Сказки Долгой Земли (сборник) - Антон Орлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Иссингри, что стало с Ярансой и Лайей? – спросила она на очередной стоянке, после ужина.
– Их убили.
– А Хэтэсси-кьян-Беалдри-эбо-Сеямэкори из Холодного Леса?
– Ее тоже. Всех убили. Какое слово называл Наргиатаг… Геноцид. Осталась я одна. Потом сюда пришли кесу из дальних лесов, чтобы учиться колдовать. Они пришли осенью, когда выпал снег, раньше была только я. Люди называют кесу – убийцы, но человеческие повелители тоже убийцы.
– Тогда ты и получила эти раны? – со смесью любопытства и сочувствия спросила Сандра.
– Это? – Иссингри прикоснулась к своей скуле. – Нет, эти раны я сама. Знак вины, знак ошибки, – она сверкнула глазами на Лидию, и в глубине ее зрачков вспыхнули на мгновение багровые огоньки.
К Лидии она относилась по-особенному: с куда большей заботливостью, чем к Сандре или Залману, и в то же время в ее интонациях и взглядах, обращенных на девушку, сквозил постоянный упрек.
– Я охраняла Дэнис, которого кесу называли Дийнэ, – продолжила Иссингри. – Он сбежал. Была атака человеческих колдунов-повелителей на души кесу, очень сильное колдовство. Наргиатаг называет – ментальный удар. Люди это не чувствовали, и Дэнис ушел. Когда мы очнулись, мы его догоняли, но он ушел далеко и сорвался с тропы, где обрыв. Люди неловкие. Но Дэнис еще держался за куст маурсог, когда мы прибежали, и я спустилась на веревке, чтобы его спасать. Он не должен был падать. Я сделала чары, чтобы его руки не разжимались. Даже если он потерял сознание, он бы продолжал держаться – такое колдовство, понимаешь?
Сандра кивнула. Она подалась вперед и слушала с жадным любопытством, а Лидия сидела, словно окаменевшая. Залман подумал, что речь идет, наверное, о том зеленоглазом Дэнисе, о котором он читал в дневнике.
– Куст маурсог оборвался. Это не может быть, у маурсог сильные длинные корни, они держатся глубоко, и никакой ветер не отрывает их от скалы. А у этого все корни порвались, как гнилые веревки. Я не успела совсем немного, Дэнис упал в пропасть вместе с маурсог и разбился.
Иссингри в упор посмотрела на Лидию, потом перевела взгляд на огонь.
– Так вот что это был за куст… – тоже взглянув на Лидию, пробормотала Сандра.
– Я взяла кинжал и порезала себе лицо, как надо по обычаям аласигу. Наргиатаг сказал, чтобы я уходила прочь, иначе он может меня убить. Я ушла далеко на юг, в дикие дальние леса, и жила там двадцать лун, а потом пришли кесу с севера, они говорили о победе врагов Наргиатага и о геноцид в Кесуане. Тогда я решила, вернусь, посмотрю. Живых не было, только много-много костей и черепов кесу, и ржавые обломки оружия. Есть колдовство, чтобы кости, камни, вещи показали прошлое, и я увидела, как они умирали. Еще я узнала, что Наргиатага человеческие колдуны убить не смогли. Он отменил мое изгнание и принял мою помощь. Человеческие повелители долго не знали обо мне, – Иссингри ухмыльнулась, мелькнули острые клыки. – Я аласигу, умею прятаться, быть невидимой. Я нарушила их план, и мне сладко об этом знать. Они думали так, что Наргиатагу никто не поможет вернуть силу, но я пришла и сделала то, чего они не хотели. Я для них кость в горле.
На четвертый день пологий берег с топкой отмелью сменился каменной стеной, теряющейся в тумане. Стало темнее, словно в очень пасмурный день. Потом был пробитый в скале туннель – когда лодка вошла в него, с обеих сторон вынырнули не то змеи, не то головы каких-то подводных тварей, напоминавшие обтянутые бледной кожей коровьи черепа на длинных тонких шеях. Они поднимались над черной водой на два-три метра и меланхолично покачивались. У каждой пара сияющих рожек, их свет озарял своды с торчащими вниз громадными зубьями, покрытыми белесым налетом.
– Сталактиты, – сказала Лидия тихо.
Змеи, что ли, так называются?
А Сандра заметила:
– Они у вас сразу и фонари, и стражи? Удобно.
С Иссингри она болтала запросто, ее не смущали ни клыки, ни то, что Иссингри кесу и вдобавок могущественная колдунья. Впрочем, вспомнил Залман, она ведь Королева Всех Кошек и Собак, поэтому ей можно все.
После туннеля снова мчались вдоль отвесной скалы под открытым небом – или, вернее, под покровом тумана. Кое-где на уступах росли чахлые плакучие деревья с белой корой и узкими серовато-зелеными листьями.
Вода была быстрая, бурная, но кесейской лодке это не мешало. Завернув в небольшую бухту, она подошла к каменному причалу.
Шершавые гранитные тумбы с проржавевшими кольцами. На потрескавшихся плитах лежал полусгнивший остов то ли еще одной лодки, то ли небольшой яхты, а дальше стояло изваяние ящера с мощными лапами толщиной в человеческий торс и злобной выщербленной мордой. Над площадкой нависал туманный балдахин, и вырубленная в волглой стене лестница уводила за пределы видимого.
Когда проходили мимо ящера, тот слегка шевельнулся, повернул голову. Лидия вздрогнула, а Залман подумал: вот, значит, как, не каменный он, а живой… или здесь, в Гиблой стране, одно другому не мешает?
Дорога, выложенная брусчаткой, с чахлыми деревьями по обе стороны, поднималась в гору. Потом впереди выросла скала или здание, очертания которого скрадывал все тот же молочный туман. Отчетливо вырисовывался только центральный фрагмент – словно кружок, протаявший в обледенелом окне: широкая лестница в несколько маршей, почти сплошь разбитая, за ней белая стена с высокой аркой, обрамленной рельефным орнаментом, и возле края лестницы стоит одинокая фигура в темном плаще.
– Наргиатаг ждет, – объявила Иссингри. – Идем!
Еще один персонаж из того дневника, подумалось Залману, их становится все больше и больше.
Тот, кто разбивал вдребезги ступени, вряд ли имел в виду, что этой лестницей и в дальнейшем будут пользоваться. Приходилось подниматься зигзагами, огибая поврежденные участки. Сандра выглядела рассерженной, и Залман расслышал, как она тихонько цедит:
– Мог бы спуститься и встретить на середине… Или церемониал не для него писан!
Человек, ожидавший наверху, кутался в плащ из черного меха, словно ему было холодно. Высокий, широкоплечий, длинные светлые волосы спутаны, как будто их давно не касалась расческа, но худое, с резкими чертами лицо гладко выбрито. Это бледное лицо, хотя и было лишено признаков возраста, выглядело изможденным, как у тяжелобольного. Холодные голубые глаза («ледяные», вспомнилось Залману прочитанное определение) изучали и оценивали, но не выдавали никаких чувств.
– Я рад приветствовать вас у себя в гостях, – низкий завораживающий голос, как и было написано в дневнике. – Меня здесь уже больше двухсот лет не навещали приятные гости… Я имею в виду, гости из страны людей, Иссингри, – добавил он, взглянув на кесейскую колдунью.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});