Былой Петербург: проза будней и поэзия праздника - Альбин Конечный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В конце XIX – начале XX века «ресторанная жизнь» достигла своего апогея.
В ресторане «Кюба» (Большая Морская улица, угол Кирпичного переулка) «за завтраками и обедами можно было встретить весь именитый, родовитый и денежный Петербург, тогда пиры и оргии чередовались ежедневно и не было ни одного провинциала, попавшего в столицу, который не мечтал бы позавтракать „у Кюба“ и глазком взглянуть, что там делалось по вечерам»[576],[577]. У «Кюба» постоянно устраивались банкеты поклонников балета, который «к началу двадцатого века сделался любимейшим развлечением не только большого света, но и широкой публики всех слоев»[578]. Были любимые рестораны и у военных[579].
Вошли в моду и ночные рестораны. Рассказывая о «ресторанной жизни» Петербурга начала XX века, Владимир Крымов утверждал: «Серьезные люди уверяли, что дела можно делать в России только в ресторане. <…> И шли в самое занятое время в ресторан. <…> У Кюба, у „Медведя“, у Донона[580], – проводили полжизни»[581].
Однако мы коснемся лишь «литературных обедов» в ресторанах по воспоминаниям их участников.
«Литературные обеды» в трактирах и ресторанах
Историограф ресторана «Вена» Евгений Пяткин, писавший стихи и фельетоны под псевдонимом Венский (от названия ресторана), оставил запись: «Литератору с литератором встретиться, по душам поговорить, мыслями поделиться, никак невозможно, негде. <…> Еще и сейчас указывают на ресторанчик „Прадер“ на Вознесенском, куда любил ходить Достоевский. <…> Некрасов часами просиживал в первые годы своей деятельности в ресторане на Разъезжей. Но это посещение русскими литераторами трактирчиков средней и „повыше“ руки не объединяло писателей. Был у каждого свой любимый трактир, куда он и ходил»[582].
До середины XIX века литераторы проводили время в любимых заведениях, как правило, с русской кухней, в небольшой компании.
В 1860‐х годах «любимыми кабачками сотрудников „Искры“, где они собирались, да и вообще пишущей братии того времени, были маленький ресторанчик Зееста, помещавшийся в деревянном одноэтажном домике на Александринской площади… затем ресторан Ефремова на Невском проспекте, а за городом „Хуторок“, существовавший, впрочем, недолго. При ресторане Зееста был кегельбан и по воскресеньям устраивались завтраки по 60 копеек с персоны с водкой, которые назывались „Krebs und Wurstessen“, так как в числе закусок всегда были сосиски и раки, а в „Хуторке“ и ресторане Ефремова по вечерам бывали танцклассы, танцевальные вечера. В ресторан Зееста ходили и критики: Аполлон Григорьев – истолкователь Островского, Эдельсон, А. Головачев. Очень часто бывали Мей, Всеволод Крестовский, П. И. Якушкин, А. И. Левитов. После спектакля в Александринском театре ресторан переполнялся публикой, бывало много актеров. Вообще ресторан Зееста имел характер клуба, так как добрая половина посетителей была знакома друг с другом. <…> И пили в этом ресторане, много пили»[583].
Привлекал к себе «известный и много посещаемый трактир-ресторан „Палкин“, где в буфетной комнате с нижним ярусом оконных стекол в прозрачных красках, изображающих сцены из „Собора парижской богоматери“ Гюго, любят собираться одинокие писатели, к беседе которых прислушиваются любознательные посетители Палкина. Здесь бывали нередко поэт Мей и писатель Строев, и с начала шестидесятых годов заседает Н. Ф. Щербина»[584],[585].
Когда в 1870‐х годах на Владимирском проспекте открылся ресторан Давыдова[586], он сразу стал местом постоянных встреч литераторов и журналистов. «Пишущая братия» прозвала его «Капернаум» (иногда его называли «Давыдка»).
