Былой Петербург: проза будней и поэзия праздника - Альбин Конечный

вышел на славу в гастрономическом отношении по изысканности и тонкости всего своего состава. В пику Боборыкину Гл. Успенский взялся устроить обед в русском духе, на манер, как угощают своих друзей московские купцы-миллионеры. Обед был заказан в «Малом Ярославце». <…> После обильной закуски и жирнейшей селянки с расстегаями подали поросенка под хреном, а затем вдруг бараний бок с кашей. Засим следовали рябчики, но до них никто уже и не дотрагивался. <…>

Обеды, устраивавшиеся раз в месяц «Молвою» Полетики[594], были в тысячу раз скромнее. Сотрудники «Молвы», в числе не более десяти, собирались раз в месяц в «Медведе» Эрнеста внизку, в подземельице. Обеды эти отличались не столько изысканностью блюд и вин, сколько особенного рода служением музам. Заправилой этих обедов был П. И. Вейнберг, который завел обычай, чтобы члены редакции извещали его о желании или нежелании участвовать на обеде не иначе, как стихами. Стихи эти потом прочитывались Вейнбергом на самом обеде. <…>

Особенно же памятны были обеды, устраиваемые кружком «Отечественных записок» в начале [18]80‐х годов в «Метрополе». Общество на этих обедах было не исключительно литературное, так как в основе их было положено, что членами их могли быть лица обоего пола, причем как мужчины, так и женщины допускались лишь занимающиеся какою-нибудь интеллигентною профессией. Закон этот служил к немалому оживлению обедов, потому что согласно ему на обедах присутствовало много всякого рода артистов, так что после обеда устраивались сверх танцев самые разнообразные дивертисменты»[595].

Вспоминает об этих обедах и поэт Петр Вейнберг: «В конце 1878 года у нескольких сотрудников (газеты „Биржевые ведомости“. – А. К.) возникла мысль собираться ежемесячно в каком-нибудь ресторане для редакционных дружеских обедов. Избран был для этой цели „Медведь“». Владелец ресторана Эрнест «специально для наших собраний приспособил и отделал подвальный этаж в своем ресторане и в этом изящном и просторном подземелье состоялся 1 октября 1878 г. первый редакционный обед. По моему предложению было постановлено, чтобы все приглашения, так сказать повестки на обед, писались стихами и чтобы приглашаемые, в свою очередь, отвечали не иначе как в стихотворной форме. <…> С 1 января 1879 г. „Биржевые Ведомости“ переименовались в „Молву“. Состав сотрудников и участников обедов остался тот же, и собрания наши продолжались регулярно до начала 1880 г.»[596]. В мемуарах Вейнберг опубликовал стихотворные приглашения (и свои тоже) и ответы участников обедов: Николая Курочкина, Павла Гайдебурова, Валентина Корша, Дмитрия Минаева, Александра Скабичевского, Константина Станюковича, Алексея Плещеева, Виктора Гаевского, князя Александра Урусова.

В 1880‐х годах стали модными небольшие «устричные ресторанчики» с кабинетами в районе Большой Конюшенной улицы, где поздними вечерами можно было застать поэта Алексея Апухтина и услышать его стихотворные импровизации[597].

«В последние десять лет XIX века среди беллетристов, живших в Петербурге, завелись „дононовские субботы“. В последнюю субботу каждого месяца решено было собираться в ресторане старого Донона у Певческого моста, – свидетельствует Петр Гнедич, – сходились, чтоб повидаться друг с другом, покалякать, вспомнить старину, поделиться последними новостями, помянуть непременно цензуру, и разойтись не позднее одиннадцатого часа. Организатора последующего обеда выбирали иногда баллотировкой», он занимался «рассылкою повесток, составлением меню и пр. Одно время эти обеды процветали. Собиралось от двадцати до сорока человек. Завелся „альбом обедающих“. В альбом этот заносили краткий протокол собрания, подписанный всеми участвующими, а затем вписывались экспромты, шутки, рисовались карикатуры и пр. Один из таких заполненных альбомов был передан его хранителем Д. Л. Мордовцевым[598] в Публичную библиотеку. <…> Обеды были очень скромны. <…> Шампанское появлялось очень редко. Дам на этих обедах никогда не было. Политика была совершенно чужда этих собраний. Даже было условие не касаться общественных вопросов, а отдыхать за живой беседой. <…> Памятником этих обедов остался „Пушкинский сборник“, изданный к столетнему юбилею великого поэта»[599].

