Асфодель, цветок забвения - Евгения Перлова

У Стаса деньги были всегда. Его боялись, у него была свита «сборщиков», с которыми он отбирал деньги у всех, кто попадался на его пути. Кроме Мики.

Его звали Психом после той истории, когда он бегал за Стасом по двору с ножом. Стас делал вид, что Мика – пустое место, зато оказывал всякие знаки внимания его сестре. Мика бесился, но Стас был осторожным и границ в зоне видимости не переступал. Тем не менее у этого парня и Элли что-то закрутилось после того лета, когда она потерялась в лесу и Стас вместе со всеми добровольцами из Октябрьска, неожиданно для Мики, приехал в Топольки и принимал участие в поисках его сестры. Стас и Элли начали встречаться, но она тщательно скрывала от родителей и Мики эти отношения, потому что как можно понять то, что девочка встречается с пасынком того, кто надругался и убил нескольких детей и чуть не совершил то же с ней самой? Элли никому не рассказала, что видела, как погибла ее мать и кто ее отец. Даже брату.

Мика вернулся в комнату и плюхнулся с блокнотом в кресло.

Иногда мне снится Город Снегов, и утром я просыпаюсь в смятении и тревоге. Когда он снится мне, я или заболеваю, или приходит какая-то нехорошая весть. После того, как я увидела его месяц назад, умер дед. Потом бабушка. Я уже боюсь этих снов, особенно когда в них есть мой двойник, девочка-альбиноска. Фантом моей сестры-близнеца. Ее появление – всегда предупреждение, почти всегда – беда. Облачные фантазии, кажется, родились вместе со мной. Их еще моя мама придумала и, возможно, когда я была совсем маленькой, Город на облаках был первой яркой картинкой после маминого лица, которую поймал мой взгляд. Я много думала о Городе, фее Моргане и колдуне Хорборе. Эти двое стали странными воплощениями моих биологических родителей: Анны, которая была больна шизофренией, и Хорбовского, убийцы и насильника. Во мне столько зла и морока, получается. Чисто физически, на уровне ДНК. Кто же я на самом деле? Могу ли я освободиться от наследственного сумасшествия? Силой духа, верой, например. Или я неизбежно иду во тьму, как Анна-Моргана? Почему я вижу прошлое и будущее? Откуда у меня способности лечить? Возможно, моя мама не была больной? Возможно, она тоже видела и лечила? Как моя мама умудрилась связаться с таким человеком, как Хорбовский? Кажется, я никогда не отвечу на эти вопросы.

Хорбовский?! Биологический отец? Что за нелепое предположение! Но Элли не предполагает, она уверена в том, что пишет! Как такое возможно?!

Мика продолжил читать в надежде на объяснение, но о Хорбовском больше не было ни слова.

Маленький Октябрьск – физическое воплощение моего Города Снегов, а я сама подобна Моргане. Город Снегов словно древний кельтский рай, Авалон, где фея охраняла душу сводного брата. Как я храню своего брата. Я его лучший друг и самый заклятый враг. Мика – пленник моей силы, вечный житель моего острова, окруженного океаном. Да, здесь нет ни в чем нужды, все решения я приношу на блюдечке с золотой каемочкой. И мы думаем, что старости и смерти нет, а мир всегда будет только нашим.

Мика отложил блокнот. Пленник? Ну да, конечно. Когда она это написала? Два года назад. Действительно, в то время Мика и шага не мог ступить, не сказав ей, не посоветовавшись с ней, не получив ее одобрения. Словно он был ее марионеткой, ее неуклюжим плюшевым медведем. Как тот старый дурацкий медведь, с которым она спит в обнимку до сих пор.

Она зачем-то располосовала его ножницами после того, как они вернулись от бабушки с дедушкой домой. В то самое лето, когда ее всю ночь искали в лесу. Она так и не объяснила эту внезапную ненависть к плюшевой игрушке. Мама зашила медведя, он неделю сидел в углу, словно наказанный. А потом Элли забрала его обратно в постель со словами: «Ты всего лишь игрушка, ты ни в чем не виноват». И даже сюда привезла. Сидит медведь на ее кровати, глаза блестящие, будто сейчас заплачет. Элли – большая девочка, а так и спит с медведем. Говорит, без него «сны не такие добрые». А без него, Мики, у нее, видимо, жизнь не такая веселая. Кому она будет рассказывать о том, как спасла преподавательницу по психологии от операции по удалению камней, ловко раздробив их до состояния песка силой… э-э-э… мысли, или чем там она это делает. Или как убедила одногруппников не ездить на базу отдыха, и в тот день в домике, который они собирались забронировать, неожиданно случился пожар, но, слава богу, там никого не было, стало быть, никто не пострадал. Элли каждый день рассказывала ему подобные истории, и он привык к ним, как к чему-то обыденному, словно сестра просто говорила, как день провела: училась, ехала на трамвае, обедала в столовой. Ну и так, полечила между делом кое-кого. И кое-кому жизнь спасла. Подумаешь. Интересно, пишет ли она о своих таких делах в этом блокноте…

Мне нужно освободить Мику, отпустить его, стать для него миражом, призраком ушедшего в никуда Города Снегов. Дать ему уплыть с моего острова несбыточных надежд. Когда-то папа рассказывал нам о кораблях-призраках, кораблях без огней, где нет ни одного живого человека. Это корабли, которым нельзя было пристать к берегу из-за того, что на их борту свирепствовали эпидемии каких-то болезней, и ни один порт не пускал их. Люди умирали там, и корабли оставались вечными скитальцами.

До сих пор помню одну из папиных историй о корабле, дрейфующем у побережья Гренландии. Корабле мертвецов, чьи трупы не разложились в условиях полярного холода.

Если я не освобожу Мику, он будет болен мной всегда и рано или поздно станет таким призрачным кораблем, застрявшим во льдах Арктики.

Опять она, витиевато выражаясь, про какую-то чушь. Когда она уже вернется? Мика пролистнул блокнот до последней записи. Дата стояла вчерашняя.

Мне почти двадцать, значит, неизбежное близко, и нужно делать выбор. Я не боюсь смерти, которая размахивает перед моим носом белым платочком, но я знаю, что сейчас ее можно просто принять и после этого жить долго и счастливо. Хорбор, который в кошмарах преследовал меня с детства, снова материализовался в моей жизни. Возможно, мне привиделось, но это в любом случае знак. Все чаще вспоминаю книгу Гессе о Сиддхартхе, которую попросила у бабушки и забрала с собой после того, как провела день в монастыре и ночь в лесу. Папа сказал тогда: «Буддизм больше всего остального уже