Гордая любовь - Робин Хэтчер

Ремингтон с трудом выбрался из повозки, повернулся и протянул руку, чтобы помочь Либби последовать за ним. Девушка оперлась на руку Уокера, но не спешила сразу спуститься на землю.

Ремингтон внимательно посмотрел на Либби. Его губы сжались в узкую, жесткую линию. Она почувствовала, что он снова пытается отстраниться от нее. Либби покрепче сжала пальцы, словно могла таким образом взять в руки его сердце и заставить полюбить ее.

– Лучше иди в дом, Либби, – уверенно и без тени всяких эмоций сказал он, выдернув руку, как только девушка ступила на землю. – Я позабочусь о лошадях.

– Я помогу тебе.

Он повернулся к ней спиной и подошел к лошадям, скрывшись от девушки.

– Я не хочу, чтобы ты мне помогала! – Его резкий ответ прозвучал словно удар хлыста.

– Ремингтон, не надо…

– Делай, как я сказал, Либби. Иди в дом.

Она почувствовала, как кровь отхлынула от лица, она будто похолодела.

– Ремингтон, – прошептала Либби дрожащим голосом.

Прошло мгновение, и он снова появился из-за упряжки. Взгляды их встретились. Сердце Либби сжалось от ощущения того, что он ускользает от нее.

– Я сказал, чтобы ты шла в дом, Либби. Будь добра.

– Но…

– Проклятье, если я советую тебе что-то сделать, ты должна это делать, а не спорить со мной.

Либби почувствовала, как в душе мгновенно поднимается ярость.

«Он ничем не отличается от моего отца…» – Либби ощутила горечь от одной этой мысли.

– Ремингтон…

Он смотрел на девушку, ожидая, что она скажет.

– Ремингтон, ты можешь отправляться ко всем чертям! – Она резко повернулась и бросилась прочь.

В тот вечер Либби долго сидела на полу перед комодом и рассматривала миниатюрные портреты, спрятанные в медальоне. Она как бы заново изучала жесткое, неприступное выражение лица отца, понимая, как несправедливо решила, что Ремингтон подобен ее отцу. Ремингтон умел смеяться, умел заботиться о других. Она даже представить не могла, чтобы Нортроп Вандерхоф оказался способен на подобное. По крайней мере по отношению к ней.

Девушка перевела взгляд на портрет матери, ее печально-доброе лицо. Именно такой ее и вспоминала Либби, грустной и задумчивой. Невозможно было понять, что именно не устраивало Вандерхофа в женщинах из его семьи, почему они никак не могли добиться расположения мужа и отца, почему Нортроп променял их на другую женщину и ее детей.

Любил ли ее отец? Смеялся ли он когда-нибудь вместе со своими сыновьями? Либби трудно было представить себе такое. Нет, не просто трудно – невозможно.

Подтянув колени к груди, Либби опустила на них голову и закрыла глаза. Все так ужасно перепуталось! Она больше не знала, во что верить. Ей всегда казалось, что она никогда не захочет любить, выйти замуж, потерять свободу. Никогда не захочет, чтобы мужчина распоряжался ее судьбой.

Но теперь Либби понимала, что любит Ремингтона, хочет быть с ним, с радостью отдаст всю себя этому человеку на одну ночь или на всю жизнь – все равно.

Она считала, что должна сердиться на него за то, что он попытался приказывать ей, но не могла. Либби понимала, почему он избегает ее: он не хочет, чтобы ей было больно, когда придет пора расстаться. И именно поэтому она не могла на него сердиться, а только еще больше любила его.

Выпрямившись, девушка еще раз взглянула на лица родителей в медальоне – единственную ниточку, связывающую ее с прошлым. Подушечкой пальца Либби погладила лицо Анны на портрете.

– Что мне теперь делать, мама? – прошептала она. – Что мне делать?

И Либби захлопнула медальон.

Она завернула свое сокровище в бумагу и спрятала его под платьями. Закрыв ящик комода, Либби вышла из спальни и тихо побрела по погрузившемуся в тишину дому.

Огонь в камине гостиной почти догорел, по стенам разбегались жутковатые тени, отбрасываемые красными углями. На улице поднялся ветер, казалось, что ветви деревьев что-то мрачно нашептывают, касаясь дома. Все вокруг вполне соответствовало настроению Либби.

Она подошла почти вплотную к дивану и только в этот момент поняла, что не одна в комнате. Чуть слышно вскрикнув от удивления, девушка замерла, всматриваясь в тень человека, сидящего на матерчатом стуле.

– Извини, – проговорил Ремингтон, – я не хотел тебя напугать.

– Я думала, ты спишь.

– Меня беспокоит нога.

Она почувствовала себя виноватой и присела на краешек дивана.

– Извини. Мне бы хотелось… – Либби не договорила. Она не знала, чего бы ей хотелось, кроме того, чтобы он остался с ней, даже когда полностью поправится, кроме того, чтобы он тоже полюбил ее.

– Я плеснул себе немного виски, что стоит в шкафчике, – объяснил Ремингтон, прерывая молчание.

– Так сильно болит?

– Нет, – резко и немного грубовато ответил он.

В действительности его беспокоила вовсе не нога, а совесть. И даже три порции виски не смогли отвлечь его от мысли о том, что скоро отец Либби увезет ее из «Блю Спрингс». Приезд мистера Вандерхофа на ранчо представлялся ему настолько живо, словно это происходило прямо сейчас у него на глазах. И это обязательно случится, стоит только отправить телеграмму.

– Почему ты покинула дом и приехала сюда, Либби? – нежно спросил он, не зная, услышит ли на сей раз ответ, отличный от того, что уже однажды получил.

– Я сбежала от отца.

Правда… Сам не зная почему, но он не ожидал ее услышать. Ремингтон даже прищурился, стараясь получше разглядеть девушку. Ее профиль отчетливо выделялся на фоне красноватого света от мерцающих в камине углей. Утонувшая в темноте комната казалась идеальным местом для откровенных признаний.

– Он хотел, чтобы я вышла замуж за человека, которого я не любила, но у которого было то, что хотел заполучить мой отец. Это была сделка. Если бы я не ушла, мне не осталось бы другого выхода, как выйти замуж за этого человека. Мой отец никогда не сдается. Он всегда получает то, что желает.

При этих словах Либби Ремингтон вспомнил о своих горьких переживаниях. Никто лучше него не знал о безжалостной решимости Нортропа, жаждущего что-то заполучить.

– Так было всегда, – продолжала тем временем Либби каким-то отдаленным и совсем тихим голосом. – Отец следил за всем в моей жизни. Он выбирал мне друзей. Он выбирал мне наряды. Он решал, что мне делать и куда пойти, и так каждый день и каждую минуту. Если бы он мог хотя бы любить меня, может быть…

Голос Либби прервался, и в следующее мгновение Ремингтон услышал, как она глубоко и печально вздохнула.

– Я видела, во что такая жизнь превратила мою мать. Я не хотела, чтобы то же самое произошло со мной. Поэтому я сбежала и приехала сюда, к тетушке Аманде. Я научилась сама о себе заботиться. Научилась сама принимать решения. Вот почему… Вот почему я так рассердилась на тебя за то, что ты попытался приказать мне что-то. Я хочу быть самостоятельной.