранитель недовольно муркнул, потом посмотрел на меня, подошел к Петру Алексеевичу и потерся о его ногу.

У первого императора аж челюсть отвисла. А Васька, которого я уже посчитал предателем, отошел от Петра, подошел ко мне и тоже потерся. И тут я уже всё и всем простил.