Асфодель, цветок забвения - Евгения Перлова

– За нас, мужики! – выдал Ястреб и опрокинул бутылку, не чокаясь.

– Иди к ней, а то измучился уже, бедолага, – участливо сказал Вовка, глядя на Мику.

– Хочешь, я за ней схожу? – предложил Ястреб. – Кстати, где твоя сестра? Ты обещал познакомить, между прочим.

– Нет, не хочу, где сестра – не знаю, – ответил Мика, затягиваясь сигаретой. – Кстати, о сестре, да, я тут новую песню начал писать. Вы ж знаете, как мы с ней это делаем: я пишу слова, а она их складывает в текст. Тема такая: я бы хотел жить в таком месте, где всегда одинаковая погода. Типа в Арктике, где снег, лед, северное сияние. И медведи белые. Или в тропиках, где все время влажное сумасшедшее лето, жара, цветы, обезьяны, слоны… Просто если ты все время видишь и чувствуешь во внешнем мире одно и то же, тебе кажется, что ничего не меняется, все стабильно, и времени вообще нет. То есть день и ночь, конечно, никто не отменял, но они как бы не влияют на поток времени. Ты как бы вечно молодой, ведь тебе реально кажется, что ты застыл во времени и проживаешь каждый день один и тот же день. А потом спишь одну и ту же ночь.

– Хорошо, когда спишь не один. Тогда и правда, пусть лето и зима не заканчиваются, – вкрадчиво сказали за спиной.

Мика, не оглядываясь, завел руку за спину, и узкая ладонь легла в его пальцы.

– Пока я тебя не поцеловал, скажи мне честно, девочка, насчет своего возра… – все еще не оборачиваясь, пробормотал Мика.

– Не парься, музыкант, мне уже полгода все можно. Да и кого это вообще волнует? – перебили его.

Мика повернулся к ней, и она с готовностью обвила его шею руками и поцеловала.

– Оп, оп, полегче, нам тут на диванчике завидно! – возмутился Ястреб.

– Да, Михаэль, ты не увлекайся, друзей не бросают в такой холодный зимний вечер, – поддакнул Вовка.

– Простите, парни, мы пойдем, пожалуй, – весело ответил Мика, отстраняясь от Кати, чтобы забрать гитару. – Там официанточка симпатичная, и вообще, в зале полно девчонок.

– Репа в среду, – шумно вздохнув, напомнил Ястреб.

– Пока, веселись, – еще громче вздохнул Вовка.

– Пока, – усмехнулся Мика, закрывая за собой дверь.

В подвале было относительно тихо, но когда поднялись в гардероб, разговаривать стало невозможно из-за грохота басов, потому что колонки висели повсюду, даже в фойе клуба.

– Я живу недалеко, – сообщила Катя, когда они вышли на улицу, и их обдало морозным воздухом, – пять минут пешком. Мама не будет против.

– Прекрасно, – согласился Мика, завязывая ей шарф, – а папа?

– Папа умер три года назад, инфаркт, – ответила она, и ее длинные ресницы дрогнули.

– Мне жаль, – сказал Мика.

– Идем, – дернула его Катя за рукав куртки, – холодно. Я напою тебя чаем.

– Теперь это так называется? – усмехнулся Мика. – Шучу, чай – хорошо. Черный. С сахаром.

– С джемом смородиновым подойдет? – поинтересовалась Катя.

– А то, о джеме я и не мечтал, – Мика притянул ее к себе, хотя это было и не очень удобно: идти вот так, с гитарой на плече, левой рукой обнимая девушку.

– Успеем пообниматься, – хихикнула Катя, – давай я просто возьму тебя под руку.

– Знаешь, когда мы вместе, я хочу взять тебя за руку и идти, – продекламировал Мика.

– Да, классная песня. О ком ты написал ее? – спросила Катя.

– Ни о ком, Эл текст писала, сестра моя, – ответил Мика. И вспомнил, что она исчезла на концерте. А вдруг она пришла, когда они уже закончили выступать? А вдруг она все еще там, ищет его? Хотя там же Ястреб и Вовка, они скажут, не о чем переживать.

– Она со мной за столиком сидела, – сказала Катя, – подошла, спросила, свободно ли у меня. А я одна, мне какая разница. Вы внешне совсем разные, словно и не брат с сестрой. Разве что глаза похожи, но у тебя серые, а у нее карие, кажется. Трудно было разглядеть в темноте. Мы пришли, сейчас ключи достану.

Пока она копалась в своем маленьком рюкзачке, бормоча: «Бардак в женской сумке», Мика курил, выдыхая дым вверх, к фонарю под козырьком подъезда. В голове не было ни одной мысли, морозный воздух, смешиваясь со смолой и никотином, обжигал горло и колол легкие. Вокруг фонаря, словно студень, дрожала мелкая белая крупа, Затянутое облаками небо точечно расцвечивали огни города.

Катя, наконец, достала ключи в комплекте с розовым пушистым зайцем, открыла дверь.

– Гламурный брелок, – усмехнулся Мика.

– Да, не череп, конечно, но это папа подарил, – ответила Катя, нажимая кнопку лифта. – Курить, кстати, можно на балконе, туда дверь из кухни и из моей комнаты. Папа курил, его пепельница все еще стоит там.

Лифт, скрипучий и дергающийся, остановился на восьмом этаже вместе девятого. Катя сказала, что это нормально, он уже давно так делает, и вообще два пролета подниматься полезно для здоровья. Аккуратно открыла дверь. Шепнула:

– Мама спит, снимай ботинки и пошли сразу ко мне, там разденемся, чтобы не будить.

И впустила его в квартиру, в свою комнату и в свою жизнь.

И он принял это как само собой разумеющееся. Просто поменял место жительства. Нужно было только забрать самые необходимые вещи на первое время и учебники, чтобы сдать оставшиеся два экзамена. А там посмотрим. Отправил сообщение Элли: «Не теряй меня, в среду заеду».

Она не ответила, но это было обычным делом. То у нее на беззвучке, то еще что-нибудь. Иногда шикарное объяснение типа: «Я тебе мысленно ответила и забыла, что надо написать».

* * *

Утро среды было солнечным. Мика спал на боку: одна рука под подушкой, другая – на Катиной груди. Катя лежала на спине, смотрела в потолок и улыбалась. Этого мальчика она не отпустит. Он будет жить с ней долго, счастливо и все такое. Они будут называть друг друга дурацкими ласковыми именами и родят кучу детей. Еще утром в понедельник она сказала маме, что он будет здесь, пока они не пойдут в загс. Та пожала плечами и приготовила им большую яичницу с колбасой. Катя смотрела, как он ест, и ее сердце сжималось от нежности, а потом пододвинула к нему свою тарелку. В понедельник они вообще не выходили из дома, во вторник дошли до магазина и набрали какой-то ерунды и пива с чипсами. Валялись на кровати, смотрели ужастики. Потом Катя вытащила толстую книжку с либретто опер мира, и они по очереди, хохоча, читали их вслух.

– «…Кармен приветствует Хозе, пришедшего сюда после своего освобождения из-под ареста. Как и обещала, она поет и танцует для него. В разгар ее танца