«На Владимирском проспекте существует старинный небольшой ресторан, – вспоминает в 1913 году один из посетителей „Капернаума“. – Вывеска на нем маленькая, подъезда никакого нет, на улицу всего три окна, завешанных белыми шторками, – в глаза совсем не бросается и никого своим видом не соблазнит.
Испокон веков, благодаря центральному своему положению, посещался он отдельными литераторами, прозвавшими его почему-то „Капернаум“. Захаживал туда Сергей Атава (Терпигорев), бывал частенько Аполлон Майков, весьма часто сиживал там за пивом Мамин-Сибиряк.
Писатели эти тогда считались уже не маленькими и потому „задавали тон“. Вслед за ними, конечно, устремились и dii minores[587], репортеры и вообще „любители литературы“, ресторанчик прослыл литературным и начал видеть в неказистых апартаментах своих довольно модное сборище»[588],[589].
Не потерял былой славы «Капернаум» и в начале XX века. Переводчик Федор Фидлер вел альбомы «В ресторане»[590], собирая записи, экспромты и рисунки посетителей разных заведений; многие записи родились в стенах «Капернаума».
«Своего собственного пристанища, собственного клуба у петербургских литераторов не было, – вспоминает Сигизмунд Либрович 1870‐е годы, – если не считать трактира „Капернаум“, в котором собирались преимущественно „газетные литераторы“ с Минаевым во главе, и ресторана „Малый Ярославец“, где в особом кабинете проводили часто вечера „генералы от литературы“ восьмидесятых годов, группировавшиеся вокруг Некрасова». Драматург Александр Островский жаловался, «что приезжая в Петербург, не встречает нигде своих сотоварищей по перу: „У нас в Москве знаешь, по крайней мере наверняка, в каком трактире бывает тот или другой из наших, а у вас в Петербурге и того нет: разбрелись вы все по разным «палестинам»: кто у Палкина засиживается, кто в «Малом Ярославце» проводит время, кто в «Капернауме» пробавляется. Изволь-ка всюду искать!“»[591]
С конца 1870‐х годов ресторан становится своеобразным творческим клубом. Александр Плещеев свидетельствует:
В семидесятых и восьмидесятых годах прошлого столетия в Петербурге в маленькой низкой комнате у буфета трактира «Малый Ярославец» собирались ежедневно с четырех часов дня литераторы, артисты, музыканты, журналисты и люди, близкие к этому кружку.
Тут пили, ели, спорили и сочиняли статьи. Заседания прерывались часов в восемь вечера, когда все спешили по театрам, а к 11–12-ти часам ночи комната снова наполнялась теми же самыми лицами. Иногда многие, увлекаясь беседой или вином, совсем не разъезжались, а оставались до поздней ночи. Удалялись наверх в отдельные кабинеты отдохнуть и опять спускались, совсем как у себя дома. В начале девяностых годов кружок поредел и наконец распался. <…>
Редко удавалось постороннему посетителю устроиться в литературно-театральной комнате. Весь Петербург знал об этих собраниях, и когда в городе происходило что-нибудь особенное, за новостями спешили в «Малый Ярославец»[592].
В эти же годы формируется традиция собираться редакциями газет и журналов на «литературные обеды» в разных ресторанах. Вот как вспоминает об этом критик Александр Скабичевский:
Наиболее в ходу были в течение [18]70‐х годов литературные обеды. У каждой редакции раз в месяц были свои обеды. Таковы были ежемесячные обеды «Отечественных записок», собиравшиеся в разных первоклассных ресторанах, то у Бореля, то у Дюссо[593], то у Донона и пр. В этих обедах принимали участие все члены редакции, не исключая Некрасова и Салтыкова, и сверх того приглашались посторонние более или менее близкие люди. Обеды эти отличались изысканностью яств и питий, шампанское на них лилось рекою. Устраивались даже состязания участников, кто сумеет заказать лучший обед. Так, П. Д. Боборыкин взялся устроить обед, какой практикуется в лучших парижских ресторанах. Обед действительно