Упомянутому выше Фидлеру принадлежат также три альбома под названием «Товарищеские обеды»[600], содержащие списки участников кружка «Товарищеские обеды» (1901–1908), их стихотворные экспромты, рисунки, различные записи, ноты, меню обедов, названия ресторанов, где собирались «обедающие беллетристы». Первый «товарищеский обед» состоялся в ресторане Палкина[601] 30 декабря 1901 года. «Какой кружок сейчас являет особенно прочные залоги жизненности и интересности, – это кружок „обедающих беллетристов“, т. е. литераторов, в определенные сроки собирающихся на общие обеды», – сообщала газета в 1905 году. Кружок объединял «все лучшие имена петербургской литературы»[602]. На юбилейном пятидесятом обеде в 1907 году присутствовало 60 членов кружка, среди них были и женщины-писательницы[603].

Повар и кулинар Иван Соколов открыл в 1903 году в центре города (Малая Морская улица, дом № 13/8; угол Гороховой улицы) ресторан «Вена» в память о трактире с одноименным названием, который располагался на этом месте в 1830‐х годах; позднее, в 1870‐х, там находился ресторан. Это заведение упоминает Семен Надсон в письме к Ивану Леонтьеву в 1885 году: «…помните, когда вы читали мне и Мережковскому отрывок из повести в излюбленной „Вене“»[604]; в ресторане обедал в компании Иван Бунин[605].

Литераторы, посетители «Вены», вспоминали:

До 1905 года о русской богеме совсем не было слышно. <…> То было время затишья. Потом пришла «весна» и прогремел на всю Россию Максим Горький, за ним Скиталец, потом Леонид Андреев. В литературе замелькали новые слова: неохристианизм, мистицизм, декаданс.

Грянула война, – и общество оживилось. Среди литераторов началось объединение. К тому времени «Вена» занимала уже весь бельэтаж большого дома, становясь мало-помалу литературным рестораном. Газеты и журналы занялись «литературой», заинтересовалось ею и общество. <…> Литераторы были все в «Вене», около литераторов «кормились» репортеры, а заинтригованная репортерами шла и публика. Слава «Вены» как литературного ресторана-кабаре была сделана. <…>

Хозяин «Вены», Иван Сергеевич Соколов, понял, что такой литературно-артистический ресторан давно нужен столице. Он понял, что литератор русский – не чиновник из пробирной палатки, которому ресторан нужен исключительно для обеда и чтения газеты и журнальчика, не купец, для которого в ресторанах требуется семь чайников чая, обязательно орган и стелящийся ласточкой половой. Русскому литератору нужно место, где бы он мог, помимо обеда, ужина и чтения газеты, повидаться со своими, потолковать, отдохнуть на своих людях и, не стесняясь присутствием геморроидального титулярного советника, посмеяться, прочесть свои стихи и устроить в зале из десятка столиков один[606].

Рижанин Георгий Феддерс, побывавший в «Вене» в 1910 году, вспоминает: Ивану Соколову «пришла в голову счастливая мысль – основать небольшой скромный ресторан, где люди, близкие к искусству и литературе, могли бы по вполне доступным ценам вкусно пообедать или поужинать в уютной обстановке. К тому же Иван Сергеевич придумал чрезвычайно остроумное условие для своих клиентов, принадлежащих к миру искусства: каждый обедающий или ужинающий – будь то писатель, художник, театральный декоратор, цирковой артист – должен был время от времени оставлять либо свой автограф, либо шарж, либо карикатуру, либо четверостишие, либо несколько тактов из новой песни или романса, причем все это богатство поступало не в „фонды“ ресторана, а с большим вкусом развешивалось на стенах всех его четырех зал, образуя таким образом настоящий литературный и художественный музей, ценный именно тем, что он рождался тут же, что это почти всегда была талантливая импровизация, что ничего подобного посетители „Вены“ не могли найти ни в каком другом ресторане. Неудивительно, что вскоре ресторан „Вена“ прогремел на весь Петербург, стал чрезвычайно популярен»[607].

«Вена» привлекала не только доступными обедами, «нововведением Соколова подавать кушанья не прямо на тарелке из кухни, а в общей миске» – и гость «мог выбрать себе тот кусок, который ему